— Ник! — наконец сумела выкрикнуть она (эхо пробежало меж пустых домов) и упала в мои объятия.
Как же мне хотелось убить ее!
Если бы мы оказались наедине, мои пальцы, возможно, сами сомкнулись бы вокруг ее шеи, сминая нежную плоть. С каким наслаждением я бы ощутил, как пульсирует ее кровь под моими ладонями… Но нас окружали люди, вооруженные фотокамерами, и они прекрасно знали, кто эта вернувшаяся блудная дочь. Толпа приходила в движение так же неотвратимо, как и механизм часов с кукушкой. Несколько щелчков, несколько вопросов, а потом сущая лавина света и шума. Камеры впились в нас, репортеры, выкрикивая имя Эми, мчались к дому с микрофонами. От гвалта заложило уши. Поэтому я сделал то, что должен был сделать по всем законам жанра, — крепко обнял ее и выкрикнул:
— Эми! Боже мой! Эми!
После уткнулся ей в ухо и, выигрывая у папарацци каких-то пятнадцать секунд, прошептал едва слышно:
— Ты мерзкая сука…
Погладил жену по волосам, нежно взял ее лицо в ладони, а потом втащил гадину в дом.
За стенами нашего жилища бесновалась толпа, и мне это напоминало рок-концерт.
— Эми! Эми! — Кто-то запустил горсть щебня в наше окно. — Эми! Эми!
Моя жена восприняла внимание толпы как должное. Помахала свободной рукой бушующей за окном своре гиен. Затем повернулась ко мне с победоносной улыбкой. Улыбка жертвы, пережившей жестокое насилие; сверкающая улыбка финальной сцены из старых телефильмов; улыбка, когда мерзавцу-антагонисту воздали по заслугам и мы точно знаем, что бедняжка-героиня может дальше свободно идти по жизненному пути. Стоп-кадр.
Я указал на бечевку, обрезанные волосы, засохшую кровь:
— Итак, твоя версия, супруга?
— Я вернулась, — всхлипнула Эми. — Я вернулась к тебе. — И потянулась, чтобы обнять меня.
Я шагнул назад:
— Твоя версия, Эми.
— Дези… — шепнула она дрожащими губами, — Дези Коллингс похитил меня. Это было утром… В день нашей годовщины. Позвонили в дверь. Я подумала… Ну не знаю, я подумала, что это ты прислал цветы.
Я вздрогнул. Эми всегда умеет найти, чем бы уколоть. Я очень редко дарил ей цветы, а вот Ранд Эллиот присылал жене букет еженедельно на протяжении всей их супружеской жизни. Две тысячи четыреста сорок четыре букета против моих четырех.
— Цветы или еще что-то… — продолжала она. — Я, не раздумывая, открыла. Там стоял Дези, и взгляд у него был очень странный. Решительный. Как будто он наконец надумал что-то осуществить. А у меня в руках была рукоятка от марионетки, от Джуди… Ты нашел марионеток? — Эми застенчиво улыбнулась и выглядела при этом ужасно милой.
— О! Я нашел все, что ты припрятала для меня.
— А я тогда подобрала рукоятку от Джуди. Наверное, она выпала… Когда я открыла дверь, то замахнулась и попыталась ударить Дези. Он отобрал рукоятку и стукнул меня. Сильно. Следующее, что я увидела…
— Ты сымитировала свое убийство и сбежала.
— Ник, я все могу объяснить.
Нестерпимо долгое мгновение я смотрел на нее. Перед глазами проплыли дни отдыха под горячим солнцем и песок побережья, руки Эми на моей груди, семейные обеды в доме ее родителей, когда Ранд, подливая мне в стакан, дружески похлопывал по плечу. Я видел нас, распростершихся на ковре в моей небогатой нью-йоркской квартирке, глядящих на ленивые лопасти вентилятора. Видел мать моего будущего ребенка и ту жизнь, о которой я некогда мечтал. Один или два удара сердца я от всей души не хотел, чтобы она говорила правду.
— Почему-то я не думаю, что ты сможешь объяснить все. Но интересно посмотреть, как ты попытаешься.
— Выслушай меня…
Она хотела взять меня за руку, но я отскочил. Отвернулся, перевел дух, а после опять встал лицом к лицу с Эми. К моей жене опасно поворачиваться спиной.
— Ну, давай же, Ник. Выслушай меня прямо сейчас.
— Ладно, хорошо. Почему каждая новая подсказка в охоте за сокровищами была спрятана в том месте, где я имел… э-э-э… отношения с Энди?
Она вздохнула, опустила глаза. Я заметил, что ноги у нее мокрые.
— Я ничего не знала об Энди. Ну, пока не увидела ее по телевизору. Тогда я была привязана к кровати в доме Дези. В его особняке на озере.
— Значит, это не что иное, как совпадение?
— Я прятала подсказки в местах, которые так или иначе были значимы для тебя. — По щеке Эми скатилась слеза. — Твой кабинет, где ты хоть как-то удовлетворял свою тягу к журналистике. — (Я фыркнул.) — Ганнибал, который, как я все-таки поняла, имеет для тебя огромное значение. Дом твоего отца — твоей полной противоположности, причинившей тебе столько страданий. Дом твоей мамы, где сейчас живет Го. Эти две женщины сумели вырастить тебя хорошим человеком. Но… я не удивлена, что ты прошелся по тем же местам с… — Она склонила голову к плечу. — Скажем, с подругой. Ты всегда любил повторяться.
