Он сдал назад:
– Да что ты? Это же просто чудес…
– Вот она.
Кумико подошла к стеллажу и вытащила то, что было спрятано за рядом из книг:
– Я хотела показать ее на вечеринке, но не нашла момента.
Она вручила ему табличку.
– Это же из той истории… – прошептал Джордж, разглядывая все срезанные и собранные перья, все вырезанные и подобранные слова, и к глазам его вновь подступили слезы. – Кумико, это же…
Но все, что он мог, это смотреть.
Леди и вулкан устало кружили друг вокруг друга, рождая комбинации из перьев и слов, а мир под ними сжимался. И та нежность, с которой они друг на друга смотрели, та ярость и сердечная боль, готовые вот-вот выплеснуться, казались Джорджу просто невыносимыми. Он подумал, что должен срочно прилечь, чтобы справиться со своей странной лихорадкой, но все смотрел и смотрел на элегантную птичью фигурку леди-из-облака и на сверкающие зеленые камни, из которых Кумико сделала вулкану глаза.
– И что же? – спросил он. – На этом история заканчивается?
– Еще нет, – отозвалась она голосом, похожим на дыхание облаков. – Но уже скоро.
Аманде снилось, что она – гигантская армия, пожирающая Землю. Ее руки извиваются потоками солдат-муравьев и солдат-людей, разрушающих и растворяющихся в разрушенном, ее пальцы вытягиваются, чтобы схватить, кулаки сжимаются, чтобы ударить, а тело растекается от горизонта до горизонта, повергая в хаос и уныние все и вся на своем пути, подползая к городу, да, она подползает к самому городу и поднимает огромную руку, чтобы смести его одной могучей волной…
В последний момент она замирает, удерживаясь от разрушения, после которого уже ничего не восстановить.
Но тут же понимает, насколько ее нерешительность губительна для нее, ведь она уже исчезает, уже разваливается на куски, на кричащие от боли атомы…
Она проснулась – но не от страха, просто открыла глаза (не подозревая, что точно так же пробуждается от кошмаров ее отец). Протянула руку в постели, чтобы положить ее на спину Генри – это всегда помогало ей оправиться от неприятного сновидения, вернуться обратно на землю и наконец-то заснуть спокойно.
Но Генри, разумеется, рядом не было. Вот уже много лет.
Медленно вздохнув, она облизала пересохшие губы и постаралась не дать себе проснуться окончательно. Повернувшись, она почувствовала, что постель взмокла от пота, хоть выжимай. Вот уже неделю она боролась с этой странной недолихорадкой, в результате которой ее губы запеклись и пересохли так, что теперь, когда она зевнула, уголки рта пребольно треснули, точно в наказание от раздраженных богов.
И даже в лихорадочном забытьи она поняла, что заслужила это наказание. Несколько дней после вечеринки она ощущала беспокойство и сумбур – по крайней мере, у себя в голове. Она беспрестанно думала о Кумико, гадая, чем та занята, с Джорджем она сейчас или нет… и конечно же скоро ли они увидятся вновь. Это было нелепо. С одной стороны, походило на обычную вспышку любовной страсти, что было весьма удивительно для Аманды, ибо женщины никогда не привлекали ее – она даже понажимала нужные кнопки в голове, проверяя, работают ли ее чувства в этом режиме, но нет, и это как смутило ее, так и слегка разочаровало – ее влечение к Кумико было не физического свойства. Точнее, нет, оно было физическим, но не в этом смысле. Скорей уж оно напоминало голод, с каким Аманда набрасывалась на еду, когда была беременна Джеем-Пи, а ее организм неустанно твердил ей: выбирай – арахис, ананас или смерть. Точно так же – да, очень похоже – Аманда нуждалась в Кумико, чтобы поддерживать в себе жизнь.
Но это же уму непостижимо. Как непостижима и злость, что охватила ее, когда устроить очередную встречу с Кумико оказалось невозможно. Как и нарастающая ревность к Джорджу за время, которое Кумико проводит с ним. Она понимала, что рассуждать так нелепо и неразумно, но когда разум спасал нас перед лицом нужды?
– Пора нам научиться говорить людям «нет» по поводу табличек, – сказал он ей по телефону. – Это зашло слишком далеко, и мы попросили всех оставить нас в покое хоть ненадолго. Если честно, я только рад передышке. Все произошло слишком быстро.
– Да! – ответила Аманда с жаром, удивившим их обоих. – Именно об этом все и подумали. О том, как быстро все произошло.
Она поморщилась от того, как мелочно это прозвучало. Но извиняться не стала.
– Ну, не стоит так переживать, – сказал Джордж. – Надеюсь, ты не о женитьбе?
– Увы, Джордж, я именно о женитьбе.
– Но Кумико…
– Кумико прекрасна. Кумико великолепна. Таких, как она, я в жизни еще не встречала.
– Она…
– Но вы знакомы всего пару месяцев! – Собственный тон показался ей неоправданно резким. – Насколько хорошо ты на самом деле узнал ее?
Он выдержал паузу, и в нависшей тишине Аманда будто почувствовала, как ему неуютно.
– Я думаю, достаточно хорошо, – наконец сказал он.
– Ты думаешь?
