– Хотела бы, да. Где ее похоронили?
– В Канонсберге, с семьей.
– И с отцом?
– Ага. Всех кремировали.
– Помнишь дом Флиса? – спросила я. – Корабль из ногтей?
– Помню.
– И что насчет этого?
– Я точно помню, что мы работали с коронером, – сказал Нестор, – пытались определить, отсутствовали ли у Мариан ногти, но это оказалось невозможным.
– А что произошло, когда вы ее нашли?
– Ничего. В газетах устроили небольшое представление, но Брок не хотел открывать детали, чтобы сюда не протоптали дорожку любопытные.
– И ты никогда не догадывался, кто мог ее убить? Даже после стольких лет?
Нестор покачал головой.
– Нет, даже близко.
В лесу сгустились тени. Я заметила светлячков. Нестор сел на камень, запахнувшись в шерстяной пиджак. Я подумала, что мы могли бы понаблюдать за этим местом. В лесу полно укрытий. Можно поставить тут наблюдателя и посмотреть, кто появится, кто складывает пирамидки.
– Покажи мне это место на карте, – попросила я. – Мне нужны подробные указания, как сюда добраться. По каким дорогам и куда ты свернул. Достаточно детально, чтобы я могла сюда вернуться, даже если не останется этих приметных деталей. Ты можешь это сделать?
– Я нарисую маршрут на карте. Ты наверняка окоченела. Давай вернемся. Угощу тебя ужином.
Нестор осветил путь фонариком, но все равно мне тяжело было спускаться. Я не знала, куда поставить силиконовую ногу, не чувствовала, когда кочка или камни под ней готовы съехать вниз. Я спотыкалась и порезала колено. Я вцеплялась в ветки и сучья, но все равно поскальзывалась, ладони стали липкими от смолы и покрылись коростой от впивающихся иголок.
– Держи, – сказал Нестор, протягивая руку.
Я обняла его и прижалась, и остаток пути вниз мы шли бедро к бедру. Он меня придерживал.
– Спасибо, – сказала я, хотя была раздосадована, что пришлось прибегнуть к его помощи. – Не люблю оказываться в таком положении, зависеть от других.
– Ничего страшного, – отозвался он.
Мы поужинали в Бакханноне, у реки, в ресторанчике под названием «Остановка по требованию». Мы сели в отдельной кабинке, льняная клетчатая скатерть на столе была покрыта куском пластика. Декор как на сельской кухне – старинный сундук и камин. На деревянных стенах висели венки. Мы заказали по стейку с луковыми кольцами. Нестор взял разливное пиво.
– Мне здесь нравится, – сказала я.
– Ага, я тут частенько бываю. Здесь хорошо кормят.
– Симпатичная, – сказала я, поймав взгляд барменши, похожей на ирландку, но темноволосой. – Говорил с ней когда-нибудь?
– Ага. Энни. Могу поспорить, в следующий раз придется ей рассказывать, кто ты такая.
– Твоя подруга? Не хочу создавать тебе сложности.
– Нет, не подруга. У меня были серьезные отношения несколько лет назад, но однажды ты просыпаешься и понимаешь, что вы друг друга уничтожаете, – ответил он. – Порой даже к хорошему не стоит слишком привязываться. А иногда стоит.
Я немного растаяла от промелькнувшей между нами искорки флирта. Здесь все равно не будет никаких последствий. Мне хотелось, чтобы он взял меня за руку. Я провела коленом по его ноге, и он не отодвинулся.
– Спасибо, что привел меня сюда, – сказала я.
– Думаешь, ты получила все, чего хотела? – спросил он. – Ты должна представить свою версию дела или что-то в этом роде? Написать отчет?
– Пока еще нет. Я поболтаюсь тут еще.
– Хорошо. Будет приятно еще с тобой увидеться, – сказал он.
Я постояла с Нестором у его машины, мечтая, чтобы у него не было этой неряшливой бороды, но когда он сказал: «Я много о тебе думал все эти годы», все равно его поцеловала, почувствовав под щетиной мягкие губы. Я поняла, что он от меня этого не ожидал, не так скоро, но он ответил на поцелуй, как будто хочет выпить меня до дна, и я ощутила его желание. Он стиснул мою грудь и поцеловал в шею.
– Люди кругом, – сказала я.
– Прости, – ответил он и отпрянул, словно оскорбил меня или перешел границы.
И тогда я спросила:
– Где ты живешь? Близко отсюда?
Около двадцати минут я ехала за его задними габаритными огнями, пока он не остановился на длинной гравийной дорожке у дома 151 по Олд-Элкинз-Роуд. На крыльце горел фонарь. Я припарковалась за его пикапом и вошла вслед за Нестором в боковую дверь.
– Никак не починю дверь, – сказал он, подталкивая ее плечом. Он выпустил собаку, прыгучего сеттера, и тот прошмыгнул во двор и унесся в темноту.
Нестор поцеловал меня прямо в прихожей, притянув к себе. Я целовала его глаза, целовала исступленно. Я почувствовала, как его член под джинсами отвердел, и гладила его, пока мы целовались. Он дотрагивался до моих волос, как до драгоценности, и целовал пряди. Потом он провел меня через кухню.
– Сюда, – сказал он, оказавшись в гостиной.
