сте, привели обратно в цепях.
Верному Апелликонту новый «тиран» поручал важные задания. Он отправил его на Делос, приблизил к себе как советника. На Делосе действия Апелликонта обернулись провалом: римский военачальник застиг его врасплох, и ему пришлось спасаться бегством, а все его люди были перебиты. Тем временем события развивались бурно. Сулла осадил Афины и 1 марта 86 года взял город. Хотя побежденные взывали к своему великому прошлому, он решил примерно наказать их и позволил грабеж, а когда некоторые стали укорять его, холодно заявил: «Я здесь не затем, чтобы изучать древнюю историю». Среди первых жертв оказался Апелликонт. Когда в дом его ворвались легионеры и он понял, что все кончено, то, чувствуя себя одним из последних мучеников греческой мысли, с достоинством ожидал смерти в окружении своих книг. Его богатая библиотека — в ней, согласно Посидонию, имелся не только Аристотель, но и другие именитые авторы — стала частью личной добычи Суллы.
Через несколько лет на одной из вилл диктатора немногим близким друзьям, туда допущенным, было дано восхититься подлинным раритетом: старыми, обветшалыми свитками Нелея из Скепсиса. Личному библиотекарю Суллы было велено разворачивать их перед гостями и не спускать с них глаз, пока те, если хотели, снимали копии. Но этот библиотекарь не был неподкупным. С другой стороны, известно, на какие низости способны ученые, чтобы заполучить вожделенную книгу.
В Риме жил Тираннион, доставленный в столицу как военнопленный, но отпущенный на волю и ставший, благодаря своей высочайшей культуре, другом Аттика, Цицерона и всех прочих из их окружения. Серьезный ученый и библиофил (он собрал в своей личной библиотеке тысячи томов), Тираннион был большим поклонником аристотелевской мысли и сознавал, что может ввести в оборот, совсем не так, как это получилось у легкомысленного Апелликонта, бесценные оригиналы. Он часто появлялся на вилле, общался с библиотекарем (Сулла к тому времени уже давно умер), разговаривал с ним о философии и о грамматике. Начал делать ему предложения; наконец, заполучил на время свитки и смог заняться изданием, к которому его так влекло. Он был спокоен, никуда не торопился. Он и подумать не мог, что продажный библиотекарь оказал такую же услугу многим другим: в частности, бессовестным книгопродавцам, которые стали напропалую торговать копиями, во множестве производимыми безграмотными писцами. В Риме среди богатеев возникла настоящая мания заполнять дом книгами. «Чему служат, — гремел один философ-стоик, — целые собрания книг, если на протяжении жизни их владелец едва сможет прочесть названия? Посвяти себя немногим авторам, не блуждай среди многих!»
Тираннион был удручен. Он оставил свою затею и препоручил весь труд самому авторитетному перипатетику той поры, замечательному логику Андронику Родосскому, которому выпала также неблагодарная задача разделить «Трактаты» учителя на книги. Оригиналы тем временем вернулись в библиотеку Суллы, давно уже перешедшую к его сыну Фавсту, зятю Помпея. Андроник сверялся с ними там, в его доме, где бывала вся культурная элита Рима. Имеется письмо Цицерона Аттику, написанное на вилле Фавста Суллы. «Я сейчас в библиотеке Фавста, — пишет он в искреннем порыве, — и наслаждаюсь ею»; ему приходит на память кабинет Аттика, где маленькое креслице стоит прямо под бюстом Аристотеля, он хотел бы в данный момент оказаться там, усесться в это креслице в тени Стагирита, или прохаживаться с другом по дому друга, вместо того чтобы восседать «in istorum sella curuli» (в своем курульном кресле).
Но Фавст страдал манией величия (в Иерусалиме, когда Помпей грабил Храм, он пожелал первым ворваться туда), а кроме того, был расточителен. Погрязнув в долгах, он был вынужден распродать все, включая отцовскую библиотеку. Так свитки Аристотеля пропали навсегда. По всей видимости, из Александрии их никто больше не разыскивал. Египет отягощали другие заботы: там набирали силу династические смуты. В том самом послании к Аттику, написанном на вилле Фавста, Цицерон передавал слухи о том, что царь Египта возвращается на престол, и просил подтвердить их или опровергнуть.
XIВторой посетитель
На одной из улиц Александрии римский гражданин убил кота: у него, видно, помутился рассудок. После он удалился к себе домой, несколько обеспокоенный. Через несколько часов дом был взят в осаду. Если не спастись бегством, что было уже невозможно, его ждала верная смерть: в таких случаях не соблюдались никакие формальности. Диодор, присутствовавший при этой сцене, наблюдал, — неслыханное дело, — как чиновники, посланные лично Птолемеем, умоляли толпу пощадить жизнь римлянина. Но все было бесполезно. Спокойствие воцарилось только тогда, когда труп, обезображенный до неузнаваемости, остался валяться на опустевшей улице — единственный знак присутствия человека.
