– Да, я хочу нормальную семью, ребенка. Понимаю, мы вместе совсем немного времени…
– Знаете, иногда год – это огромный отрезок времени. А вы знаете друг друга дольше.
Соломатина помолчала, прислушалась к шуму из прихожей – там Антон доставал чемоданы с антресолей. Татьяна Алексеевна отпила уже остывший чай.
– Вы родите ребенка, но останетесь с ним одна. Поверьте. Я читаю ваше будущее, потому что это – мое прошлое.
– Знаете, мне странно вести этот разговор здесь, в вашем доме, и в нашу первую с вами встречу. Вы же меня не знаете. И не знаете, какие отношения у нас с Антоном.
– Это не имеет значения. Антон абсолютно не приспособлен к семейной жизни. Я знаю это, я вижу это. Я повторяю вам, он копия отца.
Соломатина в замешательстве уставилась на Татьяну Алексеевну. Возразить был нечего, потому что разговор шел о каких-то абстрактных вещах – ощущениях, предположениях, предчувствиях и воспоминаниях. Соломатина была человеком конкретным, она опиралась на факты. А факты были таковыми. Они с Антоном любили друг друга. Их жизнь была сложной – их занятия, образ жизни, пристрастия и манеры себя вести очень разнились. Из-за этого их будущее было неопределенным. Впрочем, а у кого оно четкое и ясное?! Соломатина не знала, как отвечать Татьяне Алексеевне. И, помолчав, решилась только на одну фразу:
– Я вас поняла. Но мне кажется, что сейчас рано о чем-то говорить. И расставаться с Антом я не собираюсь.
В этот вечер у нее было плохое настроение. Антон это почувствовал и, не задавая вопросов, ушел в свою комнату. Остаток дня они провели как жильцы-соседи.
А наутро Антон встал рано и встретил Инну завтраком.
– Вот давай ешь. Иначе на работу не отпущу.
Соломатина поцеловала его в щеку.
– Спасибо. Я что-то расстроилась вчера.
– Я видел. И даже знаю почему.
– Знаешь?
– Догадываюсь. Мама. Она что-то такое сказала.
– Слушай. – Инна отложила вилку. – Обещай мне не пить. Вот я больше ничего не прошу. И ничего не хочу. Занимайся, чем хочешь. Или вообще ничем не занимайся. Только не пей.
– Понимаешь, я могу пообещать. И могу не пить. Хотя мне нравится это занятие. Вкус вина, эта терпкость, кислота, пряность… ну, понимаешь… Есть люди, которые любят мороженое и разбираются в нем – фисташковое нежное, маракуйя с тропическим вкусом, еще какое-нибудь там… Вот для меня вино точно такое же лакомство.
– Мороженое не вызывает зависимость и не действует так на организм.
– Диабет? – улыбнулся Антон.
– Ах, я не хочу больше спорить! – вдруг рассердилась Инна. – Нельзя ли просто ответить мне, да или нет. Или – постараюсь. Или – извини, это выше моих сил. Можно не разводить дискуссию по каждому поводу?!
– О, ты как мама. Она всегда отца обвиняла в том, что он занимается болтологией.
Соломатина помрачнела. Она вдруг вспомнила вчерашний разговор с Татьяной Алексеевной, и какой-то беспросветностью повеяло от этой жизни. Оказывается, нельзя вот просто так любить, так просто жить. Надо обязательно чего-то ждать, бояться, опасаться. Надо обязательно о чем-то помнить, держать в уме и на всякий случай готовиться к худшему.
– Ну, почему… – вслух протянула Инна.
Антон посмотрел на нее и ответил:
– Так устроены люди. Им мало счастья. Им несчастья подавай. А если их нет, этих несчастий, так обязательно выдумают их. Ешь, все остыло. – Он встал из-за стола и вышел из кухни.
Несмотря на предостережения Татьяны Алексеевны, Соломатина с Антоном не рассталась. Она зорко следила за количеством спиртного, устраивала скандалы, если обнаруживала нарушение договоренностей с его стороны. Подгоняла его в работе, везла на своих плечах дом и работу. Она выматывалась, уставала, иногда плакала. Но была счастлива. Соломатина любила Антона. А он любил ее. И жизнь в доме продолжалась, несмотря ни на какие пророчества.
Так прошло три года. А потом Антон получил литературную премию, стал известен, был приглашен в какие-то комитеты и в довершение ко всему поехал с писательской делегацией по стране. Какие-то там чтения должны были пройти в больших и маленьких городах Урала и Сибири. Расставались они надолго. Почти на месяц. Соломатина страшно беспокоилась:
– Ты же не пей там. Я же понимаю – вас будут встречать, угощать… И еще постарайся не изменить мне.
– Ты с ума сошла! – восклицал Антон.
Несмотря на всю самоуверенность и самонадеянность, он как-то растерялся от случившегося. Теперь ему часто звонили с телевидения, приглашали на радиостанции. Он выступал в библиотеках, неожиданное внимание сначала было приятно. Потом стало его раздражать, а потом он уже не мог без него. В его голосе и повадках появились самодовольство и превосходство. Соломатина с какой-то материнской нежностью, гордостью и снисходительностью наблюдала за происходящим. Ее забавляли метаморфозы, происходящие с Антоном. Она легко ему уступала в спорах – не уступить означало порой поссориться. Инна сопровождала его на различных мероприятиях, но держалась в тени, незаметно. Она только улыбалась, видя, как популярность дарит ему знакомства с милыми девушками, известными актрисами, просто приятными и легкими людьми. Сама же она не претендовала ни на что, она просто пережидала, когда эта полоса сменится другой, более спокойной, но не менее плодотворной.
