— Он сам захотел прийти? — спросил я.
— Да. Или нет. Не знаю. Она предложила вас познакомить, и я согласилась… Она сказала, что я ей нравлюсь, и я ей сказала то же самое…
— Зачем мне этот мальчик? — сказал я, вдруг до боли закусив губу. — Я никогда его не видел. Может, я не хочу с ним дружить. Я его не знаю. И он меня не знает. Может, и он не хочет.
— Боже мой, — сказала мама. — Боже мой! Об этом я и не подумала. Я просто хотела, чтобы было лучше. Я сделала не так, да?
Мне вдруг стало её ужасно жалко.
— Ерунда, — забормотал я. — Ничего страшного. Не выгонять же его теперь.
— Да, конечно, — обрадованно сказала она.
— Где он, этот мальчик? Раз уж он пришёл — пусть.
— Он в комнате, иди, — сказала мама и погладила меня по голове. Даже в глазах темно стало от всего этого.
Я вошёл в комнату. Мальчик в белом пушистом свитере сидел на стуле и смотрел в потолок.
Мы оба молчали, а он смотрел в потолок.
— Здравствуй, — сказал я потом.
— Привет, — сказал он.
Я сел, а он встал, и мы долго молчали.
— Ду ю спик инглиш? — спросил он.
— Ноу, ай доунт, — сказал я. — Да ты садись.
— Почему? — спросил он.
— Что «почему»?
— Почему ты сказал, что не говоришь по-английски? Тем более, что ты правильно понял мой вопрос и ответил вполне грамотно.
— Я его не знаю, английский язык, — сказал я.
— А почему? У вас в школе что — немецкий или французский? Но ты всё равно правильно ответил, грамотно.
— Нет, в школе у нас английский.
— Так почему ты не знаешь?
— У меня тройка, — сказал я.
Я подумал вдруг, что мама сейчас стоит за дверью и старается услышать, о чём мы говорим.
— Мне моя велела к вам заскочить, — сказал он. — Потому что тебе нужна помощь. Он, говорит, новичок в нашем городе, у него, говорит, трудности. Какие именно?
Вдруг, — сам не понимаю, как это вышло, — я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Прямо в глаза! Как я сумел? Нет, это не я сумел, не специально, просто что-то меня заставило.
— Ну, привет. Я пошёл, — сказал он.
— Привет, — сказал я.
— Забегай поболтать.
— Я тут скоро по горло занят буду, — сказал я, краснея. Я опять старался не смотреть на него, когда закрывал за ним дверь. Честно, я почувствовал вдруг, что жутко устал.
— Ты с ним подружился, не так ли?
— Почти. Сразу ведь невозможно.
— Да-да, — сказала она. — Конечно. Я только очень хочу, чтобы ты не расстраивался, что сразу подружиться невозможно.
Когда она это сказала, со мной вдруг что-то случилось: я вдруг запрыгал, забегал по квартире. «Что с тобой? Что с тобой?!» — кричала мама. «Ничего, ничего, я сейчас, я скоро!» — кричал я. «Что же с тобой?!» — кричала она. «Ерунда! — кричал я. — Я сейчас!» — и выскочил, хлопнув дверью, из квартиры на лестницу с белым листком бумаги. Я даже не помню, откуда он у меня в руке взялся.
Я помчался по лестнице наверх, на самый верх, на восьмой этаж, и только там остановился и отдышался. Сердце у меня прыгало, как ненормальное. Я открыл окно, и мне в лицо подул ветер, и небо было голубое-голубое и огромное, и я стоял высоко над землёй один, люди были совсем маленькие внизу, а ветер был тёплый, и я, торопясь, сложил из белой бумаги птичку, и размахнулся, и кинул её из окна в воздух.
Она не заковыляла в воздухе, не свалилась головой вниз, нет, она полетела плавными широкими кругами, медленно приближаясь к земле.
Вдруг я увидел внизу Зику, совсем маленькую сверху, и ещё какую-то девчонку — тоже очень маленькую, они шли, держась за руки и размахивая портфелями. Мне эта девчонка показалась знакомой, но я тут же подумал, что это ерунда, ведь у меня же нет знакомых, и как раз в этот момент не Зика, а эта девчонка увидела мою птичку и стала прыгать и хохотать. Птичка всё приближалась к ней, летела всё ниже и ниже, делая круги всё меньше и меньше…
Не знаю почему, но мне вдруг стало не по себе, оттого что птичку сразу будут лапать руками, прямо у меня на глазах, или — ещё хуже — Зика притащит её домой, и получится так, будто ничего и не было. Птичка уже летела совсем низко, только руку протянуть — и совсем рядом с этой девчонкой, она прыгнула вперёд, но промахнулась, птичка полетела дальше, снижаясь, но в этот момент — то ли ветер подул, то ли ещё что — я не понял и даже растерялся, — она вдруг подскочила вверх и понеслась, набирая высоту, в небо, и не кругами, а прямо, всё выше и выше и, наконец, взмахнув в последний раз белыми крылышками, исчезла в голубом небе.
7
На другое утро я почему-то первым делом вспомнил про вчерашнюю птичку. Я думал о ней всё утро — и пока молча завтракал, и пока шёл в школу, и в школе я о ней думал, когда сидел один в пустом классе на последней парте и ждал эту Рыбкину.
— Громов! Громов! — услышал я и увидел вдруг, что я в классе не один, а сзади стоит ещё какая-то девчонка. — Ты приготовил тряпку? А ведро? Я сейчас, погоди. — И она вылетела из класса.
