– Завтра.
– Ты шутишь?
– Нисколько.
– А когда приедешь снова?
– Не знаю.
Оля вздохнула, опустила вниз руку и с нежностью погладила Дружинину живот.
– Тарзан! – прошептала она мечтательно.
Теперь уж точно не спросит о случившемся в палате Шаповала. Ее это, похоже, совершенно не интересует.
– Дмитрий Григорьевич – это главный, да? – не выдержал Дружинин.
Олина рука замерла на его животе.
– Да, – сказала она со вздохом. – Главный. Самый-самый.
Наверное, очень его боялась.
– Боишься его? – засмеялся Дружинин.
– Если честно – да.
Глава 28
Вторым халатом Дружинин запасся загодя. Рано утром, когда солнце едва поднялось над верхушками деревьев, он отправился к медицинскому боксу. Вокруг не было ни души. Остывший за ночь воздух замер.
Когда после нажатия кнопки голос в переговорном устройстве сказал: «Слушаю!», Дружинин произнес фальцетом:
– Седьмая!
– Три, – сказал голос.
– Шесть, – добавил необходимую до суммы «девять» цифру Дружинин.
Щелкнул замок. Путь был открыт. Внутри здания Дружинин никого не увидел. Как и накануне, отжал планку двери восьмой палаты и вошел. Шаповал стоял у зарешеченного окна. Стекло было матовое, и непонятно, что он там высматривал.
– Привет! – сказал Дружинин и бросил другу халат: – Держи!
Шаповал облачился в белое, ни о чем не спрашивая. Знал, что Дружинин наверняка уже все продумал, и полностью ему доверял.
– Как ты себя чувствуешь, Толик?
– Нормально.
– Идти можешь?
– Даже бегать и прыгать. Хочешь, покажу?
– Мне не надо. Побереги силы. Может быть, тебе еще придется сегодня и побегать, и попрыгать.
Вышли в коридор. Здесь по-прежнему было пустынно. Здание они покинули беспрепятственно и теперь шли по асфальтированной дорожке.
– Тебя в твоей пижаме, конечно, не выпустят, – на ходу размышлял Дружинин. – Ладно, наденешь мою куртку, в конце концов.
– А ты?
– Я буду в рубашке. Кому какое дело, в чем я еду в собственной машине? Может быть, мне жарко.
На стоянке было всего несколько машин. «Антитерроровский» «Форд» Шаповал узнал сразу.
– Ого! – засмеялся он. – Это тебя Удалов колесами снабдил?
– Да, Федя молча санкционировал нашу операцию.
Сбросили халаты. Шаповал облачился в куртку, но больничные штаны его выдавали.
– В машину! – скомандовал Дружинин. – Не свети портками!
Оглянулся – и увидел Олю. Она шла по дорожке совсем недалеко от них и совершенно не замечала Дружинина. Они провели ночь вместе, а в пять часов, когда Оля забылась неглубоким и счастливым сном, Дружинин покинул ее комнату, не попрощавшись. Потому, наверное, она его и не замечала – обиделась.
– Оля! – негромко окликнул Дружинин.
Не хотел уезжать не попрощавшись. Она остановилась и смотрела строго. Значит, действительно обиделась. Дружинин направился к ней.
– Ну что ты, в самом деле, – сказал он примирительно. – Я ведь тебя предупреждал, что сегодня уеду.
– Мне-то какое дело? – парировала Оля и даже поджала губки – так сердилась.
– Я еще приеду, – пообещал Дружинин, подходя к ней вплотную. – Потому что ты – прелесть.
Протянул руку и погладил Олину шею, потом рука скользнула вниз, на грудь. И в следующий миг Оля влепила Дружинину пощечину. Получилось очень звучно. Опешивший Дружинин отпрянул, а Оля развернулась и торопливо пошла по дорожке прочь.
– Какая сцена! – осторожно сказал Шаповал, когда ничего не понимающий Дружинин сел в машину.
– Ч-черт! – бросил Дружинин и завел двигатель.
Он непременно обсудил бы с Шаповалом случившееся, если бы им не предстояло сейчас преодолевать контрольный пункт при выезде. Из стеклянной будки вышел охранник и направился к машине, сонно щурясь. Дружинин приоткрыл окно и крикнул, придав безразличие голосу:
– Открывай, брат! Покидаем отчий дом!
Охранник все-таки подошел вплотную с той стороны, где сидел Дружинин, и заглянул в салон.
– Пропуск, – буркнул он.
Дружинин протянул бумажку с лиловой печатью. Пропуск был выписан на него одного, а фамилию Шаповала он вписал сам еще накануне вечером. Охранник внимательно прочитал все, что было написано в пропуске, и пошел к воротам – открывать. Дружинин перевел дух. Шаповал сидел с каменным лицом и был похож на мумию.
Ворота распахнулись. Дружинин тронул машину с места и выехал с территории пансионата – неспешно, потому что теперь им нечего было опасаться. Некоторое время ехали молча. Но Шаповал был слишком заинтригован и не смог удержаться:
– Так что все-таки случилось, Андрюха?
– Ты о чем? – мрачно осведомился Дружинин.
По нему было видно, что он все прекрасно понимал.
– Более душераздирающей сцены прощания я еще в своей жизни не видел, – сказал Шаповал с самым серьезным выражением лица, на какое только был сейчас способен.
