Я собираюсь с духом и продолжаю.
– Кем он был: ее другом, кем-то… больше?
– Ну, Айла, – говорит она, поеживаясь, – они выросли вместе. Их обоих вырастила Элеанор Каммингс.
У меня снова такое чувство, будто из легких выбили воздух. Я разжимаю руки, словно они вытянули корни, переплетающиеся с другими корнями, с каждым рывком выпускающие ветки с секретами. Как я когда-нибудь узнаю, что дошла до их конца?
Вздыхаю и сажусь на диван.
– Она никогда ничего о нем не говорила, – произношу устало, закрываю глаза и шепчу: – Почему бы?
Снова открываю глаза, когда миссис Клиффтон тоже вздыхает.
– Стивен был несчастным человеком, – говорит она. – И чем старше, тем несчастнее. Он всегда был очень мил со мной, но, думаю, часто обижался на Джульет. У них были сложные отношения, особенно к концу.
– Что сделало его таким?
– Жизнь обошлась с ним жестоко, это правда, – говорит миссис Клиффтон и делает паузу: – Но у каждого из нас все же есть выбор, как на это ответить. – Она смотрит на меня. – Конечно, ожесточиться обычно проще. И я полагаю, что вполне возможно понять, почему люди делают тот или иной выбор, даже если он ошибочный.
Я думаю о телеграмме, украденной Майлзом, разорванные клочки которой спрятаны наверху, в моей мусорной корзинке.
– Он уехал из Стерлинга вскоре после Джульет, и больше никто его не видел. Джульет на протяжении многих лет пыталась его найти, но, думаю, в конце концов сдалась. Последнее, что я слышала: она начала верить, что он умер.
«Но он должен быть жив», – думаю я, очень даже жив. Потому что мама собиралась отправить ему книгу со своим кольцом внутри, а она носила его до своих последних дней.
– Я начинаю уставать от этих неожиданностей, – говорю миссис Клиффтон с внезапной дрожью в голосе. – Есть что-то еще? Даже не знаю, о чем еще спрашивать. Просто хочу чувствовать себя так в последний раз.
Она смотрит на свои руки, и я, глубоко вздохнув, готовлюсь ко всему тому, что она мне расскажет.
– Джульет написала накануне своей смерти, – говорит она, вытаскивая носовой платок. – Айла… – она колеблется, – Исчезновения действительно пришли за твоей мамой в конце ее жизни. – Она сворачивает и разворачивает носовой платок у себя на коленях. – Сначала она думала, что не может чувствовать запах цветов, потому что больна. Но потом… она попросила твоего отца принести ей зеркало. – Что-то сжимается у меня в груди. – Я не знала, стоит ли тебе рассказывать, – продолжает миссис Клиффтон. – Не думала, что для тебя окажется полезным знать это. Но, может, вокруг уже слишком много секретов. И это последний, о котором я знаю.
Когда я поднимаю взгляд, поражаюсь, увидев, что глаза миссис Клиффтон блестят от слез.
– Недавно я смотрела воспоминание о ней, – говорит она. – Не предполагала, что буду когда-либо снова это делать. Думала, будет слишком больно.
– Мне она снилась прошлой ночью, – отвечаю. – И было так хорошо снова ее увидеть. – Смаргиваю внезапные слезы. – Но было и тяжело. – Делаю паузу, чтобы усмирить дрожь в голосе. – Я не хочу ее забывать.
– Я помню, как тяжело мне было потерять Джульет, когда она покинула Стерлинг, и ведь она тогда просто уехала. Ты уже познала больше утрат за свою юную жизнь, чем большинство людей. А твоя мать… – миссис Клиффтон коротко смеется, как-то странно, и платком промокает глаза, – она так гордилась бы, увидев, как хорошо ты справилась. Она просто светилась бы от гордости.
Миссис Клиффтон предлагает мне платок, и я вытираю подступившие слезы.
– Вы могли бы рассказать мне то воспоминание о ней? – спрашиваю. – Если это не слишком личное?
– Это было нечто, что Джульет сказала в последний раз, когда я видела ее, приехав в Гарднер вместе с Уильямом. Ее слова сделали меня счастливой, потому что это была одна из так любимых ею загадок. Хочешь попробовать угадать?
Я киваю.
– Что лучше всего растет в темноте?
Загадки мамы. Всегда ее загадки. Я задумываюсь.
– Секреты? – отваживаюсь я.
Миссис Клиффтон улыбается и качает головой.
– Надежда, – говорит она.
Потом я удивляюсь сама себе, когда опускаю голову ей на плечо. Хотя жар нашей кожи становится липким и ее волосы чуть щекочут мою шею, мы долго не двигаемся и не говорим, пока печаль прошлой ночи наконец не уходит и я не чувствую покой.
На следующий день Уилл ждет, чтобы пройтись со мной домой после тренировок по звездам: стоит, прислонившись к стене, как прежде. Словно нашей ссоры никогда и не было.
Он помылся под душем, его волосы зачесаны назад, и он переоделся в рубашку с манжетами на рукавах, в которой его глаза всегда кажутся голубыми-преголубыми.
– Привет, – говорю ему.
– О! – отвечает он, выпрямляясь. – Хм, привет. – На его лице появляется странное выражение.
– Спасибо за прошлую ночь, – благодарю, а он продолжает смотреть на меня с выражением, которое я не вполне понимаю. Мы отправляемся в путь, и немного погодя я подношу пальцы, чтобы вытереть губы, и спрашиваю:
– Что-то… на моем лице?