И тут он не выдержал:
– Прежде всего, я думаю, что это не твое дело, Аманда. Ты слишком долго считала, что имеешь право вламываться в жизнь старика Джорджа и указывать ему, что делать. Так вот, ты ошибаешься. Мне сорок восемь, и я твой отец. Я встретил любимую женщину, собираюсь на ней жениться и не нуждаюсь ни в твоем разрешении, ни в твоем одобрении, все ясно?
Почти рефлекторно Аманда выдержала паузу, ожидая, что он извинится, как извинялся всегда, когда отчитывал ее, – пожалуй, на протяжении всей ее жизни.
Но на сей раз он не извинился.
– Мы едва знали Генри, когда ты вышла за него, и ты не слышала, чтобы мы жаловались.
– Ну, мама все же немного ворчала…
– И о вашем разводе мы узнали только после того, как он вернулся во Францию, так что не нужно мне говорить, что слишком быстро, а что нет.
– Это не одно и то же. Я была молода. Молодые люди иногда поступают так, когда ищут себя.
И тут он сказал ей самое подлое из всего, что когда-либо говорил, и еще более жестокое оттого, что оно было правдой на сто процентов:
– Со своей манерой разрушать все, к чему прикасаешься, Аманда, ты будешь искать себя до конца жизни.
За это он извинился немедленно, обвинив в своей несдержанности некую мифическую затяжную простуду, но было поздно. Ей показалось, будто ее пронзили стрелой навылет. Очень меткой стрелой. С тех пор они больше не разговаривали. Ничего особо драматичного – она была уверена, что снова заговорит с ним как-нибудь вскорости, тем более что она вовсе не собиралась мешать Джею-Пи видеться со своим заслуженно обожаемым grand-père.
Нет, сильнее всего Аманду ранило осознание того, что слова, которые она сказала Кумико на вечеринке, оказались правдой. Аманда действительно не могла насытиться даже тем, что уже заполучила. И это действительно был яд, причем совсем не сладкий.
Безумные сны ее добивали. Регулярные и настолько странные, что вся ее личность, казалось, распадается на кусочки. От снов этих она просыпалась в изнеможении. Возможно, всему виной была ее странная лихорадка, но боже мой! Она лежала навзничь, и ее мочевой пузырь довольно жестко напоминал ей, что, если б она не спала, ей стоило бы сходить в туалет – примерно такой же симптом, как у ее отца, о котором она никогда не знала. На электронных часах значилось безумное сочетание из трех цифр – 3:47. Через несколько часов на работу, ей нужно хоть немного поспать. Она вздохнула и встала, надеясь завершить все поскорее.
Но воспоминание о работе вызвало мысли о Рэйчел, и, шагая по коридору, она почти совсем проснулась. После той вечеринки Рэйчел стала еще более странной, пустившись в какой-то дрейф между абсолютным счастьем и полным безумием.
– Он слишком уж гладенький, – сказала Аманда в беседе с Мэй сегодня утром, когда они обсуждали звездящего телеактера, начавшего сниматься в реалити-шоу, действие которого происходит в джунглях. – Все равно что смотреть на смазливого мальчонку десяти лет от роду – кому это на фиг нужно?
И тут же обе вздрогнули от хохота, которым взорвалась сидевшая рядом Рэйчел. Они даже не подозревали, что она слушает.
– Это ты о Майкле Джексоне? – добавила она, наклоняясь вперед со слегка пугающей улыбкой.
– Не смешно? – ответила Мэй, немного напрягшись. – Он уже умер? И вообще он мне нравился?
– Господи Иисусе! – воскликнула Рэйчел, ошалело глядя на Мэй. – Как меня бесит, когда разговаривают вопросительными интонациями! – Она повернулась к Аманде: – Кстати, Аманда, твоя работа в Эссексе выше всяких похвал. Я уже сказала Фелисити, что это твоя заслуга.
И она засмеялась снова, отчего у Аманды в кои-то веки выпала челюсть примерно так же, как у Мэй.
Возможно, Рэйчел и правда переживала затяжной нервный срыв. Ее веселость не то что бы выглядела странно – скорее бедняжка сама напоминала неразорвавшуюся гранату. Все, что можно было делать, находясь с нею рядом, – это держать дистанцию и надеяться на лучшее.
Аманда шагнула в ванную, уселась на ледяной унитаз, содрогаясь от холода. Положила руку на батарею, пытаясь хоть немного согреться. Ванная комната, по странной прихоти архитекторов, располагалась в самом углу квартиры. Вместо того чтобы разместить здесь гостиную, и тогда из окна отрывался бы прекрасный вид, здесь устроили отхожее место, со всеми вытекающими – в прямом смысле слова – последствиями.
Свет включать она не стала, хотя надежда сберечь только самый минимум сознания таяла в темноте, в которой вагончик за вагончиком растворялся бесконечный паровоз ее мыслей и в которой с каждой секундой все больший холод пронизывал ее между ног. Чарующий лунный свет, проникавший в окошко, несомненно, добавил бы некоторую сумму к стоимости ее жилища, если бы, конечно, какой-нибудь романтик взялся оценивать его, сидя в ночи на этом унитазе. Еще немного – и при этом свете можно было бы читать.
Она справила нужду, подтерлась, слила и встала, натягивая повыше заношенные трусы-для-спанья-в-одиночку.