– Я и сам ничего не понимаю! – в сердцах бросил Дружинин. – Мы с ней провели чудную ночь, она что-то там лепетала про то, что готова стать моей подружкой, пусть даже под двадцатым номером, свой телефончик московский оставила. А сегодня – знать я тебя не знаю, врезала и ушла.
Если бы сейчас Дружинин увидел выражение лица Шаповала, то они запросто могли бы вписаться в дерево: Шаповал преисполнялся восторгом, лицо у него уже перекосилось, и выглядел он что надо, но все-таки еще сдерживался и даже смог осведомиться елейным голоском:
– Спал с ней, да? А она будто и ни при чем? Будто и не было?
– Ну! – буркнул Дружинин. – Как будто она – это не она.
И тут Шаповала прорвало. Он расхохотался так, что если бы не запертая дверца – наверняка выпал бы из машины.
– Это не она, Андрюха! – еле выговорил он сквозь смех. – Их двое – Оля и Аля. Близняшки.
Шаповал, хохоча и даже поскуливая, раскачивался на сиденье. Дружинин изобразил зверское лицо. Потом не выдержал – и засмеялся тоже.
Глава 29
– Твоя работа? – осведомился Удалов, когда Дружинин появился на базе.
– Вы о чем, Федор Иванович?
– Ты глазки не закатывай. Прекрасно понял, что я спрашиваю о Шаповале.
– И что же Шаповал?
– Тьфу ты! – бросил Удалов в сердцах. – Прекрати ваньку валять! Шаповала повсюду ищут…
– Не найдут, – уверенно сказал Дружинин.
– Мы же с тобой договорились – ты его только навестишь.
– Я его и навестил.
– И дальше что? К чему этот побег? Ты знаешь, что ему за это будет?
– Хуже, чем было, уже не будет.
– А что было?
– Его там закололи какой-то дрянью, он еле живой был. Я его зову – а он меня не узнает.
Удалов посмотрел недоверчиво, но очень скоро понял, что Дружинин говорит правду.
– Врачи-то знают, что делают, – сказал он не слишком уверенно.
– Это никак не связано с его ранением, поймите. Его готовят к медкомиссии и действуют хуже гестапо, вы уж мне поверьте. Зачем ему все это? Он уйти хочет – ну так отпустите его! Не мучайте! Сам Шаповал меня попросил, чтобы я его оттуда забрал. Ничего он уже не хочет – ни официальной пенсии, ни каких-либо почестей. Я, говорит, молод, еще на жизнь себе заработаю, а эти издевательства терпеть больше не хочу. Он же мне как брат, вы это знаете. Посадил я его в машину и вывез оттуда.
Удалов хмурился, но было видно, что он поверил.
– Где же ты его спрятал?
– Я его к сестренке своей отправил, Федор Иванович.
– К той, которая под Самарой?
– А у меня другой нет. Одна-единственная. Толик там подлечится…
– Да у него же рана еще не зажила! – сказал с досадой Удалов. – Ему перевязки нужны, медикаменты. А у медработников инструкция: обо всех огнестрельных ранениях сообщать куда надо, ты же знаешь. За ним придут, начнется разбирательство…
– За ним не придут. У сестренки есть подруга – врач. Она все сделает по-свойски.
– Оптимист! – покачал головой Удалов.
Но уже не сердился. Дружинин замолчал, зная, что должно пройти некоторое время, чтобы все улеглось. Так и получилось. Удалов после долгой паузы поднялся из-за стола, подошел к шкафу и распахнул дверцу. Дружинин увидел стопку одноцветных папок.
– Личные дела бойцов «Антитеррора», – сказал, не оборачиваясь, Удалов. – Тот, первый, состав.
– Откуда это у вас? – вырвалось у Дружинина.
– Я еще в прошлый раз, когда к нам пришел Крамаренко, подумал, что после того «Антитеррора» должны какие-то бумаги остаться – не могло же все исчезнуть просто так, бесследно. Мы сейчас напрямую подчиняемся правительству, премьеру. Значит, и раньше «Антитеррор» под правительством ходил. Так я думал. Начал осторожненько наводить справки – и вот, – он показал рукой на папки, – разыскал.
Выложил папки на стол.
– Я просмотрел здесь кое-что, Андрей. И обнаружил одну интересную особенность. Все бойцы того, первого, состава группы были либо сиротами, либо вышли в жизнь из детского дома.
– И у нас та же картина, – пожал плечами Дружинин.
– С нами-то как раз все ясно. И с тем, первым, составом тоже было бы ясно, если бы не история с Крамаренко.
Удалов нашел нужную папку, раскрыл ее. С фотографии смотрел Крамаренко.
– Я внимательно изучил его личное дело. И так получается, что он таки воспитывался в калининском детдоме. Но его там не было, мы уже выяснили это. Я хочу, чтобы ты, Андрей, проверил их всех. Обзвони детские дома, где они воспитывались, или опекунов, если фамилии таковых имеются в делах.
– Для чего?
– Мне кажется, что все эти детские дома и сиротские биографии – фикция. Вот есть такое чувство, не знаю – почему.
Удалов закрыл личное дело Крамаренко.
– Только нужно это сделать так, чтобы никто ничего даже не заподозрил. Вообще никто не должен знать, что мы здесь, в «Антитерроре», занимаемся подобными вещами.
– И Аникин? – уточнил Дружинин.
– Никто!
Над командиром, наверное, до сих пор витала тень несчастного Крамаренко.
– Справки будешь наводить не отсюда, не с территории базы, – сказал Удалов. – Поедешь к Смирницкому… Ты помнишь Смирницкого?