Пока я пытался в этом разобраться, раздался резкий хлопок, как будто треснул лед. Я быстро огляделся, но ничего, казалось, не изменилось, нигде не зияла открывшаяся трещина. Затем звук раздался снова, и я увидел Айана, пробирающегося вперед по ломаным льдинам, пока он не подошел к корме и, ухватившись за то, что отсюда представлялось веревочной лестницей, подтягиваясь одной рукой, влез на шканцы. С минуту он стоял почти неподвижно, только голова слегка поворачивалась из стороны в сторону, пока он осматривал палубу и лед по ту сторону корабля.
Никакого движения. Ни единого звука. Ничего не происходило. Весь мир, казалось, затаился. А потом он неожиданно нырнул вниз, его поглотила обледенелая палуба.
Подхватив свой рюкзак, я двинулся за ним следом. Борт корабля становился все выше по мере того, как я к нему приближался. Издали его корпус казался почти полностью погруженным в ледяную толщу, но, когда я стал рядом, верх фальшборта возвысился надо мной не менее чем на три метра, и я недоумевал, как Ангел с Карлосом забрались на борт. Или веревочная лестница уже была там, когда они пришли? Сверху свисало ее девять покрытых гладким льдом ступеней. Ноги соскальзывали, пока я лез вверх, а сама палуба мало чем отличалась от катка.
Я крикнул Айану, что я уже здесь, но ответа не последовало. На обледенелом корабле царила зловещая тишина.
Я не стал спускаться следом за ним вниз. Пока не стал. Наши интересы различались. Меня привлекал сам корабль, его корпус и остатки такелажа, погребенные под слоем старого льда, карбоновые блоки, обломки рангоутного дерева, дырявые бочки, а на носу остатки огромного бушприта, лежащего в спутанном клубке толстого каната с торчащими из него лапами тяжелого якоря.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы пройти корабль от кормы к носу. Дело было не только в том, что идти было трудно, но я еще и постоянно останавливался, восхищенный тем, что видел. Думаю, его постройку следует отнести к началу девятнадцатого века, точно не позже первой четверти. Его верхняя палуба была почти сплошной, и, карабкаясь на борт, я заметил очертания батарейной палубы. Это был либо военный фрегат, либо корабль Ост-Индской компании, построенный по такому же образцу, и в этом случае директор Морского музея, видимо, был прав, полагая, что судно было построено Британской Ост-Индской компанией в Блэкуолле, неподалеку от военно-морского судостроительного завода.
Нос корабля подтверждал это предположение, поскольку 1830-е явились десятилетием, когда и военные, и коммерческие суда, и не только в Англии, стремились сделать быстрее и маневреннее. А это требовало увеличения площади парусов, в частности добавления их спереди и сзади, и спереди место для них находили за пределами носа.
Бушприт на этом корабле был огромен. Вместе с утлегарем он был, вероятно, почти такой же длины, как и мачты, и, будучи задран вверх под острым углом, поддерживался толстым канатом, закрепленным на фок-мачте. Оковки топа мачты остались тут под слоем льда и снега, но, пнув их носком ботинка, я обнаружил, что они не железные, а из какой-то пластмассы. Даже лапы якоря были не металлическими, а когда я перегнулся через борт посмотреть, осталось ли что-нибудь на мартин-гике, я смог рассмотреть сквозь ледяную глазурь лишь то, что и он, и оттяжки мартин-гика, которые препятствовали тянущим его вверх кливерам, также были изготовлены из синтетических материалов.
Я выпрямился с намерением посмотреть на вант-путенсы, вспомнив, что капитан Фредди говорил об установке антенн и электронного оборудования, когда мое внимание привлекло какое-то движение на льду внизу, под свисающим с носа толстым якорным канатом. Там, около борта, скрючившись, лежал человек, его ноги скрывала шуга, и сначала я принял его за брошенную кем-то куртку. Но потом я увидел тянущиеся к кораблю руки, голова в меховой шапке приподнялась, пальцы стали скрести крашеный черный борт. Тело сотрясла судорога, ноги конвульсивно распрямились.
То был Карлос. Я узнал его по одежде и позвал, но теперь его тело лежало неподвижно. Он, видимо, свалился через борт. Но высота тут была не более трех-четырех метров — недостаточно, чтобы разбиться насмерть.
— Что с тобой?
В пустынной тишине заледенелого корабля мой голос прозвучал как будто бы сам по себе.
— Карлос! Ты ранен? Что случилось?
Ни звука, ни движения в ответ. Тело молодого человека лежало там, будто мертвое. Выпрямившись, я стал звать Айана, направляясь к корме. Мой голос был все таким же одиноким и отстраненным, словно я сам был привидением на этом призрачном корабле.
Это меня насторожило. Нигде ни звука. Как будто я тут был единственной живой душой. А солнце сияло неестественно ярко в бирюзовом, почти зеленом небе. Бескрайний, хрустально искрящийся ледяной ландшафт просматривался до бесконечности.
— Айан!
В этом крике о помощи прозвучали панические нотки, и я, усилием воли заставив себя замолчать, двинулся к веревочной лестнице, поспешно спустился на лед и, обойдя корму корабля, направился к носовой части правого борта, туда, где лежало тело.
