– А почему нет? Только потому, что вы не знаете меня?
– Причина вполне достаточная.
– Да, – согласился я. – Достаточная. И все-таки попробуйте поверить. Ведь мы же люди.
Он пристально смотрел на меня. Потом достал бумажник, отсчитал сорок рублей, протянул мне и все так же внимательно смотрел на меня, не говоря ни слова.
– Адрес, – напомнил я.
– Да, – сказал он и, улыбнувшись, написал адрес на листке из записной книжки.
– Спасибо, – сказал я.
Он кивнул и ничего не ответил, а когда я поднялся и взялся за чемодан, остановил меня:
– Подождите... Можете не отвечать, конечно, – но для чего вам понадобились деньги?
– Чтобы увидеть девушку, которую я люблю. Это удивляет вас?
– Пожалуй, нет... Но мне никогда в голову не приходило сделать вот так, – сожалея о чем-то, сказал он.
Я взял ее за руку и сдавленно проговорил:
– Маша...
Она глядела на меня. Говорить было трудно.
– Маша, выслушай... Я люблю тебя. Скажешь, что это невозможно – ведь мы почти не знаем друг друга... Месяц назад я и сам так думал. А теперь мне страшно представить, что этого могло не быть. Машенька, милая, родная моя... Я люблю тебя, слышишь? Ты можешь смеяться, можешь ничего не говорить, но только верь мне. Я люблю тебя. Я не могу думать ни о чем другом. Мне нужно каждую минуту видеть тебя, слышать тебя, говорить с тобой...
Она стояла очень близко, так что я ощущал ее дыхание на своем лице, и глядела на меня. И вдруг закрыла глаза. Я только сейчас заметил, как дрожат ее пальцы, сжатые в моих руках.
– Маша...
Она прислонилась ко мне, положила руки на плечи и, чуть приподнявшись, прижалась губами к моим губам. Я обнял ее, и случилось то, чего еще никогда не было в моей жизни и о чем я мог только мечтать все годы.
21
Потом ей казалось странным, что она так плохо помнит все дни, проведенные с Андреем. Не помнит, где они ходили вдвоем, с кем встречались. Видела улыбку Андрея, его глаза, его губы. А когда вспоминала сильные и ласковые руки, обнимавшие ее, снова волненье и счастье тех дней охватывало ее...
... Вечер – тихий, морозный. И снег. Он медленно кружится в воздухе, падает на деревья, кусты акаций, крыши далеких домов. Кажется, что снег идет уже целую вечность. Или одно мгновение? Она не знает. Не знает, долго ли они так сидят, обнявшись, и сколько уже вечеров было так – один, два, десять? Андрей целует ее. Какой-то парень так увлекся, глядя на них, что поскользнулся и упал.
Она засмеялась.
– Маша...
– Да, милый?
– Поедем на Северный полюс?
– Поедем... А зачем?
– Так просто. Во-первых, интересно, а во-вторых, чтобы никто не мешал. А то и поцеловаться толком нельзя.
Она опять смеется.
– Да ну их, пусть смотрят.
Андрей наклоняется к ней, и она очень близко видит его глаза. Скорее угадывает, чем слышит:
– Любишь?
Она закрывает глаза и тихо шепчет:
– Да, милый... Да, мой любимый... Больше всего на свете... Больше всего на свете...
... Потом они куда-то идут. Куда? Не все ли равно. Идут, лишь бы идти. Идут, не замечая никого вокруг. Что им люди? Они вдвоем, а это так много, что ни для кого другого уже не остается места.
... Еще один день – яркий и солнечный. Они катаются в лесу на лыжах. Андрей ходит на лыжах плохо, и она смеется над ним, поддразнивает, бьет палками по веткам деревьев. Снег осыпается, сверкает на солнце миллиардами тончайших осколков, оседает на плечах Андрея, и он, седой, словно новогодний дед-мороз, пытается догнать ее. Но она легко убегает вперед, потом возвращается, на ходу обдает его снежной пылью и отъезжает назад. Оттуда она зовет Андрея, и ее голос далеко разносится в звонкой тишине зимнего дня. Андрей не отзывается, и она едет к нему. И вдруг недоброе предчувствие сжимает ей сердце. Она видит Андрея – он стоит, тяжело опираясь на палки, наклонив голову, и словно что-то надломилось в нем и какая-то тяжесть давит на плечи, не дает разогнуться. Она быстро подъехала к нему. Андрей выпрямился, и она встретила его взгляд – спокойный и ласковый. Но она увидела и другое – что лицо его бледно и на нем еще остались следы боли. Она сделала вид, что ничего не заметила, и уже не обгоняла его, а все время шла рядом. Потом, осторожно стряхивая снег с его плеч, сказала негромко:
– Устала, Андрюша...
И они медленно пошли из леса.
Прощаясь, Андрей серьезно посмотрел на нее:
– Маша, мне надо сказать тебе...
Она прижала ладонь к его губам и быстро – слишком быстро – заговорила:
– Тебе ничего не нужно говорить, потому что я просто не хочу тебя слушать. Ни о твоем прошлом, ни о твоем будущем. Ты со мной, а все остальное не имеет значения. Ты слышишь? Я все знаю, но это не имеет никакого значения!
