Ему совсем не хотелось отсюда уезжать.
– Надо, Толик. Эта история очень подозрительна.
– Мы-то с тобой тут при чем? – вяло запротестовал Шаповал. – Мы с тобой свое дело сделали и даже отпуск за это получили.
– Да не отпуск мы получили! – с досадой сказал Дружинин. – Федя нас специально отправил с глаз долой. Что-то там такое закрутилось, что он нам от греха подальше чемоданы – в зубы, и вперед!
– Ну и что же! – заупрямился Шаповал. – Пусть это не отпуск, пусть своего рода ссылка. Какая разница, как это называется? Нам ясно сказано – сидеть и не высовываться. Вот мы и будем сидеть.
– Не будем!
– Почему? – осведомился приунывший Шаповал.
– Потому что пацан этот умер! Что-то непонятное происходит, Толян. Ты пойми, нам сейчас не у Светки надо отсиживаться, а мчаться в Москву, к Феде, к ребятам.
– Как знаешь, – пожал плечами Шаповал.
Сестре Дружинин сказал нечто невразумительное, она ничего не поняла и выглядела встревоженной. Шаповал успокаивал ее как мог, но тоже не в состоянии был объяснить причину их с Андреем столь поспешного отъезда. Выручило то, что Светлана спешила в школу к первому уроку, и это освободило их от необходимости придумывать все новые и новые объяснения. Шаповал обещал Светлане писать письма и записал ее адрес. Дружинин на это не обратил внимания, потому что целиком был погружен в свои тревожные мысли.
До Москвы они добрались без приключений. На базе появились ранним утром, сразу после завтрака. Удалов, увидев «отпускников», нахмурился. Дружинин и Шаповал вытянулись в струнку, но командир махнул им рукой – следуйте за мной! – и привел их в свой кабинет. Тщательно запер дверь, предложил им сесть, а сам подошел к окну. Что-то долго там высматривал, и все трое молчали. Наконец Удалов произнес, все так же глядя в окно:
– Почему молчите? Я слушаю.
– Этот парень… – начал неуверенно Дружинин. – Он ведь умер.
– Кочемасов? – отрывисто уточнил Удалов.
– Да.
– И что? – осведомился Удалов.
Он по-прежнему стоял спиной к своим подчиненным.
– Очень странно выстраиваются события, Федор Иванович. Сначала мне разгон устраивают за то, что я этого пацана еще в метро не застрелил. И сразу после этого он кончает жизнь самоубийством.
– И что? – повторил Удалов.
Дружинин и Шаповал переглянулись. Шаповал пожал плечами.
– Он – подставка, этот парень, – сказал Дружинин.
– Почему ты так решил?
– Он сам мне об этом сказал.
– Да? – удивился Удалов и наконец повернулся к ним. – Когда же он успел?
– Там, в метро. Он не знал, когда взорвется бомба, не знал, что будет, если я оборву провода, ничего не знал. Это была не его бомба. Я у него спросил: «Это не ты придумал?»
– А он?
– Сказал, что не он, а откуда взял, не ответил.
– Почему же ты ничего об этом не доложил?
– Кому? Кого это интересовало? Я этого пацана захватил, а у меня потом никто даже рапорта не потребовал. Никому не было интересно, откуда этот горе-террорист взялся. Всех только то волновало, почему мы его не прикончили. Вот это действительно для них была трагедия!
– Ты давай без эмоций! – повысил голос Удалов.
Дружинин судорожно вздохнул и замолчал. Удалов покусывал губы, размышляя.
– Что ты сам-то обо всем этом думаешь? – спросил он уже спокойно.
– Пакостная история.
– Да уж, – усмехнулся Удалов. – Зришь в самый корень.
– Мне больше всего то не нравится, Федор Иванович, что нас в какие-то грязные дела втягивают. Мы – «Антитеррор», где горячо, туда нас и бросают. Мы уже стольким людям жизнь спасли, что можно маленький городок заселить, но сейчас явно что-то другое происходит.
– Что же происходит? – поднял на него глаза Удалов.
И вдруг Дружинин понял, что командир и сам об этом думает и, слушая сейчас Дружинина, соотносит свои собственные выводы с теми, которые делает Андрей.
– Тут вот какое дело, – сказал Удалов. – Нам поступил приказ – взять террориста. Мы его и взяли. Это наша обычная работа, Андрей. И ведь у этого мальчишки действительно была бомба. Настоящая. Я читал заключение экспертов. Если бы она взорвалась, вагон электропоезда разнесло бы в клочья. А главное – тех людей, которые находились в вагоне.
Шаповал повел плечами, будто внезапно почувствовал озноб.
– Мы сделали свое дело, – продолжал Удалов. – И не наша вина, что потом начались какие-то грязные игры. Мы чисты.
– Пока чисты, – заметил Дружинин. – Но нас замарают, вот увидите.
– Что ты предлагаешь? Отсортировывать приказы? Этот вот будем выполнять, а тот – нет. Так, что ли?
Удалов опять отвернулся к окну и опять надолго замолчал, будто вовсе забыл о присутствии Дружинина и Шаповала. Неожиданно сказал, не оборачиваясь:
– Я и сам все это прекрасно понимаю, ребята. Но не вижу выхода.
– Мы можем хотя бы встретиться с его родителями, – предложил Дружинин.
– Зачем?
– Пока не знаю.
Удалов по-прежнему смотрел в окно.
