Николь Оньонго работала медсестрой в хосписе «Доннел-хаус» округа Вашингтон, в штате Пенсильвания. Ее текущий адрес – квартира неподалеку от места работы, а в бумагах также были заметки о ее жизни и буднях. Похоже, почти каждый день она работала в «Доннел-хаусе», а потом шла в ближайший бар, «Мэйриз-инн», пила там и ближе к ночи возвращалась домой. В конверте была фотокопия ее водительских прав, выглядела она просто ослепительно. Глаза светло-орехового цвета. Я сравнила фото на удостоверении с сексуальными снимками – тот же оттенок кожи. Как ее угораздило завязать отношения с человеком вроде Патрика Мерсалта?
– Нестор ее допрашивал? Мне бы хотелось посмотреть на его записи, – сказала я.
– Можем с ним связаться, – предложил Ньоку. – Его так и не ввели в курс дела насчет «Глубоких вод», а несколько лет назад он ушел из ФБР. Кажется, торгует оружием.
– Нестор? – удивилась я.
Вполне обычное дело, когда агент ФБР начинает карьеру в другой области, пользуясь своими лидерскими навыками, находит высокооплачиваемую работе на какую-нибудь корпорацию, но продавать оружие – это странно. Не знаю почему, ведь я работала с Нестором всего один день и совсем его не знала, но с тех пор думала о нем с нежностью. Такой мягкий голос, фотограф. Мне хотелось отделить его от качков и любителей пострелять, сопутствующих такому занятию, но, может, я придумала себе Нестора. Или с тех пор с ним что-то произошло, и он изменился. Жизнь иногда заводит на странные дорожки. Я вспомнила историю Нестора о его отце, о дверях в лесу, ведущих в другие леса.
– Да, мне бы хотелось с ним связаться. Посмотрим, что он сможет рассказать.
– Хотите еще с кем-нибудь поговорить по поводу этого расследования? Можем найти нужных людей.
– С той женщиной, Оньонго, – сказала я и подумала, что неплохо бы поговорить с Броком, но Брок представлял для меня опасность.
Ему рассказали о «Глубоких водах», и в то время он знал о Глубинах космоса, а значит, вполне возможно, за эти годы узнал и о Глубинах времени. Нам велели избегать контактов с правительственными служащими или военными, которые понимают механику путешествий во времени и, увидев нас, сообразят, что их мир прекратит существование, стоит нам его покинуть. Я была знакома с одним агентом, она улетела в двадцать четыре года, а через несколько месяцев я встретила ее после возвращения на «твердую землю», усталую, истощенную и постаревшую. В НеБыТи кто-то из министерства внутренней безопасности посадил ее в тюрьму и держал там больше пятнадцати лет. То, через что ей пришлось пройти, мы называли «бабочкой под стеклянным колпаком», это одна из опасностей для работающих в Глубинах времени агентов. Если Брок знает про путешествия во времени, он может задержать меня здесь до самой смерти.
– Только с Николь Оньонго и Нестором, – сказала я. – По крайней мере, для начала. Но я сама с ними встречусь. Не хочу встречаться с ними как представитель закона. Они могут стать неразговорчивыми.
Дело уже двадцать лет как сдано в архив. И к тому же обескураживает, как мало было достигнуто за все это время, словно гибель семьи Мерсалт – простая вспышка насилия, гроза, которая прогремела и ушла. И все же кое-какую новую информацию удастся получить. Связаться с Нестором, связаться с Николь Оньонго, лично с ней поговорить. Люди частенько готовы без утайки обсудить давнишние трагедии и могут сказать такое, о чем промолчали бы в разгар событий. Любовные связи и утраты. Люди, которые не хотели говорить тогда, сейчас могут разговориться.
Я снова полистала дело Мерсалта.
– Не очень много, – сказала я. Отлучка без разрешения, дезертирство. «Зодиак», «Либра». – А как насчет «Либры»? Есть какие-нибудь сведения? Или о «Зодиаке»? О'Коннор велел мне разузнать что-нибудь о «Либре» и почему там не оказалось Мерсалта и Эльрика Флиса.
– Ничего, – ответил Ньоку. – Их появление так и осталось загадкой. «Либра» числится утраченным кораблем.
Там лежал еще тонкий, прекрасно изданный буклет, на обложке эмблема Космического командования ВМФ – золотой якорь и канаты вокруг земного шара. Была там и вторая эмблема – женщина с развевающимися огненно-рыжими волосами, держащая в руке золотые весы, ее фигура очерчена похожим на домик созвездием.
ВМФ США, Космическое командование, список экипажа корабля «Либра».
Я нашла старшину первого класса Патрика Мерсалта, подразделение специального назначения, и его фотографию, он стоял на фоне американского флага, словно высечен из скалы, в бело-синей фуражке. Там был и Эльрик Флис, помощник электрика. Ничего похожего на тучного висельника, которого я видела, привлекательный, с полными губами и в очках с толстыми линзами, придающими ему ученый вид. Я вспомнила, что он время от времени работал электриком, а на фото он выглядел как прилежный студент накануне выпуска. Такого человека нетрудно представить паяющим материнские платы в опутанной проводами подвальной мастерской.
– СУ ВМФ нашло родственников всех членов экипажа «Либры», но мы задавали вопросы о призраках, – сказал Ньоку. – Мерсалта и Флиса посмертно объявили дезертирами. Мы решили, что их не было на борту «Либры» во время запуска.