Диодор понимал причины внезапной вспышки безумия. Он уже давно жил в Александрии. Имел случаи наблюдать, как местные поклоняются этим полудиким зверькам, которые уже и на Сицилии (сам он был из Агириума) и в южной Италии начали появляться, но их, безжалостных хищников, держали подальше от домашней скотины. Он всё об этом знал и умел себя вести как следует, например, кричать: «Он был уже мертвый!», случайно наткнувшись на улице на дохлого кота; не смеяться, видя, как кто-то кланяется животному, проходящему мимо, и тому подобное. Не это смущало его. Ему казалась невероятной слепота убийц. Забить камнями римского гражданина (да еще и по такой причине) — и это в то время, когда в Александрии находятся римские легаты, наконец-то удостоившие посещением Птолемея «Флейтиста» (так его звали в народе) и готовые официально признать его, предоставив звание «друга и союзника» римского народа.
Вот уже двадцать лет, с тех пор как он взошел на престол, над головой «Флейтиста» нависала угроза потерять царство из-за преступной глупости предшественника. Единственным деянием его весьма короткого царствования, если не считать попытки осквернить гробницу Александра, было то, что он оставил Египет в наследство римлянам. Безумец, которого александрийцы прозвали еще «Затворником», в Риме пользовался доброй славой: в свое время он попал в плен к Митридату, в 86 году ему удалось бежать в лагерь Суллы, и вместе с будущим диктатором он прибыл в Рим. Там всегда делали вид, будто принимают это его завещание всерьез: повод шантажировать «Флейтиста» и выкачивать из него деньги, на потребу многим, людям маленьким и не очень (все они так или иначе работали на людей великих). И теперь, когда римляне наконец соизволили признать его право, объявив недействительным абсурдное завещание, не хватало только этого кота, вместе с печальным, неизбежным итогом плачевного инцидента.
Но Цезарь, к счастью, был человеком слова: слова, подкрепленного шестью тысячами талантов, выплаченных Птолемеем. Однако теперь уже александрийцы потеряли терпение и изгнали этого слабого монарха. Только через три года Габиний, с соизволения Помпея, вернул его на трон, как раз в то время, когда Цицерон спрашивал Аттика, взаправду ли это свершилось.
Диодор, уроженец Агириума в центре Сицилии, приехал в Египет, задумав сочинить большой исторический труд. Он хорошо знал, что, по словам Полибия, историки делятся на две категории: одни погружаются в непосредственный опыт и оттуда черпают материал для своих трудов (таких Полибий особенно ценил), а другие со всеми удобствами устраиваются в городе, «располагающем хорошей библиотекой», и там, за столиком, странствуют «вслед за Птолемеем», как сказал бы Ариосто. Диодор принадлежал к последним. Ясно, что, имея в виду престиж идей Полибия среди греческой и римской публики, немного опыта все-таки следовало выказать. И вот Диодор выдумывает целый ряд путешествий, которые никогда не совершал.
Мы странствовали, — пишет он в философском прологе, — по большей части Азии и Европы, терпя лишения и опасности разного рода, поставив перед собой цель увидеть воочию все то, о чем мы рассказываем, или немалую оного часть. Мы хорошо знаем, — продолжает он, — сколько ошибок в географии допускает большинство историков, и не первых попавшихся, но первой величины.
По правде говоря, этот суровый нагоняй он списал слово в слово у Полибия. А путешествие совершил только одно — в Египет.
И верно: если искать город с библиотекой, Александрия представляется более чем разумным выбором. Конечно, был еще Рим, куда более близкий, но там нужно было войти в милость к какому-нибудь вельможе или эрудиту, чей дом набит книгами, такому как Сулла, или Лукулл, или Баррон, или Тираннион. Египет привлекал Диодора и по другим причинам. Он составил собственное представление о значимости этой страны. Из книг, вспитавших его, он вывел, что там начиналась история. Там родились боги, там возникла жизнь, и были произведены самые древние наблюдения за планетами. Для такого, как он, поклонника стоицизирующей астрологии Египет Нехепсо и Петосириса или Гермеса Трисмегиста казался землей обетованной. Что можно придумать лучшего, чем поехать как раз туда, где в изобилии имеются не только книги, но и жрецы, готовые рассказать и даже показать любопытствующему, вроде него, древнейшие анналы, хранящиеся в храмах?
Александрия ослепила его богатством: ему показалось, будто в этом городе, таком многолюдном, богачей больше, чем в других столицах. В Риме ему, конечно, тоже довелось побывать, чтобы попрактиковаться в языке для написания римской части своего труда. Труд задумывался универсальным, а следовательно, согласно тому, как Диодор видел мир, делился на три части: Греция, Рим, Сицилия. Пребывание в Риме, заверяет он, было длительным и приятным, чего и следовало ожидать в столь «превосходном» городе, «распространившем свою власть до пределов мира». Так он разделывается с необходимой данью восхищения.
Его метод работы был до крайности элементарным. Он всего лишь резюмировал, в некоторых случаях переписывал, примеры и сюжеты, которые, как ему казалось, были хорошо изложены в источниках, книгах, уже известных. Так он составил сорок толстых свитков, даже сорок два, поскольку свитки под номером I и XVII, ввиду их длины, пришлось разделить на две части каждый. Труд он завершил по возвращении, через много лет, и назвал его «Книжная полка истории», чем заслужил, посмертно, шутовскую похвалу такого ученого, как Плиний, по мнению которого это заглавие представляло со