роче говоря, не мужчина, а женщина!
Но как только он успокоился, так сразу и начал опять волноваться. На такие дела по одному не ходят. Значит, сейчас откуда-нибудь появится и браконьер. А может быть, он уже наблюдает за ними из какого-нибудь укрытия. Значит, Таня и Алёшка сейчас фактически в его руках.
Проходили секунды — браконьер всё не появлялся. Пожалуй, его и вообще не было… Странная браконьерша!
Потом стало понятно, что это и не женщина даже, то есть не «тётенька» — так, что ли, сказать? Стало понятно, что это молодая девушка. Первой, конечно, это поняла Таня, которая, как девочка, разбиралась в возрасте людей куда лучше, чем Алёшка.
А странная браконьерша словно тоже чего-то ждала.
Смотрела на них, стоя на гусенице, полуобернувшись и держась рукою за дверцу кабины. И это уж было совсем как-то не по-людски — столько времени молчать, встретившись на лесной поляне, будто пассажиры в метро. Там-то можно хоть целый час проехать в полушаге друг от друга — и ни слова. Но лесная поляна — совсем иное место. Тут надо разговаривать. Хотя бы одним словечком перекинуться. Или уходить. А они не уходили. И девушка эта не уходила.
И тогда она окончательно уж повернулась к ним:
— Вы одни, что ли, тут?
Таня, которая готовилась сказать про то, что они охраняющие от пионерской дружины своей школы, что они специально и фотоаппарат взяли. Но сейчас это всё совершенно не подходило.
Она посмотрела на Алёшку и увидела, что Алёшка улыбается… А он действительно улыбался — ему стало смешно, что девушка спросила именно то, что он сам хотел у неё спросить.
Зачем-то Алёшка оглянулся на деревья, стоявшие за спиной, словно хотел убедиться, правда ли они с Таней пришли одни. На самом деле он просто свою глупейшую улыбку никак не мог побороть. Знаете, так бывает иногда: в самое неподходящее время, на уроке, улыбаешься и улыбаешься, как дурачок, — хоть тебя застрели!
— Мы одни, — сказала Таня, удивлённая, что Алёшка молчит. Она же не знала, сколько у него за эти секунды мыслей пронеслось.
— А вы местные?
— Какие местные, лесные, что ли? — спросил Алёшка, чтобы как-то оправдать свою улыбку.
Девушка тоже улыбнулась в ответ. Не то чтобы её уж очень развеселила шутка, но она хотела им сказать: мол, юмор я понимаю, не беспокойтесь… Такая вполне симпатичная девушка, не начинала из себя сразу строить слишком взрослую и старшую.
— Я хочу спросить: вы что-нибудь знаете про этот экскаватор?
В древности был такой очень умный мудрец и скромный к тому же. Он придумал говорить: «Я знаю, что я ничего не знаю». Вот это самое и Таня с Алёшкой могли сказать девушке. Они только не знали того таша поговорит с директором, покажет ему фотографии.
В одиночку решительной быть довольно-таки трудно. Стараясь придать себе более взрослый и более уверенный вид, Таня прогуливалась у проходной и думала о деревьях, которые стояли вдоль тротуара. Ведь действительно интересно, как же они посылают известия в лес: что, мол, живы-здоровы и так далее, дождик вчера прошёл, листики чистые. А у вас как дела?
Таня и сама могла бы передавать эти приветы или даже ещё что-нибудь — труд не велик. Но она хорошо понимала, что не знает их язык.
А как же тогда они всё-таки разговаривают? И догадалась: а при помощи птиц!
Вон как раз по веткам самого молоденького дерева прыгает птица. И не воробей, а именно какая-то лесная… Ну правильно, подумала Таня, оно же самое маленькое, значит, о нём и родители больше переживают.
Тут из проходной показалась Наташа. Она действительно показалась, а не вышла. Потому что шла очень медленно и расстроенно. Таня, которая ни капли не сомневалась, что всё будет хорошо, теперь просто глазам своим не верила. И именно потому, что она своим глазам не верила, она и спросила:
— Ну что? Всё в порядке?
Наташа в ответ покачала головой, взяла Таню за руку, и они пошли вдоль по улице. Таня видела, что Наташа не только расстроена, но и смущена: ей как будто неудобно было перед третьеклассницей. Таня ещё раз незаметно посмотрела на бульдозеристку-экскаваторщицу. Точно! С таким лицом шла Наташа, будто набедокурила и теперь ей стыдно признаваться.
Это как раз хороший и редкий признак, когда взрослые стесняются ребят. Обычно-то чего бы ни сделали, а всё равно: «Я прав». И Таня подумала: «Почему это такие, как Наташа, бывают среди бульдозеристов, а среди пионервожатых почти никогда!»
— Может быть, мороженое купим? — спросила Наташа, потому что они как раз проходили мимо киоска, а в такую погоду, если и можно чем-то настроение поднять, так только мороженым.
У Тани вообще-то лежал в кармане рубль. Но эти деньги ей оставили совсем на другие цели.
— Да есть у меня! — Наташа махнула рукой. Мол, о том ли сейчас надо думать, в такой неприятный момент.
Известно, что у ребят бывают неприятности, которые они среди своих могут объяснить, а взрослым — никак. Потому что стыдно. Но, оказывается, и у взрослых бывают такие же неприятности, которые своему, взрослому, вроде ничего, растолкуешь, он тебя по-взрослому поймёт, а ребёнку — буквально язык не поворачивается!