Скоро она вернулась и принесла кучу тряпок, ведро с водой, швабру и здоровенную лейку — даже неясно было, как это она, такая букашка, всё это дотащила. Косички у неё торчали в разные стороны, а спина была узенькая-узенькая.
— Что мне нужно делать? — спросил я.
— Я подмету пол, — сказала она. — Потом будем вытирать парты, доску и поливать цветы.
Она была ничего себе, симпатичная, может быть, потому что швабра у неё в руках была огромная, а сама она как букашка — и я просто диву давался, как она ловко с ней обращается. Пол она сначала весь полила из лейки. Мне было стыдно, что я сижу и ничего не делаю.
— Давай я тоже, — сказал я.
— Тогда поливай пока цветы.
На втором окне в первом же горшке я увидел жука. Он сидел на земле, чёрный, кругленький, толстый, довольно большой, и что-то творил передними лапками. Вполне красивый жучище. Про лейку я забыл.
— Громов, Громов! — услышал я. — Что же ты не поливаешь?
Я повернул голову — она стояла рядом.
— Жук, — сказал я.
— Действительно, — сказала Рыбкина, вставая на цыпочки. — Жучок, жучочек!
— Как же теперь поливать, раз он тут сидит? — сказал я.
Рыбкина сказала:
— Я его перенесу в соседний горшок, а ты пока этот поливай.
Мы так и сделали. Потом, когда я принялся вытирать доску и парты, Рыбкина утащила из класса лейку и швабру, после — ведро и тряпки. Она вернулась, и делать нам больше было нечего. Она села за свою парту, а я за свою, я поглядел на неё, и она покраснела.
— Тебе нравится Кудя? — вдруг спросила она.
— Какой Кудя?
— Ну, Кудинов?
— Я не знаю, кто это, — сказал я.
Рыбкина сделала ужасно огромные глаза.
— Ты серьёзно? — спросила она.
— Вполне.
— Это же твой сосед по парте.
Она смотрела на меня, как на ненормального.
— А-а, — сказал я. — Сосед. Он вроде ничего.
— Он лучше всех в классе танцует, — сказала она. — А учится хуже всех. Круглый троечник и «двойки» бывают. Ты смотри осторожно с ним.
— А что такое? — сказал я. Мне не понравилось, что она ябедничает.
— Он знаешь что за человек? Выкинет на уроке какой-нибудь номер, а сам сидит как ни в чём не бывало и всегда влетает не ему, а соседу по парте. Я знаю, я с ним сидела в прошлом году.
«Она желает мне добра», — подумал я.
— А ты не знаешь, как эту девочку зовут? — спросил я. — Она от нас через класс учится.
— Какую девочку? — спросила Рыбкина. — Там много девочек.
— Ну, такая… красивая… симпатичная, — сказал я. — У неё ещё волосы вот так. — И я показал.
— Тебе нравится эта девочка? — спросила она.
— Она ничего себе, — сказал я.
— Она тебе просто нравится или очень?
— Не знаю, — сказал я. — Она вообще-то ничего себе. Как её зовут?
— Я не знаю этой девочки, — сказала Рыбкина.
— Что же ты спрашиваешь, очень она мне нравится или нет?
— Не знаю я никакой девочки, — сказала Рыбкина.
Она не глядела на меня.
Потом спросила:
— Как это ты умудрился попасть директору в живот головой?
— С чего ты взяла?!
— По-твоему, этого не было?
— Кто тебе об этом сказал?
— Не помню кто. Неважно. Об этом знают все.
— Как все?
— Так все!
— Неохота с тобой разговаривать, — сказал я.
— Не больно-то и хотелось!
— Смотри! Смотри! — вдруг закричал я, обо всём позабыв. — Наш жук летает по классу. Смотри! Гудит! Гудит!
Я крутил головой, следя за жуком. Он летал медленно и гудел, как самолёт. Потом разогнался и вылетел в форточку.
— Всё, — сказал я. — Улетел.
Я посмотрел по сторонам и увидел, что я в классе один, Рыбкина куда-то делась, и тут же я услышал голоса и топот ног, и в класс ворвались ребята и девчонки — начинались уроки.
8
Весь мой класс сидел в троллейбусе и классный руководитель Евгения Максимовна — тоже, ребята шумели, а Кудя — Кудинов сидел рядом со мной и молчал, и это меня особенно пугало: вдруг он сейчас выкинет какой-нибудь номер, а Евгения Максимовна подумает на меня. Мы ехали на «день здоровья».
Я был не в своей тарелке. Ну, не так, как каждый день, а совсем по-другому, потому что утром вот что произошло.
Евгения Максимовна вошла в класс и сказала, что сегодня у нас действительно «день здоровья», но что каждый класс проведёт его на свой лад, поэтому давайте выберем, что будем делать именно мы.
Все стали ужасно орать, каждый лез со своим предложением, кто кричал про стадион, кто — про Неву, кто — про кино, и все друг на друга цыкали, потому что каждому нравилось его предложение, а другие — не нравились, и тогда — не знаю, что на меня нашло! — я вдруг встал и громко сказал:
— Поехали на залив!
Все замолчали. Наверное, от удивления. Не ожидали от меня ничего подобного.
Евгения Максимовна сказала:
— Как на залив? Это куда?
— На Финский залив. Ну, на море, что ли.
— А там что? Что там привлекательного?