Эта дискуссия бессмысленна в своей основе. Точкой отсчета должно было бы стать совпадение количества сорок тысяч свитков между Сенекой («О спокойствии души», 9, 5) и лучшими кодексами Орозия. Но именно данные, представленные у Сенеки, подвергаются нападкам. Уайт (p. XXXIV, сноска) отмахивается от них, считая, будто Сенека привел наобум число, которое «любому римлянину тех времен показалось бы достаточным для библиотечного собрания», и прибегает в этой связи к причудливому аргументу, будто в Риме было много библиотек, но небольших по размеру. Вендель, который хорошо помнит, что Сенека опирается на Ливия, спешит исправить текст Сенеки, иначе достопамятное разрушение библиотеки развеется прахом. В самом деле: что значат 40 тысяч свитков, пусть бесценных, рядом с 490 тысячами, которыми, согласно Цецу (p. 43 Koster), библиотека располагала уже во времена Каллимаха?
В то же время ясно, что, установив связь между Ливием — Сенекой — Орозием по поводу «скромного» количества в 40 тыс. свитков, мы не можем доверять гиперболическим цифрам Геллия (и его последователя Аммиана), которые гласят о том, что сгорело 700 тысяч. И тем самым выясняется, что они, по всей вероятности, являются конъектурой, появившейся согласно следующей схеме: а) библиотека была уничтожена; б) свитков было 700 тысяч; в) следовательно, было сожжено 700 тысяч свитков.
Если эти 40 тысяч свитков, сгоревших во время пожара (потому что они находились «по случаю» в портовых складах), и принадлежали к царской библиотеке (или в самом деле, как предположил Партей, Цезарь велел приготовить их к отправке, или по иной, нам неизвестной, причине), они составляли лишь малую часть огромного фонда Александрийской библиотеки.
Следует, таким образом, устранить из истории бытования античных текстов ужасающий разлом, каковой потеря такой библиотеки, случись она на самом деле, непременно бы причинила.
8Гекатей
Диодор расценивает описание мавзолея Рамзеса (Озимандии), приведенное у Гекатея Абдерского, как доказательство того, что автор лично, непосредственно видел памятник (I, 47, 1). Парадокс заключается в том, что он, как бы опровергая сам себя, приводит не свое описание, но описание Гекатея. Этот невероятный факт явственно обнаруживается там, где описание Гекатея тесно связано с контекстом.
Не только то, что извлекают жрецы из своих записей /отмечает, в самом деле, Диодор по поводу памятников Фиваиды/, но и то, что записали многие греки, добравшиеся до Фив при Птолемее Лаге и оставившие рассказы о Египте, в том числе Гекатей, согласуется с тем, что я сказал.
До этого момента, однако, Диодор не «сказал» абсолютно ничего, он не привел еще своего описания. В действительности говорится (а субъектом этого «говорения» является Гекатей!), что
расстояние от мавзолея царя по имени Озимандия до первых гробниц, где по идее захоронены наложницы Зевса, равняется десяти стадиям; в этот мавзолей ведет портал из резного камня…
Из подобного, поставленного с ног на голову, изложения, следует: а) что с этого места Диодор начинает слово в слово копировать Гекатея; б) что во времена, когда Гекатей посещал Фивы, мавзолей еще стоял; в) что Диодор ограничился передачей сведений, найденных у Гекатея, ибо в действительности не видел интерьера памятника.
Мавзолей Рамзеса (Рамессеум) — единственный памятник в окрестностях Фив, описание которого дает Диодор. Такое описание становится единственным источником информации, когда детали строения утрачены или их функция неясна. К сожалению, потери начинаются уже с перистиля, ведущего во вторую часть здания: ту самую, вдобавок, которую, судя по словам Гекатея (Диодора), ему описали, но не показали (см. ранее, гл. II).
9Ненаходимая библиотека
Археологи тщетно искали библиотеку Рамессеума.
Тождество мавзолея со строением, описанным у Диодора, было подтверждено и документировано двумя инженерами, принадлежавшими к главному штабу Наполеона во время Египетского похода, Жан-Батистом Проспером Жоллуа и Рене Эдуаром Девильером («Description de l’Egypte», II, Paris 1821 ). Они все еще называли здание «Мемнониум», сознавая при том всю неточность термина; им можно поставить в заслугу тщательное сравнение описания Диодора с остатками строений, на ту пору еще различимыми. После зала с колоннами, — отмечали они, не сохранилось ничего существенного; тем не менее они задавались вопросом, где можно было бы поместить «священную библиотеку», о которой говорит Диодор (I, 49, 3); но решение, ими предложенное, весьма приблизительно: с одной стороны, по их мнению, находился (согласно описи Диодора) «la salle servant de bibliothèque» (зал, служивший библиотекой), примыкающий к «la salle qui renfermait vingt tables entourées de lits» (залу, заключавшему в себе двадцать столов, окруженных ложами) (р. 301), кроме того, утверждали, что «petites chambres obscures» (маленькие темные комнаты), называемые «oikémata», «entouraient la bibliothèque» (окружали библиотеку) (p. 300), в то время как, согласно Диодору, oikémata окружали зал с двадцатью ложами, а не библиотеку.
