– Скажи, это правда – то, что она сказала? – спросила Джилл в машине на обратном пути.
– Ну конечно, дорогая, это правда! Тэмми просто мой друг, добрый друг. И талантливый поэт. Мы вместе читаем стихи, а потом их разбираем, обсуждаем. И ничего больше.
– Читаем, разбираем, – повторила Джилл. – Она сидела у тебя на кровати, когда я вернулась с пробежки.
– Да перестань, Джилл! Ты просто ревнуешь.
– Я ей не доверяю.
Тэмми не было на торжественном закрытии летней программы и на чтении. Ланс узнал от одной из участниц их семинара, что Тэмми сложила вещи и уехала еще рано утром. После этого она больше не давала о себе знать. Да и он не пытался ее разыскать. Все это было давным-давно. Так давно, что ему казалось, что эта история приключилась не с ним, а с каким-то другим человеком, о котором он совершенно забыл. С человеком, которого давно не существует. Стараясь еще раз позабыть Тэмми и то лето в Зеленых горах – прощальные слова Тэмми, ревность Джилл и его собственное молчаливое согласие, Ланс в конце концов провалился в стог опустошенных сновидений.
Он проснулся поздно, в одиннадцатом часу, и по пути в университет едва успел запить маффин стаканом некрепкого чая. Поэтический семинар Макклоя проводился за большим овальным столом в полутемной комнате. В аудитории было двенадцать человек, и девушек больше, чем молодых людей. Ланс проговорил всего около двадцати минут. Сначала о важности формы, а потом еще о том, как личный опыт поэта «выжигает» на стихах «клеймо аутентичности». Все это граничило с банальностью, и Ланс прекрасно это знал. Но ему было так трудно сосредоточиться, что он был рад, что Тэмми не переполняла хоть какой-то участок мозга, и не задумываясь питал голосовые связки клишированными советами молодым поэтам.
Потом Ланс попросил каждого студента прочитать по стихотворению. Они читали, а он кивал головой, но не в такт их стихам. Его кивки воспроизводили ритм памяти. Тэм-ми. С те-ми. Тэм-ми. С на-ми. Тэм-ми. Стих-ни. В конце семинара он совершенно забыл об одном из своих ритуалов. Обычно он просил студентов дать ему тексты для возможной публикации в ежеквартальнике. На этот раз Макклой вынужден был напомнить ему о том, чего все ждали с самого его приезда, и Ланс смущенно улыбался, пока один из студентов собирал тексты и складывал их в стопку. Потом Ланс поднялся, положил рукописи в тонкую папку из черной марокканской кожи и убрал папку в портфель.
– Что-нибудь случилось, Энди? – спросил его Макклой после того, как последний студент вышел из семинарской комнаты. – Ты что, нездоров?
– Да вот, бессонница одолела, полночи проворочался. У тебя так бывает?
– Вообще-то нет. Ты не передумал насчет ланча у нас дома?
– Конечно, нет, Джерри! Даже не думай. Я хочу повидаться с Молли. А днем я отдохну.
– Когда у тебя завтра рейс?
– Днем, в три сорок, из Даллеса. Я хочу порыбачить завтра утром, на обратном пути.
– Я бы съездил с тобой, но уже давно договорился с приятелем, который преподает в Колледже святой Елены, пойти понаблюдать за птицами. Дерек Гилл, помнишь его?
– Конечно, помню. Высокий рыжеволосый парень с веснушчатым лицом. Мерилл когда-то выбрал его первую книжку на Йельском конкурсе молодых поэтов. Кажется, он давно замолчал.
Они подъехали к дому Макклоя; их ждал ланч из трех блюд. Ели в столовой; на светло-сиреневых стенах висели гербарии и акварельные пейзажи в ажурных рамках. После ланча Ланс должен был выдержать целый час, слушая рассказы Молли о том, какие у нее талантливые ученики. Жена Макклоя была директором местной гимназии, и Ланс знал, что друг немного стеснялся ее профессии школьного учителя. Когда часы-кукушка пробили три часа, Ланс начал нервно перебирать пальцами. Макклой почувствовал, что что-то не так и предложил отвезти Ланса обратно.
– Энди, у тебя все нормально? – спросил он во второй раз, уже когда припарковался возле гостиницы.
– Сам не знаю, Джерри. Прости, что я испортил твой семинар.
– Это все ерунда.
– Я пришлю тебе мейл на следующей неделе. И о студенческих стихах тоже напишу. Может, получится.
– Заглядывай вечером после ужина, если будет настроение. Счастливого пути, Энди!
Ланс был у себя в половине четвертого. Он набрал номер администрации.
– Мне никто не звонил?
– Нет, никто, – ответил высокий женский голос.
– Вы уверены?
– Конечно. Я здесь была весь день.
Ланс уселся в кресло, потом вскочил и принялся вышагивать между дверью и окном. Затем открыл портфель, достал папку из марокканской кожи и взял в руки первую страницу. Глаза скользили по поверхности, перепрыгивая с одной строфы на другую. Стихотворение было о лошадях, и Лансу оно показалось поверхностным, пустячным. Он попробовал прочесть стихотворение из середины стопки, но оно оказалось нудным, с неуклюжими, как прыщавый подросток, рифмами, с натруженными метафорами. Он еще походил по комнате, но вскоре повалился на кровать в одежде и туфлях и закрыл глаза. В четыре часа раздался звонок.
– Тэмми? Привет! Где ты?
– Дома.
– Я уж подумал, что пропустил твой звонок.