– Просто мне мерзко на душе, Федор Иванович! – не сдержался Дружинин. – Будто на мне его кровь! Знаю, что не виноват, а все равно – мерзко! Хочу его родителям в глаза взглянуть и сказать, что я тут ни при чем.
Удалов обернулся и внимательно посмотрел на Дружинина. Тот выдержал взгляд командира.
– Ну ладно, – вздохнул Удалов. – В чем-то ты прав, конечно.
Он выдвинул ящик и выложил на стол металлическую пуговицу. Она была потертая и поцарапанная.
– Это того мальчишки, – сказал Удалов. – Я нашел ее в своем кабинете после того, как его увезли. Возьми, отдашь родителям.
Дружинин положил пуговицу на ладонь. Вот и все, что осталось от человека. Его тело, конечно, родителям не выдали. Уже захоронили, безымянно, под номером… Сбросили в яму и небрежно забросали землей. Ни прощаний, ни слез. Как собаку.
Дружинин сжал руку в кулак. Ему показалось, что пуговица пульсирует.
– Вам известно, где живут его родители? – спросил он Удалова.
– Нет. Фамилию его вы помните?
– Кочемасов.
– Через адресный стол попробуйте, – посоветовал Удалов. – Если он москвич – обязательно найдут… И еще… – Он посмотрел на Дружинина и забарабанил пальцами по столу. – Отпуск свой все-таки отгуляй. Обязательно. Чтобы я тебя в ближайшие четыре недели здесь не видел. – Он повернулся к Шаповалу: – И тебя, дружок, тоже.
Снова отправлял их подальше. Значит, и сам еще не был уверен, что все неприятности позади.
Глава 9
К Кочемасовым Дружинин пошел один. Они жили в добротном доме улучшенной планировки, где в вестибюле сидела консьержка, а на лестничных площадках зеленели в кадках декоративные деревья. Дружинин ожидал увидеть совсем другое – загаженный подъезд, лифт, стенки которого исписаны похабными словами, а у подъезда, прямо в луже, непременно должен лежать пьяный. Но ничего подобного не было, и это очень удивило Дружинина. Он никогда не думал, что человек, живущий в таком презентабельном доме, способен сунуть бомбу в сумку и с этой сумкой спуститься в метро. Терроризм – это ведь акт отчаяния. А отчаиваются только неудачники. Так казалось Андрею.
Дверь не открывали долго. Дружинин уж было подумал, что ошибся, но вдруг щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась женщина, одетая в черное. Изможденное лицо, скорбно сжатые губы, темные круги под запавшими глазами, в которых уже не осталось слез. Нет, он не ошибся.
– Здравствуйте, – сказал Дружинин.
– Здравствуйте, – отозвалась женщина.
В ее глазах были отчуждение и затаенная боль.
– Вы – Кочемасова?
– Да, я Кочемасова.
Наверное, она сейчас ни одной мысли не могла сформулировать сама, только отвечать на задаваемые вопросы, подумал Дружинин.
– Я по поводу вашего сына.
– Я поняла.
– Вот как? – удивился Дружинин.
– Не вы первый.
Женщина развернулась и пошла в глубь квартиры.
– Проходите, – сказала она, не оборачиваясь.
Дружинин переступил порог и захлопнул за собой дверь. Здесь было уютно, на взгляд Андрея, почти роскошно. Обстановка дорогая, но не крикливая.
– Вот сюда, пожалуйста, присаживайтесь, – показала Кочемасова на стул.
Сама она села напротив, и теперь между ними был стол. Он разделял их, как бы подчеркивая, что разговор предстоит сугубо официальный. Кочемасовых, наверное, не раз уже допрашивали. Вот почему эта настороженность в глазах женщины.
Дружинин извлек из кармана пуговицу и положил ее перед собой на стол. Он видел, как замерла Кочемасова. И ждал. Она смотрела на пуговицу неподвижным взором и все больше бледнела, и когда уже казалось, что она не выдержит, вдруг резко подняла руку к лицу и закрылась, отгородилась от Дружинина и от этой страшной пуговицы.
– Откуда это у вас? – спросила она, и голос ее прозвучал глухо.
– Я задерживал вашего сына. Там, в метро.
Пауза. Тишина. Было слышно, как негромко тикают на стене часы.
– Нам сказали, что какой-то парень с бомбой в сумке вошел в метро. Дали его фотографию. Я отыскал его на платформе, он как раз входил в вагон. Я и задержал его в вагоне.
– Зачем вы мне это рассказываете? – спросила женщина, не отнимая руки от лица. – Зачем вы вообще пришли?
– Я не хочу, чтобы меня считали убийцей.
– Я вас убийцей не считаю.
– Вы меня не поняли.
– Я вас прекрасно поняла.
Наверное, больше всего на свете она сейчас хотела, чтобы этот непрошеный гость ушел.
– Как страшно, – прошептала Кочемасова. – Жить, не зная ничего плохого, просто жить, и вдруг – удар, смерч, ураган, все рушится, и когда оглядываешься, вокруг – пустота. Ни семьи, ни друзей, ни самой жизни.
Она все еще прикрывалась рукой, но Андрей заметил, как по ее щекам скатились две слезинки.
– Я не знаю, что установит следствие, – сказал Дружинин, – но ваш сын взял в руки эту проклятую сумку не по своей воле.
Кочемасова молчала.
– Я хотел, чтобы он остался жив. Не только потому, что молод, но и потому, что кто-то другой дал ему эту сумку. А меня за то, что я не стал в него стрелять, потом едва не наказали.