Карточка-ключ подходила всего к трем отелям, один из них – “Ланхем армс”. Название показалось детективу Беллу знакомым, он сверился с графиком дежурств и сообщил, что в соседнем с “Ланхемом” доме – квартира Грейди. А карточка прессы? Я позвонил репортеру, у которого вы ее выкрали. Он освещал процесс над Эндрю Констеблом… Мы обнаружили латунную стружку и предположили, что она от взрывного устройства. Но она могла остаться и от ключа.
– Еще и страница из “Нью-Йорк таймс” в машине, которую извлекли из реки, – подхватила Закс. – В газете писали о цирке, но писали и о суде над Констеблом.
– Ресторанный счет, – продолжил Райм.
– Какой счет? – нахмурился Уэйр.
– В той же ветровке. Был выписан в субботу две недели назад. Ресторан в Бедфорд-Джанкшен, что рядом с Кантон-Фолз, где живет Констебл.
Уэйр помолчал и спросил:
– Как вы узнали мое настоящее имя?
Никто не ответил, но Уэйр прочел последнее добавление к своей графе на доске с доказательствами и хмуро спросил:
– Меня заложили? Рассказали про пожар и Кадески? Кто? – Он злобно ухмыльнулся. – Джон Китинг? Сообщил, что я ему звонил? И Арт Лоуссер, верно? Иуды! Я им это припомню, когда сбегу.
– Не думаю, что у вас появится такая возможность, – сказал Селлитто.
– Что ж, Уэйр, я ответил на ваше “как”, – сказал Райм. – Не хотите ответить на мое “почему”? Мы считали, что вы намерены отомстить Кадески. А выяснилось, что вы подбираетесь к Грейди.
– Отомстить? – взорвался Уэйр. – Единственный смысл жизни, единственное, что вообще для меня имеет значение, – это представление. Иллюзии, фокусы, публика. Пожар лишил меня их. И если я могу выступать, только нарушив закон, я его нарушу.
– Значит, торгуете своим даром как наемник?
До Уэйра, видимо, дошло, что он сболтнул лишнее, и он замолчал.
Закс не сумела справиться с гневом. Она подошла к белой доске, сорвала снимки убитых, сунула Уэйру в лицо и дрожавшим от бешенства голосом спросила:
– Этих двоих вы убили просто для отвлечения? Для вас их жизни не в счет?
Уэйр со снисходительным видом выдержал ее взгляд, огляделся и усмехнулся:
– Вы и вправду думаете, что сумеете удержать меня в тюрьме? Знаете, что Гарри Гудини на спор дал раздеть себя догола и запереть в камере смертников? Выбрался он из нее так быстро, что успел открыть все другие камеры в блоке и поменять заключенных местами еще до того, как жюри вернулось с обеда.
– Ну, так это когда было, – возразил Селлитто. – Теперь тюрьмы оборудованы совсем по-другому. – И добавил, обращаясь к Райму и Закс: – Повезем его в центр, посмотрим, вдруг он еще чем-то захочет с нами поделиться.
– Подождите, – сказал Райм, – осмотрите ему рот, проверьте, не спрятал ли он там ключ или отмычку.
Селлитто натянул перчатки из латекса, Фокусник открыл рот, Селлитто посветил фонариком.
– Ничего.
– Проверьте зубы, – посоветовала Кара.
Селлитто залез ему в рот, потянул и извлек фальшивый зуб, внутри которого оказалась согнутая металлическая пластинка. Вторую отмычку он нашел в другом фальшивом зубе, в нижней челюсти слева.
– Я уж постараюсь, чтобы вас поместили в особое местечко, – пообещал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и сковал голени Уэйра двумя парами кандалов.
– Я не могу идти, – пожаловался Уэйр.
– А вы маленькими шажочками, – холодно сказал Селлитто. – Топ-топ, как младенец.
Сообщение ему передали в закусочной, откуда звонил он сам и куда звонили ему: в его трейлере телефона не было.
Хоббс Уэнтворт был огромным мужчиной с жиденькой рыжей бороденкой и курчавой челкой. Он был готов вкалывать как вол, лишь бы работа была на воздухе, а хозяин – белый христианин.
Он всю жизнь провел в Кантон-Фолз, штат Нью-Йорк, и ему здесь нравилось. Обширные и богатые охотничьи угодья, все, почитай, бесхозные. У Хоббса была масса возможностей делать то, что было ему по душе. Например, вести уроки в воскресной школе.
После очередных занятий он и появился в закусочной Эльмы. К нему подошла официантка, поздоровалась и отдала бумажку, на которой было написано: “Позвони. Дж.Б.”.
– От Джедди Барнса? – спросила она. – Голос похожий.
Хоббс оставил вопрос без ответа и направился к телефону-автомату. Он вспомнил тот день, когда они сидели в ресторане “Риверсайд инн” – он, Фрэнк Стемпл и Джедди Барнс, все из Кантон-Фолз, и человек по имени Эрих Уэйр, которого Барнс начал потом называть Чудесником, потому как тот был профессиональный фокусник.
Хоббс весь раздулся от гордости, когда Барнс представил его Уэйру:
– Познакомься, лучший стрелок в наших краях.
Поначалу Барнс не хотел даже встречаться с Уэйром. Но Уэйр действовал в открытую. Заявил, что лично он не разделяет их крайних убеждений, его интересуют только деньги. Все были довольны. Чудесник изложил свой план, попрощался и отбыл.
Уэйр сказал, что Хоббс должен “быть наготове”, если понадобятся его услуги.