В 1828—29 гг. Жан-Франсуа Шампольон во главе хорошо снаряженной франко-тосканской археологической экспедиции, в состав которой входил также Ипполито Роселлини, объездил Египет вдоль и поперек. Он не только подтвердил тождество мавзолея с описанным у Диодора, но и попытался уточнить расположение «salle des livres» (зала книг). Он заметил, что над дверью в проход, который «du promenoir conduit à la salle suivante» (из перистиля ведет в следующий зал), высечены два изображения божеств, особым образом намекающих на книги и чтение: Тота, бога знания (Гермеса Трисмегиста для греков), и его сестры Сешат (Шампольон ее называл «la déesse Saf, compagne de Thoth» — богиня Саф, подруга Тота), покровительницы архивов. Рельефы изображают также участников свиты, сопровождающей то и другое божество: паредр Тота представляет собой чувство зрения и увенчан огромным глазом; спутник Сешат — слух, и он увенчан ухом, а кроме того, несет принадлежности для письма, «comme pour écrire tout ce qu’il entend» (как будто чтобы записывать все, что слышит). «Je me demande, — продолжает Шампольон в длинном письме, написанном в Фивах 18 июня 1829 года, — s’il est possible de mieux annoncer, que par de tels bas- reliefs, l’entrée d’une bibliothèque?» (Спрашивается /…/ можно ли лучше, чем с помощью подобных барельефов, обозначить вход в библиотеку?) («Lettres et Journaux», под ред. Hermine Hartleben, II, Paris 1909, p. 324). Тем не менее чуть позже он констатировал, снова сравнив текст Диодора с остатками памятника: «la salle de la bibliothèque est presque entièrement rasée» (зал библиотеки почти совершенно стерт с лица земли) (p. 327).
После Шампольона многие пытались отыскать какой-либо след пресловутой библиотеки внутри мавзолея, или хотя бы уточнить ее местоположение, основываясь на Диодоре и разрушающихся остатках, все еще видных на поверхности. Итоги оказались весьма скромными, разве только какие-то следы вроде бы намечались вне мавзолея. Карл Рихард Лепсиус, ученик Роселлини, автор книги «Denkmäler aus Aegypten und Aethiopien» (1849—1859), обнаружил к юго-западу от дворца Рамзеса гробницы двух «библиотекарей», которые счел восходящими к эпохе Рамзеса II, а потому связал с библиотекой, «описанной, — как он выразился, — Диодором». Лепсиус представлял себе большую, богатую библиотеку, к которой даже были приставлены библиотекари. Мнение о том, что «священная библиотека», упомянутая Диодором, занимала целое крыло мавзолея — то есть несколько залов, — все более укреплялось и становилось непререкаемым. Такие сведения можно встретить и в популярных публикациях, пользующихся большим успехом, например в книге египтолога и романиста Георга Эберса «Египет».
Годы спустя Дж.Э. Квибелл, проводивший раскопки в Фивах в 1895—96 гг. для «Egyptian Research Account», отчаянно разыскивал остатки папирусов рамессеума: велико же было его разочарование, когда он обнаружил всего лишь какие-то мелочи.
Квибелл составил новый, тщательно выверенный план Рамессеума, в котором отделил, между прочим, немногие сохранившиеся стены (обозначенные темными линиями) от предполагаемых (рис. 4). На основании этого плана и дальнейшего изучения памятника Годфруа Гуссенс («Chronique d’Egypte», июль 1942 г., p. 182) предлагает более обстоятельное описание местоположения священной библиотеки: «Ensuite venait un promenoir, — пишет он, следуя за Диодором, — et de nombreuses chambres, servant entre autre de cuisines» (Далее следовал перистиль /…/ и многочисленные комнаты, служившие, помимо всего прочего, кухнями). В действительности этот перистиль («promenoir») в конце концов упирается — в реконструкции Гуссенса — в три смежные комнаты, которые тот называет «petites hypostyles» (маленькие гипостили):
В первой находился рельеф с приношением минералов, во второй — библиотека. Но очень скоро первая комната превращается в «promenoir», а библиотека занимает как вторую, так и третью залу: «A la suite de ce promenoir on trouvait la “bibliothèque”, donc la deuxième petite hypostyle: l’officine de l’âme et une salle où le roi était figuré présentant des offrandes à Osiris et à tous les dieux de l’Egypte /…/ Cette salle contigue à la bibliothèque» — Так библиотека становится единственно залом №2, — «salle très riche, contenant 20 lits ecc.» («Сразу за этим перистилем находилась “библиотека”, то есть второй маленький гипостиль: комната для души и зал, где царь был изображен приносящим дары Осирису и всем богам Египта /…/ Этот зал, смежный с библиотекой /…/ зал очень богатый, включающий 20 лож…»).
Прежде всего, об этой «смежной зале» сначала говорится, что там находится рельеф, изображающий фараона, приносящего жертвы всем богам, а после — что там стоят двадцать триклиниев: Диодор, напротив, ясно обозначает, что рельеф с жертвоприношением фараона всем богам