— Они рослые и сильные, — заметил Рэт. — И у них хорошие лица. Они держатся так, словно прошли хорошую военную выучку — и мужчины, и женщины.
Хотя мальчики шли через местность, не залитую кровью, но в деревнях они повсюду встречали страх и голод. Урожай, которым они должны были кормиться, силой был реквизирован на нужды армии, отары и стада угнаны и лица у жителей были исхудавшие и землистые. Они потеряли хлеб и скот, но ежеминутно могли ожидать, что потеряют и жилища, и саму жизнь. Старики, женщины и дети были обречены ожидать любого поворота судьбы.
Когда их покормили в маленькой бедной лавочке, Марко предложил немного денег в уплату. Он не смел предложить больше из боязни вызвать подозрения. Он должен был делать вид, что во время поспешного бегства из разрушенного родного дома он успел захватить с собой и утаить только жалкие гроши. Это путешествие для мальчиков было тяжелым и голодным. Они должны были все время идти пешком, и трудно было найти еду. Однако оба они привыкли к самому скудному пропитанию и шли главным образом по ночам, а днем спали на мху между деревьями. Они пили воду из ручьев и в них же мылись. Мхи и вересек были мягкой и душистой постелью, а деревья осеняли их своей листвой. Иногда они долго лежали без сна и разговаривали во время отдыха. И, наконец, настал день, когда приблизился конец их странствия.
— Мы почти дошли, — сказал Марко, когда ранним росистым утром они, уставшие, бросились на мох под деревьями. — Он сказал: «После Самавии отправляйся в Лондон как можно скорее, как можно скорее». Он сказал это дважды. Словно знал — что-то должно произойти.
— Может быть, это произойдет внезапнее, чем мы думаем, — то, что он имел в виду, — ответил Рэт, — и, вдруг привстав и облокотившись, потянулся к Марко.
— Ведь мы уже в Самавии! — воскликнул он. — Мы оба в Самавии. И скоро конец путешествию!
Марко тоже приподнялся. Он очень похудел за время тяжелого пути и недоедания. Из-за худобы глаза его казались огромными и черными, как бездна, однако они горели внутренним огнем и были прекрасны.
— Да, — сказал Марко, прерывисто дыша, — и хотя мы не знаем, какой это будет конец, мы всегда подчинялись и подчиняемся приказам. Принц был предпоследним звеном. Остался только один человек. Старый священник.
— Мне хочется увидеть его больше, чем кого-либо из всех остальных, — ответил Рэт.
— И мне тоже. Его церковь построена на склоне этой горы. Интересно, что он нам скажет.
Оба мальчика хотели увидеть старого священника по одной и той же причине. В молодости он подвизался в монастыре около границы, том самом, где до его разрушения в годы революции монахи передавали из поколения в поколение драгоценное предание о царственном отроке, которого привез старый пастух, чтобы монашеская братия его спрятала. Молодой послушник, каким был тогда старый священник, в молодости он служил в монастыре за границей, в том самом монастыре — потом он сгорел во время одного восстания, — который хранил в течение пятисот лет историю о прекрасном мальчике, привезенном тайком старым пастухом, просившем братию скрыть его. В монастыре память об исчезнувшем принце хранилась как память о чтимом святом. Говорили, что один из тогдашних монахов, ваятель и живописец, нарисовал его портрет с слабым сиянием вокруг головы. Молодой послушник, служивший там, должен был слышать эти чудесные легенды. Но монастырь сожгли, а он перебрался через границу и стал священником в маленькой церкви, будто прильнувшей к склону горы. Он работал усердно и много, и паства его обожала. Одни только тайные «Хранители меча» знали, что его самыми пламенными последователями были те, с кем он молился и кому раздавал благословение в темных пещерах глубоко под землей, где хранились груды оружия и люди со смуглыми смелыми лицами, сидя вместе в смутном полумраке, обсуждали планы.
Этого Марк и Рэт не знали, когда говорили о своем желании повидать его. Добраться до маленькой церкви на скале не было ни трудно, ни опасно. Они могли отдохнуть весь день и предпринять путешествие в сумерки. Итак, поговорив о старом священнике и подкрепившись черным хлебом, они легли спать под прикрытием высоких папортников.
Какая-то птичка обнаружила несколько крошек хлеба на мху и все их съела, а после залезла в карман Марко, нашла там еще несколько замечательных крошек и устроила себе настоящий пир. При этом она никого не побеспокоила, и мальчики продолжали спать.
Их разбудила вечерняя песня птички. Воздух посвежел и наполнился ароматом цветов. Марко перекатился на бок, открыл глаза и подумал, что, наверное, самая восхитительная вещь на свете — вот так проснуться на склоне холма, вечером, под пенье птиц. Он сразу ощутил себя в Самавии, и то что «Лампу зажгли», и его миссия подходит к концу.
Рэт проснулся одновременно с Марко, и теперь они молча лежали некоторое время, перевернувшись на спину. Наконец Марко сказал:
— Звезды показались. Можем начинать подъем.
Оба сразу сели и посмотрели друг на друга.
— Это последний, — сказал Рэт. — Завтра мы тронемся в обратный путь в Лондон, на Филиберт Плейс, дом номер восемь. Интересно, каким он нам покажется, после всех этих мест?