– Что? – уточняет он. – А, нет. – Он кажется рассеянным.
– Извини за то, что я тебе сказала, – говорю, вспыхивая, – после гонки. Я не хотела, не имела это в виду.
Он только начал отвечать, как мимо нас по дороге проезжает машина, и кто-то, замотанный в шарф так, что открыт только рот, высовывается из окна.
– Иди, беги из города, как и твоя мама! – кричит он. – И в этот раз забирай Проклятие с собой.
Лицо Уилла мгновеннно темнеет от вспышки гнева, он подбирает камень и кидает его в машину, но она уже исчезла в клубах пыли за поворотом.
– Все здесь такие лицемеры, – бормочет он, сжимая кулаки. – Словно они не сделали бы то же самое, будь у них возможность. Все так поступили бы.
– Ты бы – нет, – говорю тихо.
Он смотрит на меня.
– И я – тоже.
Он показывает на дорогу, и мы продолжаем идти.
– Мой папа остался бы, кстати. Он бы нашел способ помогать людям, быть полезным. – Он прочищает горло. – Я восхищаюсь им и хотел бы больше походить на него. Но я не виню твою маму. Если бы у меня был шанс сбежать, я бы воспользовался им. – Он отворачивается. – И я никогда не хотел бы быть причиной того, что кто-то потеряет этот шанс.
Это выражение его лица заставляет мое сердце сжаться.
– Твой отец боролся бы, чтобы остаться с тобой, – говорю, и в моих словах внезапно изливается то, что накопилось за долгие месяцы. Я уже чувствую, как сжимается горло. – А мой отец даже не пытался, – я давлюсь словами. – В каком-то смысле, – говорю, ускоряя шаг, неожиданно разозлившись, – уйти на войну было легче, чем столкнуться с жизнью вместе с нами.
– Сочувствую, Айла, – говорит Уилл, протягивая ко мне руку, а потом убирая ее. Мы идем в тишине несколько минут.
Как только деревья начинают редеть, мы проходим мимо массивного дома с ярко-красной дверью.
– Кто там живет? – спрашиваю, показывая пальцем.
Он бросает взгляд на мой палец.
– Угадай, – говорит он.
– Пэттоны?
Он кивает.
– Почему у них красная дверь, а у всех остальных – нет?
– Они завезли ее. Заплатили, чтобы ее покрасили и привезли сюда из другого штата. У большинства здешних людей нет столько денег, чтобы так тратиться.
Я поднимаю бровь и смотрю на него.
– Ваша входная дверь серая.
Он поднимает бровь в ответ.
– Если бы у моего отца было финальное слово, это было бы слово солидарность.
Финальное слово. Я смеюсь, а он внезапно краснеет, и, глядя на него, я вспоминаю его рождественский подарок. Мы идем остаток пути в спокойной тишине, и дома я жду, пока Уилл не поднимется по лестнице к себе в комнату, прежде чем проскальзываю в библиотеку доктора Клиффтона. Закрываю дверь и просматриваю ряды книг в поисках словарей иностранных языков. Снимаю нужный с полки.
Я сажусь в углу и открываю словарь. Сердце ускоряет биение, а пальцы летают быстрее, пока я переворачиваю страницы и добираюсь до слов на букву L.
Слово, которое Уилл вырезал на деревянной шкатулке, загадка, которую он оставил, чтобы я разгадала на Рождество. Lumoava.
Это значит «очаровательная».
На финском.
У меня в груди полыхает жар. Сердце взлетает на бумажных крыльях, которые не замедляются, пока не вижу Уилла вечером за ужином. Потом сердце замирает на мгновение и снова летит.
За стол сажусь рядом с ним, и это ошибка.
Ему приходится три раза попросить меня передать зеленую фасоль, прежде чем я понимаю, что больше не слышу его.
Глава 45
Я не слышу Уилла Клиффтона.
Это плохо. Мои мысли скачут. Это плохо.
Я почти кидаю в него зеленую фасоль и бормочу извинения, что задумалась. Получается достаточно убедительно, и никто не догадывается о правде.
Надеюсь.
А теперь мне нужно прятаться.
Я выбираюсь из-за стола и сразу же запираюсь в комнате.
– Хочешь поиграть в карты? – зовет Майлз через закрытую дверь.
– Я плохо себя чувствую! – отвечаю.
Это не совсем ложь. В голове стучит, а желудок сводит спазм от попытки разрешить последнюю свежую загадку.
Как мне прятаться от Уилла в его собственном доме?
Мне нужно избегать разговоров как можно дольше. Хотя я отчаянно нуждаюсь в тренировках по звездам, мне удается притвориться больной целых два дня, прежде чем миссис Клиффтон говорит, что вызовет врача. На третье утро я встаю раньше обычного, надеваю школьную форму, запихиваю в рот тост на кухне перед миссис Клиффтон и Женевьевой.
– Мне действительно намного лучше, – говорю, подхватывая еще один тост. – Нужно наверстать то, что пропустила. Как думаете, могу я взять велосипед Уилла? – И потом изо всех сил кручу педали, чтобы как можно быстрее уехать из дома.
После занятий прошу Майлза сказать Клиффтонам, что останусь в школе допоздна.
– Хочу воспользоваться школьной мишенью, – лгу.
– А чем тебе не подходит та, что сделал Уилл? – спрашивает он.