ежащий на большой коробке, обернутой в серебристую подарочную бумагу. Я выволок тяжелую коробку — то, что в ней находилось, весило не меньше тридцати фунтов и, судя по стуку, состояло из нескольких частей — и конверт наружу. Поставил на землю у ног. Го невольно отступила от подарка. А я открыл конверт.
Мой дорогой муж! Вот и пришло время сказать, что я изучила тебя лучше, чем ты мог себе когда-либо представить. Знаю, ты иногда полагаешь, что способен передвигаться по миру незаметно, как невидимка. Но не верь в это ни единой секунды. Я изучила тебя. Я знаю, что ты собираешься делать, еще до того, как ты начинаешь. Я знаю, где ты был, я знаю, где ты будешь. На нашу пятую годовщину я устроила путешествие. Так полезай же смело!
Даже не пытайся отыскать подарок. Не нужно — подарок сам найдет тебя! Так что отдыхай и расслабляйся — это ФИНАЛ!
— Что значит «полезай смело»? — спросила Го.
— В петлю полезай, — простонал я.
— Вот зараза! Открой коробку.
Я опустился на колени и приподнял крышку так осторожно, будто ожидал взрыва. Тишина. Заглянув внутрь, я увидел две деревянные куклы-марионетки. Как будто муж и жена. Мужчина в цветастой одежде яростно скалился и сжимал в руке не то трость, не то палку. Вынув, я обнаружил, что его руки и ноги трясутся, как у разминающегося танцовщика. Женщина выглядела более симпатичной — потоньше и не такая подвижная.
На ее лице застыла тревога, будто она увидела какую-то опасность. На дне коробки я обнаружил крошечную фигурку ребенка, с ленточкой, чтобы привязывать его к «матери». Старые, тяжелые и большие марионетки напоминали кукол, которых используют чревовещатели. Я приподнял мужчину, взялся за толстую, как дубинка, рукоять; конечности бешено задергались.
— Жуть какая! — сказала Го. — Перестань.
Под игрушками лежал кусок блестящей голубой бумаги, сложенный вдвое. На ней я прочитал надпись, сделанную неровным, размашистым — уголки и закорючки — почерком Эми.
Начало новой удивительной истории, Ник. Вот как это делается!
Удачи.
Мы разложили все подсказки из охоты за сокровищами и марионеток на кухонном столе нашей мамы. И уставились на них, будто собирались складывать пазл.
— Зачем ей морочиться с охотой за сокровищами, если она составила… свой план? Если ее… — проговорила Го.
«А ее план, — мог бы продолжить я мысль сестры, — заключается в том, чтобы имитировать свое исчезновение и сделать из нас подозреваемых в убийстве». Это казалось не таким уж и бредом.
— Во-первых, чтобы отвлечь меня. Убедить, что она все еще меня любит. Я гоняюсь за ключиками по всему белу свету, полагая, что моя жена хочет исправить ошибки, возродить наш брак…
Тот морок, то девичье состояние, в которое привели меня ее записки, — все это просто позор. Стыд проедал до мозга костей, впитывался в ДНК. Делал меня другим человеком. Несмотря на все эти годы, Эми все еще может играть со мной. Она способна несколькими записками вдребезги разгромить мою защиту. Я был марионеткой у нее в руках.
«Я разыщу тебя, Эми».
Слова, полные любви, а за ними скрытая ненависть…
— Чтобы я непрестанно думал: интересно, почему все указывает на то, что я убил свою жену?
— Полиции показалось бы странным — да и тебе тоже, — если бы Эми нарушила традицию и не устроила охоту за сокровищами, — довольно убедительно заявила Го. — Выглядело бы так, будто она намеревалась исчезнуть.
— А тут еще они, — указал я на марионеток. — Куклы настолько необычны, что просто должны нести какой-то скрытый смысл. Если она просто собиралась отвлечь меня, то могла бы подарить что угодно, лишь бы из дерева.
Го приподняла пальцем пеструю одежду куклы-мужчины:
— Они довольно старые. Винтаж. — Сестра перевернула их, обнаружив у мужчины похожую на дубину штуковину. У женщины нашлась лишь квадратная прорезь. — Считается, что это сексуально? У мужчины большая ручка, похожая на член. А у женщины только дырка.
— Ну, так логично. У мужчин есть член, а у женщин — влагалище.
Го засунула палец в дыру на туловище марионетки, желая убедиться, что там ничего не спрятано.
— Что Эми хотела этим сказать?
— Когда я их увидел, то первым делом подумал: она купила детские игрушки. Папа, мама, ребенок. Поскольку была беременна.
— А она точно беременна?
Волна отчаяния накрыла меня. Или скорее наоборот: что-то схлынуло, как морской отлив, отбирая некий смысл и опустошая меня. Я не верил до конца в беременность моей жены, но теперь уже не мог верить и в обратное.
Го взяла в руки куклу-мужчину, почесала нос, и вдруг ее осенило:
— Ты марионетка на нитке.
— Я подумал об этом же, — рассмеялся я. — Но зачем тогда мужчина и женщина? Эми явно не марионетка. Она кукловод.
— И что значит «Вот как это делается!»? Что она имеет в виду?
— Трахнет меня так, чтобы на всю жизнь запомнил.
— Может, Эми часто использовала эту фразу? Или какая-то цитата из книги об Эми, или… — Она подошла к компьютеру и ввела в строке поиска: «Вот как это делается!»
«Вот как это делается!» Песня группы «Мэднесс».
