– Я сам детдомовский, – признался Дружинин.
– Правда? – искренне удивилась заведующая. – В каком детдоме воспитывались?
– В Перми.
– Вспоминается?
– Конечно.
Заведующая заметно повеселела. Теперь она уже не ждала неприятностей.
– У нас скоро обед, – сказала она. – Отобедаете с нами? Заодно посмотрите, чем мы потчуем воспитанников.
– Нет, спасибо. У меня очень мало времени.
Вошла завуч.
– Что там у вас, Лидия Андреевна? – спросила у нее заведующая.
– Не было у нас такого воспитанника.
– Не может быть! – вырвалось у Дружинина. – Ну, не десять лет назад. Может быть, двенадцать. Или восемь.
– Я просмотрела документы за десять лет, год за годом. Крамаренко нет. Да я и сама не помню воспитанника с такой фамилией, если честно.
– А вы давно здесь работаете?
– Четырнадцать лет.
– Так вспомните! – попросил Дружинин, глядя на женщину так, словно хотел ее загипнотизировать. – Крамаренко. Саша. Ваш воспитанник. Однажды, когда он играл в мушкетеров, ему металлическим прутом проткнули вот здесь, – Дружинин показал рукой на себе.
Завуч даже замахала руками:
– Что вы такое говорите! Ни разу у нас подобного не случалось! Чтоб кого-то проткнули прутом! Боже упаси!
– Ну как же, – проявил настойчивость Дружинин. – Ведь было такое, я даже видел фотографию. Вы должны это помнить.
И обернулся за поддержкой к заведующей. Та покачала головой:
– Нет, такое мы бы помнили. Это же настоящее ЧП. Если бы у нас такое случилось – был бы скандал. Наверное, все же он не наш воспитанник, этот Крамаренко.
Дружинин потянулся к телефону. Обе женщины следили за ним внимательно и настороженно.
– Федор Иванович? Это я, Дружинин. Надо проследить, чтобы его не кремировали!
– Кого, Андрей?
– Крамаренко! Он не воспитывался в детском доме в Твери! Здесь вообще не помнят такого человека! Значит, и рана в его груди действительно огнестрельная!
Глава 20
Удалов выглядел уставшим. Сидя в кресле, вытянул ноги и положил их на стул. Дружинин сидел рядом, теребя в руках свернутую трубкой газету.
– С его огнестрельной раной все ясно, Андрей. Он ее получил в «Антитерроре».
– Он же говорил…
– Он это жене своей говорил, Андрей. Чтоб без подробностей и чтоб это ей не показалось слишком страшно – потому и соврал про детдом. Кстати, – вспомнил Удалов, – с этим детдомом какая-то чепуха получается. Я просмотрел бумаги, которые остались после Крамаренко: получается, что он действительно из детдомовских.
– А там о нем даже упоминаний нет. Может, другой какой-то детдом, не тверской?
– В том-то и дело, что тверской. Нестыковочка. Ты понял?
– Пока нет.
– И я, – невесело засмеялся Удалов. – Получается так, что он вроде бы ниоткуда взялся. Вот чудеса.
Он вздохнул.
– Его действительно готовили к кремации. Хорошо еще, мы успели – снимочки сделали, отпечатки пальцев сняли.
– Зачем?
– На всякий случай. Кстати, медэксперты подтвердили, что рана у него в груди огнестрельная. И на щеке – тоже след от пули.
– На щеке? – нахмурился Дружинин, вспоминая.
– Ну помнишь, он еще рассказывал, что он потому и в живых остался, что его ранили в щеку на задании и он из-за этого не полетел в Африку, где вся их группа погибла.
– Да, припоминаю теперь, – пробормотал Дружинин. – Вот бы у его жены про этот след на щеке спросить.
– А-а, брось, Андрей. Он все от нее скрывал, как я понимаю. Немногословный был парень.
Удалов прикрыл глаза.
– Я могу идти, Федор Иванович?
– Иди, Андрей, – ответил Удалов и, помедлив, добавил: – А Шаповал-то подал рапорт об уходе.
– Отпустите? – осведомился Дружинин.
– Не имею права удерживать.
Дружинин вышел из кабинета. Шаповала он разыскал в спортзале.
– Тренируешься? Тебе оно теперь вроде ни к чему.
– Почему? – удивился Шаповал.
– Так ведь уходишь.
– Ухожу, – спокойно подтвердил Шаповал.
– А мне почему не сказал?
– Я тебе говорил.
– Я подумал – ты не всерьез.
– А я всерьез. Это ты слушал вполуха.
– Причина какая?
– И это говорил.
– В самом деле Светлана?
– Да, – ответил Шаповал и посмотрел внимательно на друга. – Ты ведь говорил, что не против.
– Это вам решать. Тебе и Светлане. Ты с ней переписываешься?
– Да.
– И уже все решили между собой? – ревниво спросил Дружинин.
Шаповал рассмеялся:
– И об этом, Андрюха, я тебе говорил. Она пока даже не догадывается о моих планах.
Дружинин опешил.
– Так куда же ты уходишь, Толик, если еще ничего не решено?
– За свое счастье надо бороться, – наставительно произнес Шаповал. – Если я буду здесь, за забором, сидеть, мне счастья в жизни не видать.
– Отчаянный парень, – признал Дружинин.
– Да, этого у меня не отнять.
– И трепло.
– И это бывает.
