Рэт до такой степени распалился от своих слов, что заставил Марко задуматься о странных и сильных чувствах, которых сам он никогда не испытывал. Явно Рэт уже давно обо всем этом думал тайком, про себя. Несколько минут Марко лежал молча, подыскивая ответ и нужные слова, и, наконец, нашел их, как находил прежде.
— Возможно, все так и случилось бы, живи ты с другими людьми, с таким же образом мыслей, как твой, и если бы ты не понимал, как неверно и даже глупо так думать. Но, понимаешь, если бы ты был на моем месте, то отец научил бы тебя многому и тем истинам, которые он сам познал.
— А какие же это истины?
— О! — ответил, как бы совершенно не задумываясь, Марко. — Нельзя, например, открывать доступ в мир злым и жестоким мыслям точно так же, как нельзя давать волю бешеным животным. Такие мысли тоже порождают род бешенства, безумия, и они разрушительны прежде всего для самого человека, для тебя то есть.
— Что ты хочешь сказать? — воскликнул Рэт.
— Понимаешь, — хладнокровно пояснил Марко, лежа на постели и глядя на отражение света уличного фонаря на потолке, — в тот день, когда я первый раз попал в вашу «казарму», не подозревая, что ты принял меня за кого-то вроде шпиона, ты очень разозлился и кинул в меня камень. Если бы
я тоже разозлился и накинулся бы на тебя и началась драка, чем бы это кончилось для всех нас?
Рэт сразу же ответил, как очень воинственный генерал.
— Я бы скомандовал взводу «в штыки», и они бы избили тебя до полусмерти, но ты сильный парень и тоже успел бы сдать сдачи.
И вдруг голос Рэта дрогнул от ужаса.
— Какой же я был дурак! — закричал он. — Ведь я тогда бы никогда не попал сюда! И никогда бы не встретился с ним!
И даже при свете фонаря Марко мог заметить, как он смертельно побледнел.
— Да, взвод мог легко меня избить до полусмерти, — согласился Марко. — Да, они могли и убить меня, если бы захотели. Но кому бы от этого стало лучше? Все это сочли бы потасовкой уличных мальчишек, но в результате — полиция и тюрьма.
— Но ты говоришь так, потому что он воспитал тебя. Ты пришел как ни в чем не бывало и просто спросил, что мы делаем, и вид у тебя был такой, будто ты сильнее любого из нас, и другой, чем мы, другой. И я еще подумал, отчего это он так ведет себя, так спокойно и твердо. Теперь-то я знаю. Это потому, что он тебя всему научил. Он мудрец.
— Да, он знает многое, что известно мудрецам, но он знает больше них. И он говорит, что это все просто и естественно. Это закон природы. Ты можешь бьггь или на этой, или на той стороне. Как в армии. И ты выбираешь, на какой стороне быть. Ты или строишь, или разрушаешь. Либо ты на стороне света, позволяющего тебе видеть, либо — на стороне тьмы и борешься со всеми, кто приближается к тебе, потому что в темноте любого человека принимаешь за врага.
— И ты, значит, не ревнуешь? — тихо, почти беззвучно спросил Рэт. — Ты можешь поклясться, что нет?
— Я не ревную, — ответил Марко.
Рэт, казалось, возбудился еще больше и с жаром произнес:
— А я этого боялся. Я боялся с самого первого дня, как попал сюда. Мне казалось, что вы с Лазарем просто не сможете меня выносить, как я не смог бы выносить вас. И я подумал, что будет только естественно, если вы сговоритесь с Лазарем и выкинете меня вон. Марко, я тебе прямо скажу. Я тебя к нему ревную. Я ревную к нему Лазаря. Я с ума схожу от ревности, потому что вы все о нем знаете и можете, и хотите выполнить любое его желание. А я к этому не готов и не в состоянии.
— Но ты все выполнишь по первой же его просьбе, когда будешь готов, и он об этом знает.
— Неужели знает? Ты правда так думаешь? — вскричал Рэт. — Хотел бы я, чтобы он меня испытал! Очень бы хотел.
Марко повернулся лицом к Рэту и привстал, опираясь на локоть.
— Давай подождем, — прошептал он. — Подождем.
Наступило молчание, а потом Рэт прошептал в ответ:
— Подождем чего?
— Чтобы он убедился в нашей готовности к испытаниям. Неужели ты не понимаешь, как глупо с нашей стороны было бы тратить время на такие пустяки, как ревность? Ведь мы еще только мальчики. Да вдобавок он вдруг увидит, что мы просто глупцы. Когда ты снова станешь ревновать ко мне или Лазарю, просто уединись где-нибудь и подумай о нем. Не думай о себе, не думай о нас. Он такой спокойный, что, думая о нем, тоже становишься спокойнее. Он меня научил, когда дела идут плохо, когда чувствуешь себя одиноким, надо сесть и вспомнить о том, что мне нравится, — о картинах, книгах, памятниках, разных замечательных и красивых местах. Это оттесняет плохие мысли, выгоняет их совсем, и голова начинает работать, как ей положено. Он не знает, что я почти все время думаю о нем. Он сам — лучшее, о чем можно подумать. Ты попытайся. Ведь ты на самом деле не ревнуешь, ты только думаешь, что ревнуешь. Надо только вовремя остановиться, чтобы это понять.
