— Ах ты, сука! — Хиллсемы раскраснелись — лица, шеи, руки как при апоплектическом ударе.
По очереди они пытались приподнять ворота, напрягались изо всех сил, но тщетно.
Я силился им помочь, но все равно щель оставалась не больше половины фута в высоту. Опустившись на пол, я попробовал протиснуться под воротами — вначале ступни, потом колени, но бедра застряли напрочь.
— Нет, не получится! — выдохнул я. — Мать его так!
Вытащив фонарик, я посветил под дверь. Выставочный зал пустовал, за исключением кучи вешалок, которые кто-то свалил посредине, словно намереваясь разводить костер.
— Тут из каждого магазина есть дверь в служебный коридор — трубы там водопроводные, выход к мусорке. Этот чувак небось уже на другом конце центра.
— Выходите, суки! — заорал Джо, запрокинув голову и выпучив глаза.
Его рев раскатился по зданию. Дальше мы пошли гурьбой, держа бейсбольные биты на изготовку. А Хиллсемы, словно вообразив себя разведдозором в зоне военных действий, лупили битами по воротам и дверям.
— Лучше сами выходите. Если найдем — хуже будет! — голосил Майк. — О, привет!
На площадке перед зоомагазином, разостлав несколько армейских одеял, лежали мужчина и женщина. Их волосы блестели от пота. Майк навис над ними, громко дыша и вытирая лоб. Картина напомнила мне типичную сцену из кино, когда озлобленные солдаты-завоеватели набредают на мирную деревню и случается страшное.
— Какого хера вам надо? — спросил мужчина.
Он был истощен, лицо такое худое, вытянутое, что казалось оплавленным. Спутанные волосы до плеч, скорбь в глядящих вверх глазах — падший Иисус, да и только. Женщина выглядела получше — чистые полные руки и ноги, жидкие волосы грязны, но хотя бы расчесаны.
— Пацан, ты из «Синей тетрадки»? — спросил Стакс.
— Какой я тебе пацан? — пробормотал мужчина, складывая руки на груди.
— Повежливее, бля! — буркнула женщина, потом плаксиво сморщилась и отвернулась, делая вид, будто рассматривает что-то вдалеке. — Как достали эти грубияны!
— Чувак, мы вопрос задали. — Майк подошел ближе и пнул мужчину по ноге.
— Я не из «Синей тетрадки», — ответил тот. — Просто жизнь не сложилась.
— Чё за херня?
— Тут куча разного народу, кроме синяков. Но если вам понадобились они…
— То идите и найдите, — процедила женщина. — Да попробуйте им похамить.
— Они в Дыре приторговывают, — сказал мужчина, а когда мы удивленно переглянулись, пояснил: — В «Мервинсе», в дальнем конце, где карусель была.
— И хрен собачий вам в помощь, — напутствовала женщина.
Место, где раньше стояла карусель, отмечал густо накрашенный круг. Незадолго до закрытия «Риверуэй молл» мы с Эми катались на нем. Двое взрослых людей уселись верхом на зайцев. Это моей жене приспичило увидеть «Риверуэй», где я в детстве провел столько времени, и послушать мои рассказы. Не все у нас было плохо, как ни крути.
Решетка на входе в «Мервинс» была выломана, двери гостеприимно распахнуты, как на распродаже в Президентский день. Все оборудование давно вынесли, за исключением тумб, на которых когда-то стояли кассовые аппараты. Сейчас под плакатами «Ювелирные украшения», «Салон красоты», «Постельные принадлежности» валялись люди — с дюжину. Каждый более или менее под кайфом. Их освещали походные лампы, мерцавшие, как факелы. Кое-кто, услышав нас, приоткрыл глаза, другие лежали неподвижно. В дальнем углу два парня, едва-едва вышедшие из подросткового возраста, самозабвенно декламировали «Геттисбергскую речь»: «Теперь мы ведем великую Гражданскую войну…» На коврике лежал мужчина в чистых белых шортах и кроссовках, как будто вышел поиграть в ти-бол с детьми. Ранд посмотрел на него так пристально, будто встретил старого знакомого.
Да, Карфаген погряз в наркомании глубже, чем я полагал. Только вчера копы устраивали здесь облаву, и вот уже наркоши слетелись обратно, как мухи на дерьмо. Пока мы пробирались через эти отбросы человеческого общества, подъехала на электроскутере толстуха с влажным от пота прыщавым лицом и зубами как у кошки.
— Или покупайте, или уходите, — сказала она. — Потому что мы ничего не скажем и не покажем.
Стакс направил фонарь ей в лицо.
— Убери эту херовину на хрен.
— Я ищу свою жену, — начал я. — Эми Данн. Она пропала еще в четверг.
— Она вернется. Очухается и придет домой.
— Дело не в наркотиках, — возразил я. — Мы беспокоимся из-за некоторых ваших людей. Ходят разные слухи.
— Все в порядке, Мелани, — раздался голос.
На краю секции подростковой одежды, прислонясь к манекену, стоял мужчина и с кривой улыбкой наблюдал за нами.
Толстуха пожала плечами, сердито зыркнула и укатила.
Не сводя с нас глаз, мужчина крикнул в дальний конец секции одежды, где из раздевалок торчали четыре пары ног. Кое-то предпочитал ночевать в отдельных номерах.
— Эй, Лонни! Эй, парни! Опять эти жопы заявились. Их тут пятеро. — Он пнул в нашу сторону пустую банку из-под пива.