– А самомнения – на десятерых хватит.
– Вот-вот.
Шаповал пребывал в благодушном настроении и, похоже, был готов простить другу любую критику.
– У тебя уже чемоданное настроение.
– Да, Андрей. Еще недельку мои бумаги походят по инстанциям – и я вольная птица.
– На свадьбу-то пригласишь?
Шаповал засмеялся и обнял друга.
– Ну что ты? – сказал он. – Что ты, в самом-то деле?
– Просто жаль расставаться с тобой, – признался Дружинин. – Потому и психую.
Они всегда были вместе – на тренировках, на отдыхе и в деле.
– Прости меня, – сказал Шаповал. – Я, наверное, жуткий эгоист.
– Я уже не сержусь, потому что это просто невозможно. У тебя, Толян, такие глаза…
– Какие? – спросил Шаповал.
– Счастливые, Толик. Черт побери, как бы я хотел, чтобы у вас со Светкой все было хорошо.
Глава 21
Вечером Дружинин позвонил вдове Крамаренко.
– Мы приходили к вам недавно, – напомнил он.
– Да, я вас помню.
– Вы рассказывали о том, что Саша воспитывался в детдоме.
– В Твери, – подтвердила Крамаренко.
– Точно, в Твери. И он говорил вам, что его когда-то ранили металлическим прутом.
– Да.
– Он когда-нибудь рассказывал подробности этого происшествия?
– Нет.
– Но что-то все-таки упоминал?
– Они играли в мушкетеров. У кого-то была палка вместо шпаги, у кого-то прут металлический. Вот таким прутом ему и досталось.
– Сколько ему тогда было лет?
– Не знаю точно. Наверное, двенадцать или тринадцать.
– А фамилию своего обидчика он вам называл?
– Нет, никогда.
– И еще у меня вопрос. Вы, разумеется, видели шрам у него на щеке.
– Видела, конечно.
– Этот шрам – он уже при вас появился?
– Нет, еще до нашего с ним знакомства.
Ну естественно. Дружинин в этом нисколько не сомневался.
– Наверное, тоже в детдоме пострадал? – осторожно спросил он.
– Нет, не в детдоме.
– А когда? – насторожился Дружинин.
– Когда он работал в этой своей организации.
– Которая торгует видеотехникой?
– Нет, в спецгруппе, после которой у него остался тот красивый значок.
– Он рассказывал вам подробности о своей службе?
– Никогда. Один раз только у нас с ним был разговор об этом шраме.
– И что же он вам рассказал?
– Он и его товарищи задерживали какого-то преступника, тот выстрелил в Сашу, но промахнулся, пуля только оцарапала его лицо. И еще Саша сказал, что это ранение в итоге спасло ему жизнь. Его товарищи отправились на задание…
– Да-да, – пробормотал Дружинин. – Вот как раз об этом и я знаю.
Глава 22
Тревогу подняли в четыре двадцать три утра. Дежурная группа, как это было принято, бодрствовала в полной экипировке, поэтому уже через сорок секунд все были в машине. Салон промерз, было неуютно. Дружинин сел поближе к Удалову, хотел рассказать о вчерашней беседе со вдовой Крамаренко. Удалов пристегивал к поясу подсумок с патронами, одновременно вводя бойцов в курс дела:
– Вооруженное нападение на банк «Импэкс». По предварительным сведениям, преступников трое. Пистолеты и, похоже, автомат. Уже есть жертвы.
Автомобиль мчался по пустынным улицам не успевшего пробудиться города. Вблизи Садового кольца их взяла на сопровождение машина милицейского патруля. Она пошла первой, вспарывая предутреннюю темноту вспышками проблескового маяка.
– Их блокировали в здании, – продолжал инструктаж Удалов. – Там, внутри, есть еще люди. Так что вполне возможно, что придется освобождать заложников. Пока все. Подробности на месте.
Он справился наконец с непослушным подсумком.
– Я вчера звонил вдове Крамаренко, – вставил наконец Дружинин.
– Да? Ну и что же?
Было видно, что Удалов всецело поглощен мыслями о предстоящей операции и слушает невнимательно, но история с загадочным ранением Крамаренко так тревожила Дружинина, что он никак не мог перенести обсуждение этого вопроса на потом.
– Вы помните о его ранении в щеку?
– Да, – рассеянно подтвердил Удалов.
– Он рассказал своей жене, что его ранили в одной из операций, проводимой «Антитеррором».
Удалов некоторое время еще всматривался во вспыхивающий впереди маячок, потом обернулся к Дружинину и сказал, нахмурившись:
– Повтори. Я что-то не совсем тебя понял.
– Все вы правильно поняли, Федор Иванович. Жена Крамаренко знала, что ее муж служил в «Антитерроре» и что шрам на щеке – от боевого ранения. И про то, что это ранение ему жизнь спасло, тоже знала. Крамаренко, оказывается, этого от нее не скрыл.
– А вот о ранении в грудь почему-то чепуху городил.
– Вот именно!
– Ничего не понимаю, – признался Удалов. – Если у него от жены не было секретов, зачем нужно было сочинять историю с детдомом? Тем более если он в том детдоме и не был никогда.
Их машина, следуя за милицейской, свернула в переулок и остановилась. Дорога впереди была перекрыта. Здесь суетилось множество народа, а дальше, уже через каких-нибудь тридцать метров, не было ни души, и это безлюдье выглядело зловеще.