— А почему во всех этих местах обнаружились улики, подтверждающие мою виновность в твоей смерти? Женские трусы, твоя сумочка, дневник. Кстати, о дневнике. Эми, как ты объяснишь все то вранье, которым он наполнен?
Она улыбнулась и покачала головой, словно жалея меня.
— Я все могу объяснить, — повторила Эми.
Я смотрел в ее заплаканное симпатичное личико, опустил взгляд на платье, запятнанное кровью:
— Эми, а что с Дези?
Она снова покачала головой, улыбаясь с едва заметной грустинкой.
И тогда я решил позвонить в полицию, но стук в двери подсказал, что копы прибыли незваными.
Эми Эллиот-Данн
Вечер возвращения.
Внутри меня все еще сперма Дези, подтверждающая, что он насиловал меня, так что медкомиссия получит все необходимые данные. Запястья, израненные веревкой, поврежденное влагалище, синяки на теле — учебник по судмедэкспертизе. Пожилой врач с влажным дыханием и толстыми пальцами производит осмотр полостей таза и одновременно чистку. А детектив Ронда Бони в это время держит меня за руку — ее холодная кисть напоминает цепкую птичью лапку, так что тепла и поддержки я не ощущаю.
Она улыбается всякий раз, когда считает, что я не вижу ее. Похоже, детектив радуется, что Ник не такой плохой парень, каким его сделали. О да! Все женщины Америки вздыхают одновременно.
В особняк Дези отправили полицейский наряд. Его найдут голым и бездыханным, с миной удивления на лице и несколькими белокурыми волосками, зажатыми в кулаках. Постель пропиталась кровью. Нож, которым я его зарезала, а также избавилась от пут, валяется на полу неподалеку от спальни — я его бросила, направляясь в гараж. Там я забралась в антикварный «ягуар», все еще оставляя кровавые следы, и двинула прямиком домой, к любимому мужу. Мои инстинкты были низведены до животного уровня — я ни о чем не думала, кроме возвращения к Нику. Так возвращается, намыкавшись, потерявшаяся собачонка.
Пожилой доктор возносит благую весть — серьезных повреждений нет, а также нет необходимости в чистке матки: я сбросила плод раньше. Бони продолжает сжимать мою руку, бормоча при этом:
— Господи, вы столько пережили… Найдете ли силы, чтобы ответить на несколько вопросов?
Хороший переход — от соболезнований к допросу. Я всегда знала, что некрасивые женщины или чрезмерно почтительны, или излишне бестактны со мной.
Тест. Вы Удивительная Эми. Вы пережили ужасное похищение, а следом череду изнасилований. Вы убили похитителя и вернулись к мужу, который, как оказалось, изменял вам. Вы:
а) пожелаете прийти в себя и попросите немного времени, чтобы собраться с силами;
б) потерпите немного, поскольку так, и только так можно помочь полиции в расследовании;
в) выберете, кому в первую очередь дать интервью; компенсация за перенесенные страдания в виде, скажем, договора на книгу не будет лишней.
Ответ: б).
Удивительная Эми всегда ставит интересы других людей выше собственных.
Вымывшись в больничной душевой, я натянула одежду, которую Ник привез из дому. Джинсы со складками из-за того, что слишком долго лежали сложенными, и хорошенькая блузка, пропахшая пылью. Направляясь в полицейский участок, мы с Бони молчим в машине, пока я не спрашиваю слабым голосом о родителях.
— Они ожидают вас в участке, — отвечает детектив. — Когда я сообщила, что вы живы, они рыдали. От нахлынувшего счастья и облегчения. Мы позволим вам побывать в крепких родных объятиях до того, как пристанем с вопросами.
Репортеры уже окружили здание полицейского участка. Площадка для автомобилей радостно сияет огнями, как олимпийский стадион. Здесь нет подземной парковки, поэтому мы подъезжаем прямиком к крыльцу, где бушует безумная толпа. Я вижу мокрые губы и брызги слюны — каждый старается перекричать других; сверкают фотовспышки, горят лампочки видеокамер. Толпа напирает и давит всем скопом, качаясь то вправо, то влево на пару дюймов. Каждый хочет подобраться ближе ко мне.
— Я боюсь выходить, — говорю я Бони, в то время как к стеклу припечатываются мясистые ладони фотографа, пытающегося удержать равновесие. — Их слишком много.
Она гладит меня по руке и просит чуть-чуть подождать. Двери полицейского участка открываются, и выбегают копы в форме и касках, выстраиваясь в две линии, защищая меня с обеих сторон и удерживая прессу. Этакий почетный караул. Мы с Рондой бежим внутри коридора, взявшись за руки, как молодожены, прямо к моим родителям, которые ждут на пороге. Тут уж каждый репортер имеет возможность сделать фотографию, как мы с мамой обнимаемся, и она шепчет мне в ухо: «Деточка моя, деточка моя, деточка моя…» И мой папа, рыдающий так громко, что едва не срывается на кашель.
Потом меня повели дальше, как будто я не наездилась за сегодня вдоволь. Устроили в комнатушке с удобными, но дешевыми офисными стульями. Мне всегда кажется, что их обивку делали из вторсырья. Никаких окон. В углу мигает видеокамера.
Вовсе не это я себе представляла. Обстановка не располагает к тому, чтобы чувствовать себя защищенной.
Мне составляют компанию Бони, ее напарник Джилпин, два агента ФБР из Сент-Луиса, которые хранят молчание практически все время. Мне дают воды, а потом Бони начинает разговор.