— О, я помню их, — сказала Го. — Отличная группа в стиле ска.
— Ска… — Меня все пробивало на истеричный смех. — Круто!
Речь в песне шла о мастере, который выполнял любой ремонт жилых домов — чинил электропроводку, менял сантехнику, столярничал — и за работу брал наличными.
— О господи, — пробормотал я. — Как же я ненавижу восьмидесятые. Особенно за бессмысленные песни.
— Отражение — единственный ребенок, — кивнув, сказала Го.
— Который ждет в парке,[6] — ответил я, не задумываясь.
— А что, если именно это она и подразумевает? — Го, повернувшись, посмотрела мне в глаза. — В песне идет речь о мастере. Возможно, это человек, вхожий в ваш дом. Чтобы починить какую-нибудь мебель. Или установить что-нибудь электрическое. И платить за это нужно было наликом.
— Думаешь, видеокамеру поставили? — спросил я. — В последнее время Эми несколько раз уезжала из города. Может, она хотела нас записать?
В глазах Го блеснул немой вопрос. Я поспешно добавил:
— Нет-нет, в нашем доме никогда.
— А если потайная дверь? — предположила сестра. — Может, в тайнике Эми хранит свидетельства, которые… ну, не знаю… помогут тебе оправдаться, например.
— Мне кажется, так оно и есть. Эми использовала песню «Мэднесс», чтобы дать мне подсказку, ключ к свободе, если я смогу расшифровать эти заковыристые тексты-ска.
— Боже! — рассмеялась Го. — А может, это мы не в себе? Может, у нас крыша напрочь съехала?
— Безумием тут и не пахнет. Она подставляет меня. Как еще объяснить склад барахла на твоем дворе? И в этом вся Эми. Втянуть в это дело и тебя, запачкать моей грязью. Да, достаточно Эми. Подарок, писулька эта сволочная — мол, попробуй, расшифруй. Нет, нам нужно вернуться к марионеткам. Попробуй вбить в поиск слово «марионетка». — Я завалился на диван, ощущая тупую усталость во всем теле.
— А, черт! — воскликнула Го, игравшая роль секретарши. — Ну конечно! Это куклы Панч и Джуди! Ник, мы идиоты! Эти слова — девиз Панча. «Вот как это делается!»
— Угу. Древний кукольный спектакль, и в нем есть насилие? — спросил я.
— Вот, мать его…
— Так есть в нем насилие?
— Да! Сплошное насилие! Твоя жена — психопатка!
— Мужик убивает бабу?
— Погоди, я читаю… Панч убивает их ребенка. — Она взглянула на меня сверху вниз. — А когда Джуди начинает с ним бороться, забивает насмерть и ее. — (Мое горло заполнилось слюной.) — И каждый раз, когда Панч совершает какую-то гадость и выходит сухим из воды, он заявляет: «Вот как это делается!» — Го взяла деревянную куклу на руки, словно младенца. — Он веселится, даже когда убивает жену и ребенка.
— Таким образом, она предупреждает меня о подставе, — кивнул я на марионеток.
— Мой разум отказывается это принимать. Долбаная шиза…
— Го?
— Все сходится. Ты не хотел ее беременности, а потому рассвирепел и убил ее и нерожденного ребенка.
— Да уж, новость не из окрыляющих, — вздохнул я.
— А кульминация — ты получишь урок, которого Панч счастливо избегал. Тебя изобличат и осудят за убийство.
— А в штате Миссури есть смертная казнь, — кивнул я. — Веселенькие дела.
Эми Эллиот-Данн
День.
Вам интересно, как я узнала? Просто увидела. Это к вопросу о том, до чего же глуп мой супруг. Снежной апрельской ночью я страдала от одиночества. Пила теплый амаретто в компании Бликера и читала, лежа на полу. За окном шел снег, а в доме играла музыка — старые потрескивающие пластинки, которые мы с Ником раньше слушали вместе (здесь я говорю правду). У меня случился приступ романтического оживления. То-то муженек удивится моему появлению в «Баре». Мы выпьем по паре коктейлей, а потом будем гулять по пустынным улицам с варежками на руках.
Вот мы шагаем по центральной части города, вокруг ни души. Ник прижимает меня к стене и целует, а снежинки кружатся, как некогда сахарная пыль. Вера! Я отправилась за ним в Миссури, потому что верила: он снова меня полюбит, и это будет та же сильная, густая любовь, покорившая меня однажды. И все у нас будет хорошо. Вера!
До «Бара» я добралась как раз вовремя, чтобы увидеть Ника, выходящего вместе с ней. Я застыла на гребаной парковке, в двадцати шагах от них, а он даже не обратил на меня внимания, будто я призрак. Он еще не обнимал ее, но я сразу все поняла. Видела, что никого, кроме нее, для Ника не существует. Невидимкой я скользила за ними, и вдруг, прямо посреди города, Ник прижал ее к дереву и поцеловал. «Мой муж мне изменяет», — подумала я, но прежде, чем сумела выдавить какие-то слова, они уже добрались до ее дома. Больше часа, стуча зубами, я прождала на крыльце, пока не замерзла так, что посинели ногти. А потом ушла. А Ник так и не догадался, что я знаю все.
Теперь у меня появился новый образ, и, увы, не по моему выбору. Я стала заурядной Дурой-Бабой, замужем за Пошлым Мужиком-Ходоком. Одним махом Удивительную Эми лишили всего, что в ней было удивительного.