Командовала «Либрой» Элизабет Ремарк. Я просмотрела ее послужной список. Университетский диплом, степень в области технических наук, полученная в Массачусетском технологическом институте. В волосах седина, короткая стрижка. Командование она получила молодой, она была 1951 года рождения, во время запуска ей исполнилось тридцать четыре. Синие глаза сочетались по цвету со звездно-полосатым флагом за ее спиной.
– Я знал коммандера Ремарк, – сказал Ньоку. – Она была моим другом.
– Вы вместе служили?
– Я служил на «Кансере». Ремарк была нашим старшим инженером и спасла нам жизнь. Командиром «Либры» ее назначили в награду за то, как она повела себя на «Кансере».
– Из всех кораблей миссии «Зодиак» вернулись только три, – сказала я. – «Кансер»…
– Нас запустили в 1984-м с намерением сделать пять отдельных забросок в Глубины времени, но Ремарк обнаружила проблемы в уплотнительных кольцах Б-Л-двигателя. Кольца оказались ломкими и не держали давление – обычное дело на кораблях той эпохи. Мы боялись, что двигатель может взорваться или отказать. Думали, что все погибнем, были просто уверены, что доживаем последние дни в плавучем гробу. Но Ремарк со своей группой принялась за работу. За месяц они совершили восемнадцать выходов в открытый космос и заменили что могли, а остальное подлатали. Командир отменил остаток миссии и приказал возвращаться домой. Двигатель продержался.
– Но ведь вы завершили переброску? – спросила я. – «Кансер», наверное, был последним кораблем, который видел будущее без Рубежа.
– Мы забрались на тысячу лет вперед, – сказал Ньоку. – И я видел… Чудеса, Шэннон. Чудеса, недоступные моему пониманию. Густые, как мед, океаны. Пятьдесят пять миллиардов человек, а то и больше. Пустыни, все занесено песком. Старые города исчезли, но возникли новые, в форме черных пирамид, стоящих на плечах тех, кто живет в их тени. Многие поколения рождались, жили и умирали под этими городами. И города двигались в поисках воды. Люди внизу голодали и ходили полуголыми, выживая на объедках и крошках живущих в пирамидах королей.
– Может, Рубеж – это избавление.
Ньоку вздрогнул, вернувшись от воспоминаний в действительность.
– Уверяю, богатые там неплохо устроились. Внутри пирамид были прекрасные сады с гротами и фонтанами. Наш экипаж пригласили внутрь, как заблудших детей, и с полнейшей расточительностью обеспечили всяческими благами. Там можно излечить любую болезнь, если есть на что. А некоторые люди полностью покинули тела и стали бессмертными, живут в виде световых волн, но, став бессмертными, они молят о смерти, потому что не ограниченная рамками времени жизнь становится бессмысленной. Я думал, что ад – это место, где нет Бога, но ад – это там, где нет смерти.
Ньоку наконец допил чай и посмотрел на часы – почти десять вечера.
– Вам нужно поспать, – сказал он, – но мне хочется узнать кое-что. Ваши последние воспоминания перед тем, как вы попали сюда?
– Комета Хейла-Боппа на небе.
Задумчивый вид Ньоку сменился улыбкой.
– Ну конечно, конечно, я помню, очень хорошо помню то время. Запуск ведь был в марте, так? В 1997 году, бог ты мой. Я тогда работал в бостонском офисе, значит, там, на «твердой земле», я до сих пор в Бостоне. Я сотрудничал в одном проекте с физиками из Массачусетского технологического. Обрушение волновой функции. Узлы пространства-времени Брандта-Ломонако. И всего через несколько недель я познакомился с Джейлой… Она преподавала игру на саксофоне и периодически играла в трио. Помню, как смотрел ее выступление, помню ту музыку, как ее пальцы нажимали на клавиши, звук ее дыхания. Мы женаты уже семнадцать лет, но я помню то время.
– Так значит, на «твердой земле» вам остается прожить всего несколько недель до того момента, когда ваша жизнь навсегда изменится.
– Чудесно, Шэннон. Чудесная мысль.
– Готова вас освободить, – сказала я, когда мы пожимали друг другу руки на прощанье, традиционная фраза астронавтов КК ВМФ при расставании, негласное признание, что после моего возвращения домой на борту «Сизой голубки» вся жизнь Ньоку после марта 1997 года исчезнет во мгновение ока, вся его вселенная, вся эта НеБыТь испарится со скоростью мелькнувшей мысли. Но Ньоку не ответил традиционным «Готов освободиться», а лишь улыбнулся.
– Трудно признать, что жизнь – это лишь иллюзия, – сказал он. – Служишь ты в СУ ВМФ или в КК ВМФ, но как только тебя посвящают в секреты «Глубоких вод», ты соглашаешься с тем, что однажды можешь расстаться с жизнью ради страны и теоретически в любой момент можешь узнать, что вся твоя жизнь – лишь иллюзия. Ты пытаешься это осмыслить, твердишь себе, что солдаты отдают жизни ради страны, как и полицейские… Отдают свои жизни ради высшего блага… Но все же, хотя я знаю физику этого процесса, на каком-то уровне я отказываюсь поверить, будто встреча с вами, Шэннон Мосс, будет означать, что вся эта вселенная – просто игрушка и исчезне