— Великолепно! — воскликнул Коле. — Вот тебе материал, чтобы написать продолжение.
Днем было жарко: воздух в квартире становился все тяжелее и гуще, стало трудно дышать. Но открывать окно не имело смысла — на улице было еще жарче.
Боян пошел в ванную и встал под душ, но тут телефон зазвонил снова.
На этот раз сначала было долгое молчание. Потом чей-то голос, голос человека, не привыкшего к чтению, попытался выговорить названия мест раскопок в Ираке, но получалось у него не очень.
— Хассуна-Самарра, Халаф, Эль-Убейд, — помог ему Боян. — Хорошо. А что дальше?
Тот, что на другой стороне линии, размышлял, что сказать, время от времени испуская какие-то недооформленные звуки.
Внезапно у Бояна появилась счастливая идея.
— Максуд, — строго сказал он. — Что происходит, Максуд?
— Ничего, — медленно сказал Максуд. — Как ты меня узнал?
— Откуда у тебя мой телефон?
— Сказали, — ответил Максуд. — Есть люди, они знают.
Наступило молчание. Боян ждал.
— Зачем ты пишешь такие вещи, — начал Максуд таким грустным голосом, как будто ему лично нанесли тяжелую обиду. — Нехорошо. Ты нас огорчаешь.
— Кого это я огорчаю?
— Ну, всех. Всех нас. Что мы тебе сделали плохого… — Максуд затянул, заголосил, жалуясь и подплакивая, как это делают цыгане-нищие.
— А шины?
— Какие шины? Я был против. Это моя дуреха говорит: проколи, да проколи! У нее самой мозги проколоты. А я им говорю — не дам! Зачем колоть…
— Максуд, — сказал Боян голосом, полным укоризны. — Я к тебе со всей душой…
— Я помню, ты и вправду сделал доброе дело. И я тебе сделаю. Тут вот… — и он запнулся. — Тут кое-какие люди хотят тебя видеть.
— Какие люди?
— Есть такие. Которые этим занимаются, ну, копают. Они хотят тебя видеть, поговорить с тобой. Ты человек ученый, поэтому. И они заплатят столько, сколько надо, это не проблема.
— Где?
— Не здесь, не в Скопье. Они опасаются, понимаешь.
— Так где?
— Знаешь где Костоперская скала?
— Костоперская скала? Знаю… Только это далеко.
— Не очень-то и далеко. Час езды на машине. Завтра в полдень тебя там будут ждать. Приедешь?
— Приеду, — сказал Боян.
— Но только приезжай один.
— Ты будешь?
— Буду. Я буду тебя ждать. Не волнуйся, ничего с тобой не случится. Но приезжай один.
Закончив разговор, Боян просмотрел книги. В одной нашел интересовавшие его сведения. Костоперская скала была местом с несколькими слоями — доисторическое поселение, позднеримская крепость, средневековый некрополь. Пробные раскопки там начинали, но до настоящих, серьезных раскопок дело так и не дошло.
Он позвонил Майе.
— Поедешь один? Да ты с ума сошел!
— Они ничего мне не сделают — я им нужен. Не думаю, что они опасны.
— Но зачем ты лезешь во все это?
— Я любопытный.
— Но ведь они на самом деле вредят научной археологии. Уничтожают…
— Знаешь, — сказал Боян, — хоть я и археолог, мне кажется: то, что когда-то оказалось под землей, там должно и остаться. Все остальное — осквернение. Так что и те, и другие…
На слегка волнистой равнине поднимались две сплющенные горы: в попытке выразить свой немощный крик чрево земли извергло ошметки лавы, застывшие базальтовой грядой. Холмы — один слева, а другой справа — начинались с небольшого подъема, а затем внезапно превращались в каменный круг из огромных скал. На самой вершине была ровная площадка — как темечко на увенчанной короной голове. У подножия одного из холмов, того, который был справа от дороги, рядом с полуразрушенной водяной мельницей, Боян остановил машину.
Людей вокруг не было; дома вдали казались заброшенными.
Идя по грунтовой дороге, которая спиралью поднималась по каменной громаде, Боян заметил множество обломков керамики. Поднял несколько: в углах кирпичей была отметина, которую Боян сначала счел упрощенным чертежом лабиринта; но, приглядевшись получше, понял, что это был всего лишь знак, оставленный производителем кирпичей — неуклюжее движение пальцем по влажной глине, линия, которая, собираясь стать окружностью, закончилась, не слившись с началом, а повернув к центру.
Было нечто удивительное в этом следе человеческой руки, много веков назад оставившей на кирпичах свой отпечаток, но это был всего лишь отпечаток механического движения — ему не хватало смысла, оно не передавало никакую мысль. Боян бросил обломки в траву.
Над ним возвышались скалы с рваными краями — кто-то давно, а может быть, и не так уж давно, добывал тут камень, создав небольшую каменоломню. На самой вершине скалы стояла птица. Она была пепельно-серого цвета, но с оттенком красноватой ржавчины. Когда птица расправила крылья и взлетела, Боян понял, что это пустельга — маленький красный сокол, который живет вблизи человеческого жилья и особенно любит всякие руины.
Пустельга сделала над ним круг и вернулась на старое место.