У Рэта перехватило горло, он закрыл глаза руками.
— О Господи! Господи! — если бы я всегда жил рядом с ним, как ты. Если бы мне так повезло!
— Но мы оба теперь живем рядом с ним, — возразил Марко, — нам есть о чем подумать. — И он придвинулся ближе к краю кровати. — Короли, которых готовили к тому, чтобы править Самавией, ждали этого один за другим, несколько веков. Мы тоже можем подготовить себя, чтобы выполнить свой долг, если что-нибудь потребуется от двоих мальчиков, хотя нас всего лишь двое. Когда скажут, что настало время и позовут нас, мы скажем: «Здесь!» А сейчас давай об этом будем думать, пока не заснем.
13
ЛОРИСТАН ПРИСУТСТВУЕТ НА ВОЕННЫХ УЧЕНИЯХ ВЗВОДА. А МАРКО ВСТРЕЧАЕТ САМАВИЙКУ
О взводе они тоже не забывали. Лористан расценил бы небрежность по отношению к нему как нарушение воинского долга.
— Ты должен помнить о своих солдатах, — сказал он Рэту через два-три дня после того, как тот поселился у него в доме. — Ты должен продолжать их учить. Марко мне говорил, что у тебя это очень хорошо получается. Не давай им разбалтываться.
«О своих солдатах!» Невыразимое чувство переполнило душу Рэта. Он знал, что учил добросовестно и что взвод трудился с душой, постигая военную науку в трущобных норах. Только здесь они и могли заняться военным делом, хотя испробовали много укрытий, прежде чем нашли свою «казарму» — булыжную площадку под аркой, у церкви. Многим жителям не нравилась крикливая команда уличных бродяжек. Однако Лористан понимал, что учения не просто шумная игра и что Рэт стремится научить мальчишек порядку и дисциплине.
«О своих солдатах!» У Рэта после этих слов появилось такое чувство, словно к его куртке прикололи «Крест Виктории». Он был достаточно умен, чтобы понять: именно таким образом Лористан и хочет определить его место и положение в жизни. Рэт был в этом уверен.
Когда они пришли в «казарму», взвод приветствовал их восторженным ревом, в котором звучало огромное облегчение. «Солдаты» очень опасались, что учениям пришел конец, о чем они не раз, в глубокой мрачности, толковали. Они решили между собой, что отец Марко чересчур «важная шишка» и, познакомившись с Рэтом, не позволит обоим мальчикам больше приходить. Он, может, сейчас тоже бедный, господа иногда ненадолго разоряются, но вид у них все равно важный, и они не позволяют своим сыновьям дружить с «такими, как мы». Этот Лористан запретит продолжать учения и игру в Тайное общество». Вот что он сделает!
Но Рэт вернулся, раскачиваясь на своих подержанных костылях, с таким видом, будто его произвели в генералы, и Марко тоже пришел с ним. Учения, которые сразу начались, были самыми трудными и строгими за все время существования взвода.
— Вот бы отец мог все видеть, — сказал Марко Рэту.
Рэт покраснел, побледнел и снова покраснел, но не промолвил ни единого слова. Его обожгла сама мысль о такой возможности. Но разве парень вроде него может надеяться на подобное счастье? И Тайное общество в своих «подземных пещерах», прислонив к стенам «оружие», село читать утреннюю газету.
Военные новости были скверные. Временно верх взяли Марановичи, и пока они творили жестокую расправу в столице, Ярович и его сторонники бесчинствовали в деревнях, и такими злобными и темными страстями были наполнены их действия, что вся Европа содрогалась от ужаса.
Рэт сложил газету и сел, грызя ногти. В молчании прошло несколько минут, а затем он начал говорить драматическим, зловещим шепотом, каким, наверное, всегда разговаривают в тайных обществах.
— Час настал, — сказал он, наконец, глухим шепотом. — Посланцы должны отправиться в путь. Они не знают, зачем идут, они знают только, что должны повиноваться. Если бы их изловили и стали допрашивать, они ничего не могли бы выдать, так как ничего не знают, кроме того, что должны передать несколько слов людям, которые их ждут. Они не имеют при себе никаких бумаг. Все приказания они должны знать наизусть.
Потом Крыса принялся рисовать на камнях мостовой планы битвы и начертил воображаемую дорогу, по которой должны следовать два посланца. Но его знания карты Европы были довольно ограниченны, и он обратился за помощью к Марко:
— Ты лучше меня знаешь географию. Ты все знаешь лучше меня. Я знаю только, что Италия внизу, Россия с одной стороны, а Англия — с другой. Каким путем пошли бы мы в Самавию? Ты можешь нарисовать страны, через которые они должны были бы пройти?
Марко нарисовал их. Знал он также попутные станции, города, даже улицы, по которым они прошли бы, но обо всем этом он не сказал ничего.
Он очень жалел, что не имеет права сообщить Рэту всего, о чем знает сам.
Как бы то ни было, один лишь план странствия воспламенил воображение Рэта. Он измышлял такие невероятные приключения, такие таинственные обстоятельства и цели, что у взвода дух захватывало от волнения. В его невероятном повествовании двое тайных агентов входили в города обязательно в полночь и пели баллады и просили подаяния у дворцовых ворот, и короли, как раз выезжавшие из них, останавливались, чтобы послушать песни, и улавливали в словах тайно поданный Знак.