– Ты думаешь, это была барменша?
– Я думаю, это могла быть барменша. У нее был мотив. Но мы не знаем, Савелий, у кого еще был мотив. У нас нет информации. А у барменши – алиби: двадцатого августа она работала во вторую смену – с восьми вечера до трех утра.
– Она могла отлучиться. Коля говорил, что она звонила мужу, значит, могла знать, куда он едет, рассчитать время…
– В принципе могла. Гипотетически. Но! – Федор поднял вверх указательный палец. – Расстояние от бара «Манхэттен» до Стрелецкой немалое, даже если сразу поймать машину, то доехать туда можно примерно за двадцать пять минут; еще минут десять-пятнадцать нужно было дожидаться Овручева, если не больше; потом побег через двор и снова попытка поймать машину… Минимум час – час пятнадцать.
– Может, у нее был соучастник с машиной!
– Может, Савелий. Или… не может.
– А спустя два дня из того же пистолета был застрелен чиновник, а потом и сама барменша.
– Верно. А ты не допускаешь, что женщина, бегущая через двор, не имеет ничего общего с убийством? Что это было случайная женщина? И убийца – мужчина? Как тебе такой раскладец, Савелий?
– Который убил таксиста, потом чиновника, а потом барменшу? – уточнил Савелий. – Допускаю.
– Осталось ответить на вопрос: зачем? Что ему Гекуба, что он Гекубе, как говорил один принц. Какая связь? И еще непонятно, почему пистолет был у Овручевой…
Они, неторопливо рассуждая, брели по городу.
– Смотри, Савелий, существует некая цепь из событий и людей, и в определенной точке они пересекаются… То есть существует Икс, у которого есть пистолет. Он убивает таксиста… И возникает вопрос, кому это выгодно? Исходя из того, что мы знаем – его жене, которая не хотела больше терпеть побои и не могла простить гибель ребенка. Она связана с убийцей, Савелий!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что пистолет был у нее. Во всяком случае, в понедельник, в момент прихода гостя. Об этом говорят пятна ружейной смазки в комоде и на ее халате. Я сидел почти до утра и пришел к выводу, что убийца – наш Икс – пришел за пистолетом, Савелий. Он не собирался ее убивать… Скорее всего.
– А зачем тогда убил?
– Побоялся, что она сломается – она была испугана, мучилась… Могла выкинуть, что угодно. Прийти с повинной, например. Она была опасна, и он испугался.
– А Гетманчука… кто? Тоже он? Икс?
– Не знаю пока. Она тоже могла. А потом унесла пистолет с собой. Не забывай, Савелий, что пистолет в понедельник был у нее, и тут возникает вопрос, как он к ней попал. И самый простой ответ: Гетманчука убила Светлана Овручева. Но, как ты сам понимаешь, самый простой ответ не всегда самый правильный…
– То есть он дал ей пистолет и попросил убить Гетманчука? А потом пришел за пистолетом? А почему именно ей?
– Не знаю. Может, у Коли есть что-нибудь новенькое. А мы с тобой сегодня вечером займемся сыском…
– Знаю! – ахнул вдруг Савелий. – Икс дал ей пистолет, чтобы она убила мужа, и поставил условие убить также Гетманчука! Она убила обоих – и мужа, и Гетманчука!
– Интересная версия… Но не кажется ли тебе, Савелий, что убийство незнакомого человека – слишком высокая плата за прокат пистолета? Это же не боевик, где все убивают друг друга направо и налево, а потом живут долго и счастливо. В конце концов, необязательно устранять мужа с помощью одолженного пистолета, правда?
– Ну… Да, пожалуй, – не мог не признать Савелий. – Ты сказал – сыском? Каким сыском?
– Мы попытаемся установить, где прятался убийца в ожидании Гетманчука. Ты сам сказал, что он мог ожидать жертву на улице, где было светло, так как боялся ошибиться, а потом пошел следом. Может, он не знал его лично – видел только на фотографии… Он или она.
– Может, это киллер? Получил адрес, фотографию по почте и…
– Нет, это был не киллер, Савелий.
– Почему?
– Ты помнишь, сколько раз он выстрелил в Гетманчука?
– Помню. Два раза.
– Верно. Сразу: бам-бам! В плечо и под лопатку. Почти одновременно, как с перепугу. Первая рана пустяковая, вторая смертельная. Не похоже на киллера.
– Там же было темно!
– Не настолько темно, Савелий. Он мог не рассмотреть лица, но человека в целом он видел прекрасно. Похоже, что убийца чувствовал себя неуверенно, такое у меня внутреннее чувство. И когда я вспоминаю, в каком состоянии была барменша, когда мы с Колей навестили ее в понедельник, то невольно начинаю думать, что она причастна к убийству. Или к убийствам. Но, как ты понимаешь, Савелий, это все чисто гипотетически. Если нам сегодня вечером повезет, то мы найдем свидетелей, которые могли видеть человека, слонявшегося по улице, и запомнили его… Если повезет, то найдутся те, кто видел, как из арки выскочил человек… Сомнительно, конечно, но мы попытаемся. Согласен?
– Мне нужно на работу… – вспомнил Савелий. – Я и так…
– Ты же босс, Савелий! Один раз можно. А сейчас мы с тобой зайдем к Елене Гетманчук и узнаем, как она. Хочешь увидеть молодую вдову в домашнем интерьере?
– Ты думаешь, это удобно?
– Она приглашала заходить без церемоний.