Вот сейчас в таком положении и была Наташа.
К начальнику ей удалось «пробраться» без особенного труда. Из проходной позвонила в отдел кадров — как будто устраиваться на работу. Ей выписали пропуск, потому что этому предприятию шофёры и бульдозеристы требовались, да ещё как! Но пошла Наташа не в отдел кадров, а прямо к директору. Сказала секретарю:
— Я по вопросу трудоустройства. Мне нужно лично у директора кое-что выяснить. Я только на пять минут.
Ну, посидела, конечно, немного, подождала, когда директор освободится. А секретарша же знает: люди предприятию позарез! Подумаешь, пусть даже она пять минут директорских оторвёт, а зато будет у них работать!
И вот Наташа вошла к директору, показала Алёшкины карточки. Директор удивлённо посмотрел на неё:
— Ну правильно, бывший наш… А что такое случилось-то?
— Да ничего! — Наташа пожала плечами. — На нём ещё работать можно!
— Отработал он своё, — спокойно возразил директор. — Всё полностью, что по техусловиям указано. И мы его сактировали!
Таня Смелая перестала лизать мороженое и вопросительно посмотрела на Наташу.
— Ну, понимаешь, это людям не определяют, кто сколько проживёт. А машинам инженеры устанавливают срок: через сколько времени работы ремонт, через сколько — на выброс.
— А что это: «сактировали»?
— Значит, составили акт, бумагу написали, что машина состарилась!
Дальше Наташе совсем трудно было объяснить, что ещё говорил директор.
— Я бы мог вам, милая девушка, больше вообще ничего не объяснять. Но я вам всё-таки растолкую. Вы человек-то ведь взрослый, да? По крайней мере кажетесь таковым! Карьер закрыли по решению районного Совета. Бульдозеры нам вообще больше не нужны. А этот как раз можно было списать. Экскаваторщику шестьдесят два — ушёл на пенсию. Нам вместо недостающей единицы дали новую. Причём поливальную машину. Теперь она ваши же улицы освежает. А так мы бы её ждали ещё лет пять!
Таня слушала Наташин рассказ и не понимала. Вот увидит её Алёшка, станет спрашивать. Что она, действительно, скажет-то?
— Да на этом экскаваторе работать некому, — пыталась растолковать Наташа и таким голосом, как будто она уже немного устала объяснять. — Он им вообще не нужен.
— И что же мы теперь делать будем.?
— Не знаю. — Наташа пожала плечами. — У меня вообще-то отпуск кончается.
— Далеко уезжаешь? — спросила Таня вежливо.
— На Кольский полуостров! Я ПТУ как закончила, вот туда и распределилась.
Таня не очень знала, где он такой — Кольский. Похоже, что где-то на севере, название потому что зимнее, ледяное: Кольский — скользкий.
Надо было расставаться, надо было говорить: «До свидания». Наташе тоже стало как-то неудобно. Может, и потому ещё, что под конец, не зная, что больше сказать, она будто даже стала немного оправдывать этого директора.
— Есть у тебя клок бумаги?
Нашёлся у Тани в сумке автобусный билет: урны редко встретишь, и билеты иной раз залёживаются. Теперь вот пригодился!
— Ну прощай! — Наташа быстро написала на билете свой телефон. — Я ещё тут пробуду три дня. Если чего… — Она улыбнулась. — Пока. Слушай, а может, вам правда его сдать на металлолом? Будет польза.
«Ни за что я тебе не позвоню», — думала Таня. Невозможно было представить, как они ломают бедного «экса», валят его бока и кости на грузовую машину. А та стоит, озирается: вот и на меня также нападут когда-нибудь. А «экса» уже не существует, уже нету в живых!
А им ещё за это премию выдадут!
Алёша Пряников сидел с перевязанной головой, но было понятно, что ему уже не больно. Слушая Таню, он сильно удивлялся, это правда, но не сильно расстраивался! Не вышло так не вышло — подумаешь. Он же давно сказал: это дело взрослое. Известно, например, что берут вполне хороший, даже, может, отличный для кого-то телек и пускают под пресс. Спрашивается: зачем? Его починить, он ещё сто лет будет показывать. Ответ: аппарат морально устарел!
Что это такое «морально», по правде говоря, было не совсем ясно. Но аллах с ним, с этим «морально», главное — устарел! Зачем тебе смотреть в хилый чёрно-белый экранчик, когда сколько хочешь цветных да ещё и с большими экранами. Так же, наверно, и с этим «эксом»… Но главное, для Алёшки экскаватор совершенно не был живым существом, как для Тани.
Однако Алёшка ведь был человек умный. И притом он был совершенно не злой. Он кивал в ответ на Танины грустные и растерянные слова. Он и сам говорил грустным голосом, что, мол, очень жаль, да, видно, уж никуда не денешься!
Таня повздыхала ещё.
— Ладно, Алёш, пойдём…
— Куда пойдём?
— «Эксика» охранять.
Что мог ответить ей Алёшка? Боюсь? Неохота?
— А потом чего-нибудь ещё придумаем.
Уж то, что Таня «чего-нибудь ещё придумает», — в этом можно было не сомневаться. Алёшка сидел нахмуренный, но изо всей силы делал вид, что он лишь задумчивый. А может, ему и правда стоило немного побыть задумчивым — надо же что-то предпринять, а то как миленький пойдёшь в лесные дебри. Вообще там поселишься — Таня, она такая!