нцев, то выходит, будто бы «Тарантелла» – не только лихая национальная пляска – она, эта мелодия, имеет еще и магическое свойство – отгонять от человека тарантулов – отвратительных, ядовитых пауков, – предотвращать их смертельные укусы.
Вот так и прошел день. Я собиралась рассказать здесь, тебе, Дневник, о сегодняшних событиях очень коротко, но вот опять не удержалась, расписалась сверх всякой меры. А сейчас – прощай. Надолго ли – не знаю.
13 апреляЧетверг
Германский Вермахт уже, кажется, совсем «дошел до ручки» – своих, «арийских» солдат остается все меньше и меньше, так теперь принялись вербовать в армию добровольцев из «неарийцев». В сегодняшней газете по этому поводу имеется статья, призывающая «всех живущих в Германии здравомыслящих мужчин – «восточных рабочих» – дружно вступать в ряды так называемой «Русской освободительной армии» (РОА), которая создана при содействии Вермахта и которую возглавил якобы «сознательно перешедший на сторону немецких частей» бывший советский генерал Власов.
«…Истинным патриотам России, – говорится в статье, – Великая Германия дает шанс грудью своей защитить святую Русь от жидов и комиссаров, вместе с армией фюрера вырвать ее из дьявольских сетей большевистского мракобесия, вернуть многострадальному русскому народу отнятые у него советской властью свободу вероисповедания, святую православную Церковь…»
Ишь, как они запели! И как пытаются сыграть на патриотических и религиозных чувствах русского человека! А все же интересно – кто такой «бывший советский генерал Власов»? Существует ли он на самом деле, или это имя – вымышленное?
В статье щедро расписывается также о том, какая райская жизнь ожидает после победы Вермахта тех «остарбайтеров», которые, «проявив благоразумие», пойдут служить в «Русскую освободительную армию». Тут тебе и выгодная, хорошо оплачиваемая работа, и дешевое комфортабельное жилье, и первоочередные льготные услуги, и даже предоставление всех гражданских прав наравне с немцами. Словом, можно подумать, что в дальнейшем у «цивилизованной Германии» только и забот будет, как бы получше угодить продавшим свою Родину подонкам, создать для них сладкую, безбедную житуху.
Тут же помещена фотография – три облаченных в немецкую форму молодца с нарукавными повязками «РОА» и с немецкими автоматами в руках натянуто улыбаются в объектив фотоаппарата. Под снимком подпись: «Эти парни выбрали свой путь. Их цель – освобождение России от проклятого большевизма, возвращение русскому народу духовной свободы, богатства и счастья».
Да… Интересно. И противно. И очень мерзкопакостно к тому же. О какой духовной свободе они говорят, каким счастьем и богатством прельщают взамен проданной Родины? Неужели кто-то из «восточников» клюнет на эту лживую приманку и пойдет против своих, в одном ряду с немцами? Да нет, вряд ли… По крайней мере, среди живущих поблизости от нас «остарбайтеров» я не знаю ни одного, кто был бы недоволен советской властью и горел желанием «свергнуть ее». Даже Ваня «Сидели мы на крыше», даже Алекс Болтун, думаю, не способны на такую подлость, хотя, помнится, раньше Алекс как-то и заикнулся о своей готовности послужить ради отпуска в немецкой армии.
В общем, как мне кажется, напрасно вы стараетесь, господа вербовщики. Не обольстить вам униженных, постоянно оскорбляемых «восточников» лживыми посулами будущей сладкой житухи. И, как любит говорить наша Нинка, – «фигос вам под нос!».
18 апреляВторник
Как радовались мы еще совсем недавно таким прекрасным, таким значительно-обнадеживающим новостям «оттуда». А сейчас снова тягостное затишье, снова томящая душу неизвестность. Ну, что там происходит? Где теперь те, кого, пользуясь словами нашего с Мишей стихотворения, «…так ждем, кого так страстно мы в мыслях зовем»?
Ни в газете, ни в сегодняшней радиопередаче ничего нет утешительного. Только фрау Гельб, провожая меня с Леонидом за порог, вымолвила со скорбным вздохом, что сейчас немецким солдатам в России приходится «ганц шлехт»[21] и что она страшно опасается для себя новой беды. Скоро наступит срок окончания временной отсрочки призыва Генриха в армию, и вряд ли теперь они, родители, сумеют отстоять своего дорогого мальчика. Не дай Бог, если он попадет на этот страшный Восточный фронт. Упаси, Господь… Сохрани его, Спаситель, и помилуй.
В воскресенье с утра был Роберт, однако ничего хорошего тоже не смог сообщить. Правда, бодро обнадежил (в который уже раз!), что вот-вот, не сегодня завтра, англо-американцы должны наконец открыть долгожданный второй фронт. Но только когда же реально настанет это «вот-вот»? И сколько уже было у нас таких разговоров, предположений.
На этот раз Роберт пробыл у нас недолго (сказал вахману, что должен навестить своих друзей на Молкерае, и тот, сверив время, отпустил его на час). Он ушел, взяв с меня слово, что я непременно приду во второй половине дня к Степану.