– В каких вы отношениях? – вдруг спросил Савелий.
– Что значит – в каких? – не сразу отозвался Федор. – Ты о чем, Савелий?
– Я видел, как она на тебя смотрела.
– Да? Не заметил, – соврал Федор. – В нормальных отношениях, я был у нее вчера. Странные у тебя фантазии, Савелий.
– Вчера? Ты был у нее вчера? И… что?
– В каком смысле – «и что»? Зашел сказать, что убита барменша, и попросил ее не выходить из дома… На всякий случай. Ты же сам опасался за ее жизнь, забыл? По-твоему, не нужно было?
– Нужно, наверное. Бедная девочка, – вздохнул Савелий, – такая молоденькая…
– Да, печально. А завтра, если хочешь, мы пойдем навестить одноклассницу Гетманчука Ирину. Я бы не отказался встретиться и с его первой женой, так сказать, с познавательной точки зрения, но, увы, на данный момент это невозможно.
– Но я же на работе!
– Мы пойдем к ней в обеденный перерыв, прямо в архив. Мне интересно, что ты о ней скажешь, Савелий. Ты читаешь всякие книжки, знаешь женщин, ты наблюдателен, твои замечания всегда такие… тонкие!
– Да ладно тебе… – смутился Савелий. – Пойдем, конечно… Если ты думаешь, что я могу… Конечно!
Открыла им мама Кристина Юрьевна, заплаканная, но деловитая. Пригласила в палаты, предложила кофе, сообщила, что Леночка у себя, прилегла. Дочь ушла с поминок пораньше, а она, Кристина Юрьевна, оставалась, пока люди не разошлись, устала как собака и сейчас едва держится на ногах. Савелий воспринял это как намек и готов был откланяться, но Федор придержал его за локоть. Кристина Юрьевна была как сын степей калмык, едущий на ишаке: что видит, о том и поет, без всякой задней мысли. Насколько Федор понял ее натуру, задних мыслей у мамы Елены не возникало вообще – они просто не успевали оформиться. Кристина Юрьевна была вся тут, как на духу! Замечание, что она едва держится на ногах, было не намеком, а лишь констатацией факта.
Она скрылась в комнате дочери, оттуда послышались голоса. Затем появилась снова и сказала, что Леночка сейчас выйдет.
Она металась по комнате, поправляла подушки на диване, двигала безделушки на консольных столиках, выравнивала стулья вокруг стола и при этом говорила, не умолкая. О том, что все прошло просто замечательно, сам мэр сказал, если что, чтобы не стеснялись и звонили, не забывали, дал машину, и другие люди подходили, выражали соболезнования, жалели… Все так достойно, солидно… Бедная Леночка так устала, такое напряжение, целый день на ногах, на ней лица не было! Попросила пожить с ней пока, не оставаться же одной, страшно! Такой человек! Люди всякое болтают, просто в голову не влазит: и мафия, и закрыл кому-то бизнес, и направлено против мэрии, и старые счеты, и много что еще…
Она понизила голос до шепота и оглянулась на дверь дочкиной комнаты:
– И еще – что была у него женщина, замужняя, и якобы ее муж… Я ей сразу сказала: что ты мелешь? Это подруга моя, Зоя, слышала… – Мать осеклась, увидев Елену.
– Федор… Федор Андреевич. – Елена улыбнулась. Была она бледной и сонной – видимо, задремала.
– Это мой друг Савелий Зотов, – представил Федор.
Савелий привстал с дивана.
– Елена… Анатольевна.
Савелий снова привстал.
– А это Кристина Юрьевна, – спохватился Федор, вспомнив, что еще не представил маму Елены. – А мы были рядом и решили зайти проведать, узнать, как вы. Ничего, что мы без приглашения?
– Спасибо, – слабо улыбнулась Лена. – Ну что вы… Я видела вас в мэрии, спасибо, что пришли. Хотите кофе?
– Хотим, – сказал Федор.
Елена позвала:
– Мама!
…Они пили кофе в гостиной, за парадным столом. Елена подавленно молчала, к своей чашке не притронулась, и Федор вдруг вспомнил, что на журнальном столике в доме барменши Светланы Овручевой остался нетронутый кофе. Ассоциация была просто глупой, и Федор одернул себя…
Савелий незаметно рассматривал гостиную, дивясь про себя роскоши, которая не вязалась ни с Еленой, ни с Кристиной Юрьевной. Он чувствовал себя не в своей тарелке – у людей горе, им не до визитов, а они свалились как снег на голову, и развлекай их тут! Кристина Юрьевна продолжала без умолку говорить. Если бы Савелия попросили вспомнить, о чем, он бы затруднился с ответом – Кристина Юрьевна перескакивала с темы на тему, расспрашивала его о семье и детях, не слушала ответов, вскакивала и выбегала на кухню снова включить кофейник. В конце концов, она утомила Савелия, у него стало рябить в глазах, и он невольно пожалел Елену. Он видел, как она взглядывала на Федора и тут же отводила глаза. Он представлял ее другой – более взрослой, более значительной… А оказалось, она совсем девчонка – бледная, тонкая, с густыми тенями под глазами и маленьким узким ртом. В ее позе было что-то изломанное и болезненное – она сутулилась, казалось, что зябнет; и все время отводила с лица прядку светлых волос…
Федор молчал. Савелий кожей ощущал растущее в гостиной напряжение и недоумевал – зачем они пришли? Но вдруг понял, что эти двое – как на острове. Их взгляды были вспышками молний; ему показало