— Это будет, как если бы мы проснулись после долгого сна, — ответил Марко. — Филиберт Плейс — некрасивое место. Но зато он там. — И его лицо просияло от внутреннего света.
И Рэт просиял почти так же.
— Мы выполнили все, что нам приказали, ни о чем не забыли. Никто нас не заметил, никто о нас не думал с подозрением. Мы пронеслись по всем этим странам, как песчинки в облаке пыли.
Марко все еще сиял.
— Хвала Господу! — ответил он. — Давай начинать подъем.
Они прошли через кустарник и поискали между деревьями узкую тропу. Склон холма был лесистый, и порой тропинка была не видна, однако мальчики знали, что, следуя по ней, рано или поздно взберутся на скалу к маленькой, поджидавшей их церквушке.
Небо уже густо усеяли звезды, когда, наконец, за последним поворотом тропы они увидели вверху над собой церковь. Было такое впечатление, словно священник и его паства старались всячески укрепить ее стены камнями. Глава церкви была круглой, как у древних византийских храмов. Рядом с церковью стоял крошечный дом, скорее — хижина, где жил священник.
— В одном из окон горит свет, — заметил Марко.
— У двери колодец и кто-то набирает воду, — добавил Рэт. — Но очень темно и не видать, кто это. Послушай!
Послышался лязг цепи, на которой спускали ведро, и всплеск воды. Затем ведро вытащили, и кто-то долго из него пил. Затем они увидели очертания фигуры, приближавшейся к ним и вдруг замершей. Потом услышали голос, начавший громко читать молитву, словно тот, кто привык к абсолютному одиночеству, не думал, что его могут услышать.
— Пойдем, — сказал Марко, и они пошли вперед. Звезды светили ярко, а воздух был так чист и ясен, что священник услышал их шаги и почти сразу как услышал — увидел мальчиков. Он перестал молиться и смотрел на подходящих. Один был на костылях. Другой бросался в глаза всей своей осанкой, не высокомерной, не гордой, однако заметно отличавшей его от всех других мальчиков, которых священник когда-либо видел. Когда они подошли, звезды высветили его худое лицо и провалившиеся, словно от усталости или голода, глаза.
— Кто же это может быть? — пробормотал старик. — Кто?
Марко подошел к нему и почтительно поклонился. Затем поднял голову, выпрямился, расправил плечи и сказал заветные слова в последний раз:
— Лампу зажгли, святой отец!
Старый священник продолжал стоять совершенно неподвижно, глядя ему прямо в лицо. В следующую минуту он склонил голову, стараясь лучше рассмотреть говорившего. Казалось, он почти испуган и желает в чем-то убедиться.
Я — старик, — сказал священник. — Зрение мое ужасно ослабло. Если бы было светлее… — И он посмотрел по направлению к дому.
Рэр бросился в дом и схватил свечу. Он угадал, чего хочет старик, и поднял свечу так, чтобы свет упал на лицо Марко.
Старик придвигался все ближе и ближе. Он дышал порывисто, точно ему не хватало воздуха.
— Ты сын Стефана Лористана! — воскликнул он. — Его сын принес нам радостную весть.
Он упал на колени и закрыл лицо руками. Оба мальчика с изумлением услышали, как он рыдает и молится, молится и рыдает в одно и то же время.
Они переглянулись. Рет обезумел от волнения, но он чувствовал себя в то время немного неловко и жаждал узнать, как поступит Марко.
Марко же стоял совершенно неподвижно и смотрел на старика серьезным понимающим взглядом.
— Да, святой отец. Я сын Стефана Лористана, и я передал сигнал всем. Вы — последний. Лампу зажгли. И я тоже готов заплакать от радости.
Священник встал на ноги — морщинистый, коренастый, с длинными, густыми, белыми волосами, падающими ему на плечи, — и улыбнулся Марко еще влажными глазами:
— Ты переходил из одной страны в другую с этой благой вестью? Тебе было приказано передать эти два слова?
— Да, отче.
— А больше ты ничего не должен был поведать?
— Я больше ни о чем не знаю. Я дал обет молчания еще ребенком, когда присягал на верность Самавии. Я был слишком мал, чтобы сражаться, служить или размышлять о главном. Я мог только молчать, тренировать память и быть готовым к тому моменту, когда понадоблюсь. И когда отец увидел, что я готов, он мне доверил миссию — передать Знак, сказав: «Лампу зажгли». Больше ничего.
Старик священник смотрел на Марко радостным взглядом.
— Кто знает, что нужно лучше Стефана Лористана?
— И он всегда это знал, — горделиво отвечал ему Марко, — всегда. — И он повел рукой в сторону Рэта, словно юный король. Он хотел, чтобы все оценили качества Рэта по достоинству. — И он выбрал мне этого спутника. Я бы ничего не сумел сделать в одиночку.
— Он мне позволил называться его адъютантом, — выпалил Рэт. — Я бы дал себя разрезать на куски ради него.
Марко перевел.
Священник взглянул на Рэта и медленно кивнул.
— Да, — согласился старик. — Твой отец всегда знает, как лучше. Всегда знает. Уверен.