– Знаешь, Инка, ты умная, но не спорь о том, в чем плохо разбираешься! – как-то сказал Антон.
Соломатина это уже слышала от него. Но тогда были другие интонации. И говорилось это в шутку. И на трезвую голову. Сейчас они вернулись с ужина, где опять все поздравляли Антона, а она сидела в уголочке, почти не разговаривая, но зорко следила, чтобы Антон не выпил лишнего.
– А откуда ты знаешь, что я в этом плохо разбираюсь?! – зло спросила она. – Ты об этом со мной никогда не разговаривал.
– Ну… – растерялся Антон, а потом опомнился: – Если бы ты разбиралась, то не говорила бы сегодня глупости за столом.
– Я? Глупости? – изумилась Инна. Она вообще ничего не говорила, она молчала. Ну, кроме каких-то двух или трех слов о поэзии Маяковского она ничего не сказала. И это были не глупости, а ее собственное отношение к поэзии тех лет. Она ее знала, много читала и имеет право на свое мнение.
– Да, что-то там про футуристов, эти все хрестоматийные банальности…
– Я так думаю. Как в хрестоматиях писали, так и я думаю. И не тебе судить о чужом мнении, – накинулась Инна на Антона, – кто ты такой, чтобы делать мне замечания?
– Я? – изумился Пьяных и смешно вытянул шею. – Я – лауреат премии. Я победитель…
От этой какой-то гусиной глупой позы Соломатиной стало смешно. Она расхохоталась от души на весь дом.
– Иди спать, победитель. Завтра поговорим.
– Нет! Я не пойду спать. Я не хочу спать. Я хочу поговорить с умным человеком… – Антон огляделся, подхватил свой плащ и направился в прихожую. Не успела Инна опомниться, как за ним захлопнулась входная дверь.
«Господи, да куда он?!» – беспокойство за хорошо выпившего Антона и ревность к многочисленным знакомым женского пола охватили Соломатину. Она не сомкнула глаз до утра. Но утром Антон не пришел. Он и вечером не пришел. И на следующий день он тоже не пришел. Он появился только через три дня и чуть ли не упал в ноги Соломатиной.
– Инн, прости. Но я не могу без тебя. Понимаешь, совсем не могу.
Соломатина смотрела на Антона и еле сдерживала себя. Ей хотелось и поколотить его, и обнять и поцеловать. И хотелось тут же помочь раздеться, накормить, уложить спать, подоткнув одеяло. «Инна, ты сходишь с ума. И не вздумай расспрашивать, где он был!» – сказала она сама себе. А вслух произнесла:
– Антон, иди в ванную, прими душ, переоденься, будем обедать.
Она так и не узнала, куда исчезал Антон. В Чехов он поехать не мог – ту квартиру Антон давно сдал. Эти деньги они тратили на хозяйство. Инна надеялась, что эти три дня Антон провел на Арбате, в доме Татьяны Алексеевны. «Но почему же она мне не позвонила, не предупредила. Понимает, что волнуюсь, – рассуждала про себя Инна, но тут же одергивала себя, – она могла думать, что я все знаю».
До ревности Соломатина не опустилась, постаралась эту историю превратить в случайность. Но история оказалась воротами плотины, которая то и дело прорывалась. Уходы, приходы, покаяния и разговоры про «последний раз» – это стало обычным делом в их жизни.
Глава пятаяНакануне
Банальная фраза «Жизнь – странная штука» у каждого имеет свою иллюстрацию. У Соломатиной картинка того времени имела вид калейдоскопа. Люди, события, телефонные звонки, встречи – все это менялось, прыгало, порой составляло вполне гармоничную картинку, а порой превращалось в какую-то горячечную череду кадров. Инна иногда не поспевала за временем, не запоминала лица, забывала сделать телефонные звонки, дико уставала и в результате страшно злилась на Антона. Злилась, потому что Антон среди этого безумства сохранял благодушие, улыбчивость и почти безмятежность. Соломатина долго не могла понять, как это у него получается. Пока до нее не дошла простая мысль – это она должна все успеть. Работать, содержать в чистоте дом, следить за собой и теперь почти знаменитым Антоном, отвечать на звонки и вести переговоры с теми, с кем он не желал общаться, помнить о платежах, покупать продукты, навещать родителей и не забывать о Татьяне Алексеевне – это все она. Антон же, поздно поужинав, поздно ложился, поздно вставал. Затем работал, если было настроение. Вечерами Пьяных уезжал, как он говорил, «понюхать жизнь». Нельзя сказать, что его жизнь протекала совершенно независимо. Наоборот. Он всеми силами вовлекал в свою орбиту Соломатину. Он пытался с ней обсуждать стихи, предложения, интервью, новые знакомства. Он спрашивал ее совета, искал поддержки, зачитывал стихотворные отрывки, репетировал выступления и шага не делал без ее одобрения. Соломатиной льстило это стремление взять ее в союзники и помощники, но… Но ей не хватало на все сил. Антон же теперь жил своей литературной славой и карьерой. Он стал меньше пить. Вернее, он вообще не пил – просто не было времени. Но уж если случался перерыв в этой теперешней круговерти, он не спешил на помощь Соломатиной, он закупал любимое розовое и «отдыхал».