Видимо, понадобились. Он набрал номер сотового, записанного не на Барнса, а на другое имя, и услышал короткое:
– Слушаю.
– Это я.
Полиция штата разыскивала Барнса по всему краю, так что они урезали телефонные разговоры до минимума.
– Делай, как говорили в ресторане.
– Еду на озеро, прихватив рыболовную снасть?
– Прямо сейчас.
Барнс отключил телефон. Хоббс заказал в дорогу кофе и сандвич с яйцом и грудинкой.
Забрав пакет с заказом, он ушел. Ему еще предстояло наведаться в трейлер. Затем он сядет в старую развалюху “додж”, зарегистрированный на вымышленное имя, и поедет к югу, на “озеро”, то есть в одно место в городе Нью-Йорке.
“Рыболовная снасть”, что он должен был с собой взять, тоже была отнюдь не спиннингом.
Склепы – тюрьма в Манхэттене.
По одну сторону привинченного к полу стола сидел мрачный Джо Рот, адвокат Эндрю Констебла. По другую – Чарлз Грейди и Роуленд Белл. Амелия Закс стояла.
Надзиратель ввел Констебла, вышел и закрыл за собой дверь.
– Не получилось, – первым делом произнес Грейди.
– Что не… – начал Констебл.
– Эрих Уэйр, – сказал Грейди и рассказал о том, как бывший иллюзионист попытался его убить.
– Нет, нет и нет. Не имею к этому никакого отношения. Я все время говорил вам, Чарлз, что кто-то, неизвестный мне, за вами охотится. Мои слова искажают, пользуются мной как прикрытием, чтобы добраться до вас.
– Вчера Уэйр убил двух человек и полицейского в придачу. Такое тянет на смертную казнь.
Адвокат Констебла резко произнес:
– Мне очень жаль. Однако я вижу, что моему клиенту обвинение не предъявлено.
Грейди пропустил его слова мимо ушей и продолжал:
– Мы сейчас договариваемся с Уэйром, чтобы он выступил свидетелем обвинения.
Констебл покачал головой:
– Послушайте, ну какой мне смысл вас убивать? Штат назначит нового обвинителя, суд пойдет своим чередом, только на меня еще и убийство навесят. Зачем мне это нужно?
– Затем, что вы расист, убийца и…
– Нет, вы меня выслушайте, – запальчиво оборвал его Констебл. – Мне много чего пришлось стерпеть. Меня арестовали, опозорили перед семьей. А в чем я виноват? В том, что я задаю неудобные вопросы.
– Эндрю… – Рот тронул его за плечо. Но заключенный, сердито цыкнув, стряхнул его руку.
– Я спрашиваю, разве вы не согласны, что правительство теряет связь с народом, если начинает много о себе понимать? Вы полюбуйтесь, что творится в Вашингтоне. Пускают в нашу страну террористов, а чтоб не давать им виз или снимать у них отпечатки пальцев и заставлять носить удостоверение личности – этого ни-ни, это, видите ли, для них оскорбительно. Позвольте спросить, почему все мы не можем признать, что культуры и расы отличаются одна от другой? Я никогда не утверждал, что одни расы лучше, а другие хуже. Но я утверждаю: попробуйте их смешать – увидите, чем кончится. Вот в чем я виноват. Что задаю такие вопросы.
– Прежде чем играть в обвинителя, – оборвал его Грейди, – скажите мне, Эндрю, как быть с тем фактом, что две недели назад Эрих Уэйр обедал с тремя людьми в Бедфорд-Джанкшен? В двух километрах от зала встреч Собрания патриотов в Кантон-Фолз и в пяти – от вашего дома.
Констебл посмотрел на Рота, тот отрицательно покачал головой, и заключенный промолчал.
– Мое терпение на пределе, – сказал Грейди. – Только и слышу: этого не делал, в том не замешан. Так докажите, что это правда. Назовите имена. Тогда поговорим.
Клиент и адвокат шепотом посовещались, и Рот сказал:
– Мой клиент сделает несколько телефонных звонков.
– Меня это не устраивает. Пусть назовет их сейчас.
Встревожившись, Констебл сам обратился к Грейди:
– По-другому не выйдет. Я должен удостовериться.
– Боитесь, что придется сдать приятелей? – холодно осведомился обвинитель. – Что ж, сами сказали – вам нравится задавать неудобные вопросы. Так позвольте и мне задать такой вам: какие же это приятели, если они готовы упечь вас за решетку на всю жизнь? – Грейди поднялся. – Если не назовете имена до девяти вечера, то завтра, как и было намечено, начнется суд.
11
Сцена была не ахти.
Когда Дэвид Бальзак перестал гастролировать и приобрел “Зеркала и дым”, он переоборудовал заднюю половину магазина под маленький театр. Днем по воскресеньям и вечером по четвергам Бальзак устраивал в нем бесплатные представления, чтобы ученики почувствовали, что значит выступать на настоящей сцене.
Кара знала, что домашние репетиции и выступление на сцене – это как небо и земля. Стоило выйти на публику, и тут же происходило нечто необъяснимое. Трюки, которые дома никак не давались, вдруг шли без сучка без задоринки. И наоборот, в совершенстве освоенный номер мог не получиться.
Время приближалось к четырем часам воскресенья, начали собираться зрители. Стоя за занавесом-задником, Кара смотрела на сцену. Голые черные стены – в царапинах и потеках, на неровном дубовом полу – кусочки маскировочной ленты. И все же это была сцена, для Кары такая же настоящая, как Карнеги-холл.