Он там и лежал, так, как я его видел последний раз, и это действительно был Карлос. Он не пошевелился с тех пор, его руки все так же тянулись к черной обшивке, а лицо уткнулось в лед.
— Что случилось?
Не дождавшись ответа, я наклонился и попробовал его перевернуть. Но его одежда здесь, в тени, уже успела примерзнуть ко льду. С усилием освободив его плечи, я повернул его голову. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, из угла его губ стекала струйка крови.
— Карлос! — Я потряс его плечо. — Ты меня слышишь?
Я почувствовал дрожь, пробежавшую по его телу, словно его бил озноб. А затем его веки поднялись и глаза уставились пустым неузнающим взглядом.
— Я Пит, — сказал я, — с «Айсвика», помнишь?
Его губы шевельнулись, и я склонился ниже.
— Что ты говоришь?
Он как будто пытался что-то сказать. Его тело сотряслось, и изо рта, как пузырь жевательной резинки, выдулась розовая пена. Он издал булькающие звуки, и я, склонившись еще ближе, расслышал его тревожно-жуткий заикающийся шепот:
— Я бы н-никому н-н-не сказал, т-ты же знаешь.
Слова утонули в бульканье в его гортани, а затем он вдруг произнес довольно громко:
— Зачем? Зачем ты д-делаешь это? Зачем ты…
И больше ничего. Хлынувшая ртом кровь заставила его замолчать.
Как мы понимаем, инстинктивно, что человек умер? У меня практически не было такого опыта, а его глаза все время были пустыми. И все же я понял. Я что-то пробормотал себе под нос, возможно, то была молитва, затем перевернул его на спину и увидел рану. Она зияла кровавой дырой, где был буквально вырван кусок его груди.
— Выстрелом в спину, бедный парень.
Айан склонился через фальшборт надо мной.
— Ангел? — спросил я.
— Не стану утверждать.
— Что вы имеете в виду?
Он наклонился ко мне ниже:
— Он что-то хотел сказать, вы разобрали, что именно?
— По-моему, он принял меня за Ангела. «Я бы никому не сказал». А потом он спросил меня, зачем я это сделал.
— Зачем вы его застрелили? Вы это хотите сказать? При условии, что вы — это Ангел.
— Думаю, что так. Но зачем? Что это такое, чего он никому бы не рассказал?
Айан поднялся.
— Идите сюда. Зрелище на самое приятное, предупреждаю вас, но я все равно вам это покажу. Вы только глянете — и все, — прибавил он. — Нас двое и этот ублюдок-убийца. А что до остальных… — Он выразительно пожал плечами. — Видите ли, на борту этого жуткого корабля есть и остальные.
Он ударил своей искусственной рукой по обледенелым остаткам планширя.
— Господи! Ублюдки, мать их, их же соотечественники…
Его голова исчезла.
— Поднимайтесь, я вам покажу.
Глава 2
Единственной возможностью для меня снова попасть на борт была веревочная лестница, а это значило, что нужно опять тащиться вокруг корабля. Идти по сильно изломанному льду приходилось медленно, а орудийные порты были как раз чуть повыше льда. Снова я почувствовал этот запах. Увлекшись исследованием корабля, а потом найдя лежащего внизу, я о нем забыл, но теперь он был таким острым и всепроникающим, что не замечать его уже не было возможности.
Я заметил, что исходит он изнутри корабля, зловоние пахнуло на меня из открытого орудийного порта. Но когда я дошел до кормы, где еще сохранилась местами нетронутой резьба с позолотой, защищенной толстой наледью, я понял, откуда исходила эта вонь. С северо-запада подул легкий ветерок, и от другого борта корабля в том же направлении вела протоптанная тропинка к куче обгоревших отбросов, чернеющих на льду. А позади нее, на берегу круглого озерца, стояло белое, сложенное из кусков льда строение наподобие иглу.
— Что это? — спросил я Айана, перевалившись с веревочной лестницы на палубу.
— Запах вас беспокоит? — Он мотнул головой в сторону горы отбросов. — Археологи классифицировали бы это как помойку. Скажите, — прибавил он, пристально глядя на меня, — вы не припоминаете, когда, по словам жителей Ушуайи, этот корабль вышел в море?
— Они затруднялись сказать точно. По их мнению, это было два — два с половиной года назад. Так сказала Айрис.
Он кивнул:
— Похоже на правду. Думаю, один человек живет здесь в одиночестве. Может, даже два, но не больше.
— Вы это о чем?
— Я о той куче дерьма, костей и гнилого мяса. Здесь, на льду, некуда девать отбросы, которые производит человек. Отдадим ему должное, он пытался. Он там жег костры. Первым делом он, похоже, протопил во льду дыру, потом построил скрадок в надежде, что тюлень или что-нибудь покрупнее будет подниматься к поверхности воды дышать.
Он говорит «помойка». Я смотрел на нее, пораженный мыслью, что кто-то здесь жил с того самого времени, когда корабль застрял во льдах.
— И кто это? Один из «исчезнувших»?
Он кивнул.
— Или кто-то из охранников.
— И сейчас он на борту?
— Оглянитесь вокруг. Ему больше негде быть.