– Видишь, не пропустил.
– Не передумала увидеться?
– Нет, конечно.
– Ты знаешь какой-нибудь хороший ресторан в городе?
– Говорят, «Джорджио» очень хороший. Но дорогой.
– Откуда здесь может быть дорогой ресторан?
– А ты до сих пор сноб, Дрю.
– Во сколько?
– Муж повезет детей на баскетбольный матч в Стоунтон. Знаешь что, давай встретимся в ресторане в семь тридцать.
Ланс нашел в телефонном справочнике номер «Джорджио» и заказал столик. Он разделся, хотел принять душ, но передумал и решил сначала позвонить домой.
– У тебя усталый голос, – сказала Джилл своим не знающим поражений тоном. – Как прошло чтение? Как там Джерри? Постарел?
– Все в порядке. Я собираюсь пойти поужинать, а завтра встану на рассвете и отправлюсь на рыбалку. Просто звоню, давно не слышал твой голос.
– Эндрю, ты здоров?
– Я ужасно скверно спал. А снотворное оставил дома в ванной.
– Может, тебе прервать на время эти поездки по кампусам?
– Может, ты и права.
– Мы не бедствуем, ты же знаешь. И твой журнал привлекает больше рукописей, чем ты в состоянии прочитать за всю оставшуюся жизнь.
– Я подумаю об этом, любимая. Обещаю. До завтра?
– Мы все будем тебя встречать в аэропорту. Счастливо половить. Пока.
После короткого сна Ланс чувствовал себя не таким взвинченным. Он вышел пройтись, купил чашку водянистого кофе в забегаловке и вернулся в номер. Принял душ и побрился второй раз за день, побрызгался одеколоном и стал медленно и сосредоточенно одеваться. Серая с ртутным оттенком рубашка, вельветовые брюки и черный кашемировый джемпер с вырезом. Ресторан находился в центре города. Узнав у дежурной адрес, он решил пойти пешком. На дорогу ушло около двадцати минут. Выяснилось, что ресторан располагался в пешеходной части центра города, где несколько кварталов были освещены арочными старинными фонарями и отгорожены чугунными тумбами. Хорошо одетые пары прогуливались по улицам, мужчины были в костюмах и шляпах. «Ретро», – почему-то подумал Ланс, проходя мимо картинной галереи и стеклодувной мастерской.
В ресторане «Джорджио» грузный метрдотель проводил Ланса к столику у окна с видом на пешеходную улицу. Над столом был светильник из голубого стекла, отбрасывающий узорчатую тень на тарелку. Ланс прижался головой к окну и принялся разглядывать улицу. Пышные юбки и узкие штаны. Мужские и женские силуэты, проплывающие мимо. Подернутые дымкой желтые огни. Рандеву.
– Дрю! – голос Тэмми, резкий, с хрипотцой, вернул его к действительности.
На ней были длинная черная юбка в красных арабесках, бархатная блузка и ожерелье из серых речных жемчужин. На этот раз ее волосы были заплетены во французскую косу и убраны назад.
– Замечательно выглядишь, – сказал Ланс. Он подозвал официанта и заказал бутылку пино нуар.
– Мы очень редко выбираемся в эту часть города, – сказала Тэмми, отпив глоток вина из высокого бокала, который она держала обеими руками. – Дороговато здесь.
Ланс молча кивнул.
– Калеб, мой муж, работает по электроснабжению.
– Понятно. Он знает, что ты здесь?
– Нет. А Джилл знает?
– Нет, то есть она знает, что я пошел поужинать. Погоди, откуда ты знаешь, что Джилл – моя жена?
– Из биографической справки на обложке твоей книги. Если это, конечно, не другая Джилл.
– Нет, та самая.
Пересилив неловкую паузу, он спросил:
– Сколько лет детям?
– Нэйту четырнадцать, Абигейл весной будет двенадцать.
– А моим тринадцать и одиннадцать. Тоже мальчик и девочка.
– Джилл работает?
– Да, она адвокат. Дьявольски занята. А ты работаешь?
– Конечно, а как иначе? Калеб пьет. Правда, теперь меньше. Раньше, бывало, он сидел дома и пил по несколько дней кряду. Но у него золотые руки, он может починить все что угодно. Поэтому его не увольняют, держат.
– Как мама? – спросил Ланс, припоминая рассказы Тэмми.
– Мама умерла три года назад. От печени.
– Прости.
– Да нет, ты не мог знать. А вот у отца все в порядке. Он женился во второй раз на религиозной вдове и переехал к ней в Линчбург.
– Ты ничего не говоришь о своей работе, Тэмми.
– Я воспитательница в детском садике.
– Ясно…
Ланс проглотил кусочек лосося в горько-сладком соусе. Лосось был запечен на кедровой дощечке с семенами кориандра.
– Я понимаю, что ты ошарашен и пытаешься этого не показать, – сказала Тэмми. – Все нормально, Дрю. Много воды утекло за эти семнадцать лет.
– Не в этом дело. Просто хочу понять, почему ты…
– Почему я не живу той жизнью, которая нам тогда рисовалась? Почему не печатаю стихи и не получаю премии, как ты сам? Видишь ли, просто Всевышний иначе распорядился.
– Когда ты вышла замуж? – спросил Ланс.
– Осенью – после того, как закончила университет и с тобой познакомилась. Калеб вообще-то мой четвероюродный брат со стороны матери. Седьмая вода на киселе, но мы выросли вместе. Он хороший парень.