В зеркале над каминной полкой отражались наши темные силуэты. В этом отражении он подошел ко мне сзади и сомкнул руки у меня на груди. Я почувствовала, как он прижимается ко мне сзади. Задержав дыхание, он повернул меня к себе и стал возиться с пуговицами на моей блузке. Я помогла ему, распахнув ее, обнажившись. Нестор расстегнул мои джинсы и опустился на колени, сдергивая их. Он поцеловал мой протез и другое бедро, всю ногу, снизу до верха, пробуя меня на вкус. Потом поднялся и сжал мою грудь, и тогда мое колено подогнулось, и мы вместе рухнули на ковер.
Я помогла Нестору снять мой протез, посмеявшись вместе с ним над звуком, с которым отстегнулась вакуумная гильза, размотала культю и смутилась, когда он ее поцеловал, зная, как она пахнет, как она пахнет после обмотки, но он все равно продолжал меня целовать. Чуть выше волос, золотистых там, и выше по животу, а потом нежно посасывал каждую грудь. Я задрожала и выгнулась, приглашая его внутрь, и он прижался ко мне и вошел, оторвавшись, только когда кончил.
– Прости, – сказал он, – это было слишком быстро. Прости.
И затем пальцами и языком довел меня до дрожи и крика.
Некоторое время мы лежали на ковре гостиной и целовались. Я возбудила его ртом, и он снова оказался во мне. Во второй раз мы смотрели друг другу в глаза – уже не так изнывали от желания. Потом мы сбросили с дивана подушки и плед и свернулись, обнявшись, на полу. Он прикоснулся к моему левому бедру и оставил там руку. Я размышляла, считает ли он этот жест знаком храбрости или близости, а может, его привлекают инвалиды, как некоторых мужчин, но мне не хотелось спрашивать, пусть делает, что ему хочется.
– Как ты потеряла ногу? – спросил Нестор где-то после полуночи. – Или ты такой родилась?
Зрение уже приспособилось к темноте, и в лунном свете я заметила над телевизором странную картину. На ней была лежащая на спине фигура, и я забеспокоилась, что это может быть голая женщина, какая-нибудь пошлятина вроде модели в купальнике в комнате Дэйви Джимма, но поняла, что это портрет мертвого человека.
– Что это? – спросила я. – Это же не ты нарисовал?
– Не я. Картина была здесь, когда я купил дом, я просто не стал ее снимать. Тип, который занимался продажей дома, хотел, чтобы я ее сохранил, сказал, она имеет отношение к какому-то русскому роману. Это копия какой-то старой картины. Иисус.
– Ты мог бы повесить какую-нибудь из своих фотографий.
– Картина с мертвым Христом хуже фотографий с мест преступлений?
– У тебя же наверняка есть и другие.
– Ага, – сказал он. – Может, я ее и выкину. У меня есть несколько снимков Йеллоустоуна, которые мне нравятся, например, фото большого призматического источника. Но знаешь, эта картина… Я ведь был когда-то религиозен, меня воспитывали в лоне церкви.
– Помню, ты спрашивал, верю ли я в Воскресение, – сказала я. – Ты думал, это мне поможет, когда вокруг столько смертей.
– Точно. Я мог такое сказать. Но в то время я испытал кое-что. Вроде религиозного опыта, но наоборот, если можно так сказать. У тебя когда-нибудь были религиозные откровения? Типа, когда слышишь голос Бога?
Я подумала о том, как смотрела на Землю из космоса, чувствуя почти что священную связь с каждой гранью творения.
– Нет, – ответила я. – Ничего похожего. Я вижу красоту природы, но ничего похожего на голоса.
– У меня было… что-то вроде явления Господа, но Бог был в виде черной дыры, – сказал Нестор. – Это видéние переполняло меня. Люди говорят о том, что такое бесконечность, и представляют нечто без конца, но бесконечность имеет и другую сторону. Она может быть противоположностью. Мы все выходим из земли, наши клетки умножаются, мы растем, стареем и угасаем, а на наше место приходят другие, и это все отвратительно, все эти тела и смерть, миллиарды человек, это как приливная волна, накатывает и отступает. И вся религия, вся эта чушь про Бога, это вроде того дерьма, в которое ты веришь в детстве, а однажды удивляешься, как вообще мог во что-то верить. Детские игрушки. Но после того видения, того опыта для меня все изменилось. Я начал пить, чтобы заглушить охвативший меня ужас. Мир меня пугал. Я больше не мог переваривать Бюро, переехал сюда и напивался до потери сознания. И смотрел на эту картину с Христом, убеждая себя, что он может сесть, надеясь, что он сядет и докажет тем самым, что я не прав, но каждую ночь… Как я понимаю, на этой картине изображен Иисус после снятия с креста, и он просто мертв, просто мертвое тело, и все ждут, когда он воскреснет, но этому не суждено случиться. Я ненавидел эту картину, потому что она казалась мне нехристианской, но потом понял, в чем ее смысл. Я копнул глубже и обнаружил более глубокое значение.
– Ты атеист.
– Нет, я верю в Бога, верю, что Бог существует. У меня был этот опыт, это видение, я видел Бога. Он – как нестерпимый свет среди черных звезд. Я по-прежнему религиозен, но когда я думаю о Боге, то представляю его паразитом.
Сердце Нестора колотилось, он покрылся холодным потом. В лунном сиянии его кожа казалась серебристой. На груди виднелось созвездие веснушек, как Пояс Ориона над сердцем. Я не знала, что ему сказать.