Она еще что-то говорила ему, пыталась шутить, а когда, наконец, они расстались, почувствовала, как дрожат колени... Боже мой, почему именно он? Она уже знала от Олега, что Андрей болен, но все это казалось таким далеким и нереальным. И вот первое напоминание... Она растерялась, но больше этого не будет. «Он должен знать, что я всегда буду с ним, – сказала она себе. – Он никогда не должен сомневаться во мне...»
22
В комнате было жарко, и Маша расстегнула верхние пуговицы блузки, и когда я наклонялся к ней, видел продолговатую ложбинку на груди.
– Посмотрела на тебя и забыла, о чем собиралась рассказать.
– О том, как ты расправилась с задачей о коэффициенте поверхностного натяжения.
– Ага... Только подожди, я приоткрою окно – уж очень жарко.
На самом деле было не жарко – просто у нее всегда горячее тело, и только руки прохладные и ласковые.
Она пошла открывать окно, и я снова увидел, какая она красивая, – я все еще не мог привыкнуть к этому и иногда разглядывал ее с каким-то удивлением и тревогой. Она знала, почему я так смотрю на нее, и начинала посмеиваться надо мной.
– О боже, что у меня на голове творится. – Она стояла у зеркала и пыталась как-нибудь наладить растрепавшуюся прическу. – А все это твоя работа.
Я засмеялся – волосы у нее густые и пышные, и ее попытки навести порядок выглядели довольно жалко.
– Ну вот, смеется... Набезобразничал – и рад. – Она горестно вздохнула и, собрав волосы в узел, стала закалывать их шпильками.
– Не надо, – попросил я.
– Ну как же, не надо, – проворчала она и продолжала закалывать волосы.
Я подошел к ней сзади и стал осторожно вынимать шпильки из волос. Она строго нахмурилась:
– Что это значит? В конце концов мои это волосы или твои?
– Мои...
– Ответ по существу... Они ведь действительно твои.
Лицо ее дрогнуло, она повернулась ко мне и обняла меня. Я подхватил ее на руки, и опять повторилось то, что было уже бесчисленное множество раз, и каждый раз это было по-новому. Но всегда меня переполняло непостижимое чувство, когда мир, только что казавшийся таким огромным, вдруг уменьшается до ничтожных размеров и из него исчезает все, кроме драгоценной тяжести на руках, знакомого аромата волос, любимых губ, любимого голоса и отчетливого сознания, что время исчезло...
– Сегодня большой праздник, – сказала она. – Уже две недели, как ты приехал ко мне. Как сильно бьется у тебя сердце! Знаешь, я думаю о том, как много еще таких недель будет у нас впереди и ты всегда будешь со мной... О чем ты думаешь? Обо мне, но как?
Я действительно думал о ней и еще о том, что не смогу больше выдержать этого – каждый день быть рядом с ней, делать вот такое спокойное лицо, подавлять напряжение во всем теле, иногда переходящее в боль, и чувствовать себя так, словно стоишь на шатающемся камне на краю обрыва, и этот камень в любую минуту может вырваться из-под ног, и тогда уже не будет ничего, кроме пропасти. Я видел, что она тоже знает об этой пропасти, и боялся, что она не выдержит, и не хотел этого – я очень любил ее, чтобы хотеть этого сейчас.
Я сказал ей, что должен уехать.
– Уехать? – не поняла она. – Куда?
– В Москву.
– Почему?
– Там меня ждет работа.
Она приподнялась, внимательно посмотрела на меня.
– Но ведь не только поэтому ты хочешь уехать... – Она не сводила с меня глаз. – Есть еще какая-то причина?
– Да.
– Какая?
– Ты.
Она ждала, что я скажу еще, но я молчал.
– Не понимаю...
– Для нас обоих будет лучше, если мы ненадолго расстанемся. А я не хочу, чтобы ты сейчас решала свою судьбу.
– Но она уже решена, милый. Моя судьба – это ты, и я не понимаю, что может грозить нам. Как странно ты смотришь...
– Выслушай меня, Маша, и попытайся понять правильно. Месяц назад ты совсем не знала меня. Ты и сейчас меня не знаешь. Потому что сейчас мы счастливы, есть только я и ты, а все остальное не имеет значения. Но так не будет всегда. Не может быть всегда так. Будут другие радости, другие люди, другие дела. Будет жизнь, Машенька. Только тогда мы увидим друг друга такими, какие мы есть. Поверь мне – я знаю, что говорю. И уверяю тебя, что на самом деле я не такой, каким кажусь тебе сейчас. То есть не всегда такой. То, что ты видишь сейчас, это только часть меня. Может быть, когда мы по-настоящему узнаем друг друга, окажется, что мы ошиблись...
– Ошиблись? – Она вся подалась ко мне, и я почувствовал, как дрожит ее рука, лежащая на моем плече. – Но как же это может быть ошибкой? Нет, ты просто не думаешь, что говоришь. – Она коротко засмеялась. – Это невозможно!
Я встал и прислонился спиной к стене.
– Возможно.
– С тобой уже было такое?
– Да... Было то, что я называл любовью, и кончилось...
Она тихо спросила:
– Когда ты расстался с ней?
Я опустил голову и ничего не ответил. Она повторила:
– Когда ты расстался с ней?
– Два месяца назад.
Она зажмурилась, словно ее ударили, и, когда открыла глаза, я увидел в них слезы.
– И ты говоришь мне это?
– Да...
– Зачем? Зачем? – повторила она.