Боян почувствовал на себе сосредоточенный взгляд птицы. Он был здесь чужаком; птица — хранительницей святого места. Она явно хотела понять его намерения, и Боян посчитал естественным это желание птицы узнать цель появления двуногого существа, незваного гостя, в ее царстве.
Он легко нашел дорогу между скалами и, кое-где цепляясь за камни руками, поднялся наверх. Открывшееся пространство показалось ему похожим на естественную крепость: в неправильном круге из гигантских скал, расположенных, как зубцы короны на вершине кургана, находилось небольшое плато, поросшее травой. Вокруг царила тишина — казалось, что существа, живущие здесь, заключили неписаный договор не нарушать ее. Пустельга, бесшумно взмахивая крыльями, описала в небе над Бояном еще один круг и исчезла за горой. Интересно вели себя ящерицы: они молниеносно меняли положение — их тела были похожи на некую движущуюся клинопись на каменном пергаменте.
Посланник далекой империи, находящейся в упадке, прибыл к оракулу, который один мог сказать, что нужно сделать, чтобы избежать вторжения варваров и разорения поселений. Но чем дальше входил он в святилище, тем яснее понимал, что пришел слишком поздно: храм разрушен, служители разбежались, священная утварь разграблена.
Боян подошел к месту, где, очевидно, проводили раскопки. В яме на глубине метров двух был виден фундамент какого-то здания: склепа, маленького храма, сторожевой башни? Кирпичи были широкие, плоские — византийского периода, без сомнения. Между собой они были связаны смесью извести и дробленого камня. Судя по свежевыкопанной земле, кто-то работал тут совсем недавно. Что он мог найти? Если это могила — то череп с монетой между зубами, чтобы оплатить путешествие на другой берег реки забвения. А если это была крепость — бронзовый наконечник стрелы или, в лучшем случае, шлем, проеденный ржавчиной. Но те, кто здесь копали, конечно же, искали золото.
— Эй! — раздался голос позади него. — Опаздываешь.
Боян обернулся.
Перед ним стоял Максуд, появившийся из-за высокой травы.
— Ты тут копаешь? — спросил Боян.
— Копают, — сказал цыган. — Все время копают. Много копают.
— Кто?
Цыган пожал плечами.
— Откуда я знаю. Кто хочет. Дикие люди. Их тут немерено.
— Это запрещено, знаешь?
— Не знаю, — ответил Максуд. — Я законов не читаю. Что ты все время талдычишь: запрещено, запрещено!
— Хорошо, — сказал Боян, — а где те, другие, приятели твои?
— Тебя ждут, — произнес Максуд и неопределенно мотнул головой. — Там.
Из-за скалы появились трое.
Боян дружелюбно помахал им, но они не ответили на жест: стояли в высокой траве и внимательно на него смотрели.
Красный сокол сделал над ними круг, скользя все ниже по невидимому склону воздушного потока, потом резко пошел вниз и скрылся из вида.
Трое продолжали стоять неподвижно.
— Что это с ними? — спросил Боян.
— Смотрят, один ты или нет, — сказал Максуд. — Не хотят сюрпризов.
— Сюда никто не может прийти незаметно, — сказал Боян. — Сверху все видно.
— Иди, — подтолкнул его цыган. — Сначала поздоровайся вон с тем, высоким. И не говори ничего плохого об албанцах, понял?
Подойдя к этим троим, Боян сначала протянул руку стоящему посередине.
Небритый тип с костлявым лицом и кустистыми бровями, крепко сжал ее.
— Я Джемо, — сказал он, глядя в глаза Бояну. — Ты один?
— Сам видишь, — сказал Боян.
— То, что видно, не всегда правда, — процедил Джемо с кривой улыбкой.
— И наоборот, — не смог удержаться, чтобы не добавить, Боян.
— Что наоборот?
— Ничего. Просто так. Я Боян.
— Я Димче, — поспешил представиться парень в белой футболке с короткими рукавами, на которой было написано по-английски: Не стреляйте в пианиста! Он протянул левую руку — два пальца правой руки были забинтованы.
— Пианист?
— Техник, — сказал парень и сделал неопределенный жест, как будто таская по полу пылесос.
— Все детали после, — сказал Джемо.
Боян протянул руку третьему — низенькому пожилому мужчине с короткими волосами, очень круглой головой и черными очками на носу — но тот не протянул ему руку в ответ. Он стоял, приподняв лицо, и смотрел чуть выше головы Бояна. Боян мог поклясться, что он его уже где-то встречал. Тут Боян опустил глаза и увидел туфли: огромные белые туфли, украшенные черными треугольниками из лакированной кожи — и вспомнил, где именно и когда он его встречал.
— Мемед, — сказал Джемо. — Не видит.
— Ясно, — сказал Боян, убирая руку. — Тогда давайте посмотрим, как обстоит дело, и решим, что будем делать.
— Что будем делать… — протянул Джемо. — Я слышал, тебе не нравится карта?
— О карте потом, — сказал Боян. — Давайте сначала посмотрим, что вы нашли.
Джемо вызывающе взглянул на него.
— Никаких потом, — сказал он. — Сначала карта.
В том, как держался Джемо, сквозила заметная угроза. Он говорил так, как будто искал ссоры — хотел потянуть время, не желая приступать сразу к делу, а может быть, потому, что не доверял Бояну, или, возможно, просто проверял его на выносливость, устроив ему своего рода экзамен.