Три пары ног позади него задвигались, а одна оставалась неподвижной, — видно, ее владелец крепко спал или был под кайфом.
— Да, мать вашу, мы заявились! — подтвердил Майк Хиллсем. Он взял биту как бильярдный кий и с силой ткнул манекену прямо между пластмассовыми грудями. Парни из «Синей книги» торжественно проследили за падением куклы, как зрители на хорошо отрепетированном представлении. — Нам нужны сведения о пропавшей девчонке.
Трое наркоманов из примерочных кабинок присоединились к своему другу. Одевались они в футболки с надписями «Пи фи тай дай» и «Острова́ Фиджи». Местное отделение благотворительного фонда «Гудвил» с наступлением лета просто не знало, куда их девать, — выпускники колледжей избавлялись от поношенных «сувениров».
Все мужчины выглядели сильными — мускулистые и жилистые, руки перевиты голубоватыми венами. Последним появился Лонни, парень с вислыми усами и волосами, собранными в конский хвост. Одетый в тенниску «Гамма фи», он прихватил длинный обрезок трубы. Перед нами предстала охрана молла.
— В чем дело? — спросил Лонни.
— Но в более широком смысле мы не можем посвящать, мы не можем благословлять, мы не можем почитать эту землю… — нараспев декламировали юнцы, едва не срываясь на крик.
— Мы разыскиваем Эми Данн, — ответил Джо Хиллсем. — Вы могли видеть ее в новостях. Она пропала еще в четверг. Красивая добрая женщина похищена из собственного дома.
— Я слышал об этом. И что? — сказал Лонни.
— Это моя жена, — вмешался я.
— Мы знаем, чем вы тут занимаетесь. Вы, которые тут собираетесь, — продолжал Джо, обращаясь к одному Лонни, который потряхивал конским хвостом, выпятив челюсть. Расплывшаяся зеленая татуировка покрывала его пальцы. — Слышали про групповое изнасилование.
Я покосился на Ранда, проверить, в порядке ли он, но мой тесть не отрывал глаз от поваленного манекена.
— Херассе! — воскликнул Лонни, резко запрокидывая голову. — Мать вашу! Нас назвали бандой насильников!
— Вы же из «Синей тетрадки», — пояснил Джо.
— Парни из «Синей тетрадки» — это прежде всего команда, — фыркнул Лонни. — Но мы не звери, слышь, ты, жопа с ушами! Мы не похищаем женщин. Нам никто не хочет помогать, вот и распускают говенные слухи. Типа, видите, они не заслуживают помощи, это просто банда насильников. Херня это все. Я бы давно убрался из этого гребаного городишки, если бы получил расчет как положено. Но мне не дали ни цента. Никому не заплатили. Вот и приходится здесь торчать.
— Мы дадим вам денег, — вмешался я. — Нормально заплатим, если поможете найти Эми. Вы же многих тут знаете. Может, что-то слышали.
Я достал ее фотографию, чем явно удивил Хиллсемов и Стакса. Ну конечно, вдруг осознал я, ведь для них это всего-навсего приключение, мужская забава. Шагнув к Лонни, я протянул ему фото, надеясь, что он взглянет хотя бы мельком. Но вместо этого он наклонился ближе, пробормотав:
— Вот дерьмо… Она?
— Вы ее узнали?
— Она хотела купить ствол, — растерянно сказал он.
Эми Эллиот-Данн
16 октября 2010 года.
Страницы дневника.
С праздником меня! Уже целый месяц я в штате Миссури, и все идет к тому, что я стану настоящей жительницей Среднего Запада. Да, я забыла все привычки Восточного побережья и заработала медаль за тридцатидневный стаж (по местным обычаям она должна быть из картофеля). Я учусь, я уважаю здешние обычаи. Я Маргарет Мид с гребаной Миссисипи.
Давайте посмотрим, что у меня нового. В настоящее время мы с Ником погрязли в проблеме, которую назвали Загадкой Часов с Кукушкой. Семейная реликвия, бережно хранимая моими родителями, в новом доме выглядит смешно. Но, с другой стороны, все наши нью-йоркские вещи не избежали этой участи. Благородный мастодонт «Честерфилд» со своим детенышем — оттоманкой стоит в гостиной и выглядит обалдевшим, как будто в него выстрелили снотворным и вывезли из естественной среды обитания, а проснулся он в окружении незнакомых новых предметов — горбатых ковровых дорожек, пластика под дерево и девственно-гладких стен. Я припоминаю наш старый дом — трещины и царапины, накопившиеся за десятилетия. (Небольшая пауза, чтобы привести в порядок чувства.) Но и новый весьма неплох. Просто он другой. Хотя часы со мной не согласны. Кукушке тоже нелегко приспосабливаться к новому жилью. Птица выскакивает, словно пьяная, запаздывая минут на десять. А вчера на семнадцать. А позавчера — на все сорок. Она испускает предсмертный вопль — ку-кру-у-у! — и всякий раз Бликер бежит прятаться: шерсть дыбом, хвост трубой. Найдя убежище, он смотрит на часы и возмущенно мяукает.
— Ой-ей-ей, — вздыхает Ник при этом. — Похоже, твои родители меня здорово ненавидят. — Но держит себя в руках и не предлагает избавиться от ненужного хлама.
Мне тоже ужасно хочется выкинуть часы ко всем чертям. Я-то безработная, дома весь день и постоянно жду очередного дикого вопля за спиной. Испытываю облегчение (она еще живая!) и злость (она еще живая!), когда птица орет.