После обеда мы трое – я, Нинка и Миша – отправились туда. У Степана уже сидели Игорь, Сашко от Клодта, а также Янек и Зигмунд от Нагеля. А англичане так, увы, и не показались – вернее, не смогли показаться. Чертов вахман в отместку за то, что утром Фред чем-то здорово насолил ему, решил наказать всех. Он просто-напросто навесил на наружную дверь лагеря замок, а сам принялся периодически прогуливаться по дорожке вдоль дома.
Роберт, выбрав момент, подозвал к окну Генку, передал ему для меня записку. В ней, вперемежку с проклятиями в адрес «недобитого фашистского подонка», содержались и привычные нежные слова. Он надеется, что любимая простит его за несостоявшееся свидание. Пусть она верит – никакие преграды не удержат его долго вдали от нее, он все равно скоро, даже, может быть, завтра, постарается увидеться с ней… Теперь он, Роберт, просто уверен, что наш «грозз таг» непременно, рано или поздно, наступит, не может не наступить… Ну и так далее, в таком же духе.
Мы поиграли с поляками в карты, затем Степан, усадив Зигмунда в центр комнаты на табуретку и накинув на его плечи цветастый платок «бабци», взял в руки ножницы, расческу и превратился в парикмахера. Миша и Янек остались ждать своей очереди, а мы с Нинкой и с Сашко отправились домой. По пути решили зайти в «Шалман» и неожиданно нашли там развеселую компанию. Еще на подходе к дому услышали залихватское бренчанье балалайки, исполняемые чьим-то пронзительным голосом частушки, громкий смех.
Предвечерние часы выдались теплые, тихие, и все обитатели «Шалмана» оказались на улице – сидели на вынесенных в палисадник скамейках и табуретках. Тут же были Галя и Ольга (толстая) от Клодта, Лешка Бовкун, Иван Болевский. Вскоре подошли Вера с Люсей. Они шли к Клееманну, после чего намеревались вместе с Галей заглянуть к нам, но, заслышав музыку, тоже свернули сюда. А позднее появились и приятно преображенные после стрижки, благоухающие одеколоном Мишка, Янек и Зигмунд.
Напротив, через дорогу, толпилась, смеясь и переговариваясь, группа английских пленных, и среди них, конечно, Альберт.
Нас встретили с обеих сторон дружными, приветственными возгласами, а Галя – на сей раз она была в центре внимания: лихо наигрывала на балалайке и пела частушки, – а Галя, заметив, как Альберт при виде меня игриво встрепенулся, и как он, по обыкновению, ослепительно улыбнулся мне, – тут же выдала под общий смех в мой адрес несколько озорных припевок. Что-то наподобие того, что пусть подружка Вера не надеется на любовь черноглазого парнишки, что его сердцем уже давно пытается завладеть другая дивчина, которая к нему неравнодушна и которой он, этот ветреный, черноглазый парнишка, тоже усиленно дарит знаки внимания.
Надо признать, что Гале удались ее припевки, – видимо, она заранее подготовила их, поэтому и пела с большим задором. Последний куплет звучал примерно так:
Ты, подружка моя Вера,
Жди сердечную беду,
Черноглазого парнишку
Все равно я уведу.
Меня, конечно, немножко царапнула эта Галькина бесцеремонность, но я старалась не подать виду, хохотала вместе со всеми. Про себя же в досаде думала: ну, погоди, Галька. Придумаю же и я что-нибудь этакое ехидное в твой адрес. Будешь знать тогда!
Англичане, конечно, не поняли смысла частушек, но по неоднократно повторенным словам «Вера» и «Альберт», несомненно, догадались, в кого нацелены эти припевки. Они весело галдели о чем-то, сдержанно улыбались, а коварный Альберт, картинно приложив руку к сердцу, томно подмигнул сначала мне, а затем Гале.
В конце концов он и еще два англика не выдержали, перебежав дорогу, присоединились к нашей компании. Альберт, со значением улыбаясь в лицо заалевшей Гали, взял из ее рук балалайку, примериваясь, тронул струны. Но играть ему не пришлось. Из дверей Молкерая вышел вахман и сурово велел «перебежчикам» вернуться.
В общем, мы пробыли возле «Шалмана» до самых сумерек – удивительно, как это Квашник на этот раз оплошал: не засек и не разогнал наше сборище. Галя продолжала бренчать на балалайке, две Ольги – одна из них с сынком Леонидиком на руках – и Наталка пели поочередно частушки. Потом Рустам наигрывал вальсы и фокстроты, а мы – я в паре с Ваней Болевским или с Сашко от Клодта – танцевали. Разошлись, когда уже зажглись в домах огни.
Галя с Ольгой провожали нас. Проходя мимо Альберта (он и еще несколько англичан продолжали торчать возле дороги и игриво переговаривались с нами), Галя вдруг проворно отцепила приколотый к ее воскресному красному платью пучок первых голубеньких фиалок, засмеявшись, бросила их в его сторону: «Вид менэ. Визьми и не журись». А мне сказала, смутившись: «Цей Альберт – просто душечка! Таких гарных хлопаков я ще и нэ бачила… А як вин бегае за мячом! Я часто бачу, як воны грають в цей футбол. Вин самый ловкий».
Мне захотелось проверить реакцию «гарного хлопака» на подаренные ему цветы, и я, словно бы случайно, обернулась. Глядевший в нашу сторону Альберт тут же проворно поднес раскрытую ладонь к своим губам, послал мне пламенный воздушный поцелуй. Ах, ты, доннер-веттер, нох маль!