Немного привыкнув к темноте, подруги разглядели еле заметные автозаки. В одном из них открылась дверь, и вышел большой «кличкообразный» мужчина лет сорока пяти.
— По моим сведениям, он должен сейчас появиться. Уже час ждем, — сказал он. — Мои обошли здание вокруг, не нашли. Сейчас внутри ищут, — человек-бык неслышно подошел к прибывшим.
— Алексей, — представился незнакомец. — Я друг Ивана, полковник Следственного комитета. Мы ждем преступника, который, по нашим данным, должен явиться, чтобы ликвидировать свидетеля. Я прошу вас зайти в грузовик. Там тепло и безопасно.
Подруги переглянулись и обе, не отрываясь, вопросительно уставились на Ивана, потом на Алексея по очереди.
— Иван! — наконец сказала Лера. — Что это такое? Какого свидетеля и кто хочет ликвидировать? Где Анечка и Анна Ивановна? И кого тут ждут?
В это время подкатила еще одна машина, но уже милицейская, из нее почти на ходу выпрыгнул Глеб. Голова перевязана как у незабвенного революционера Щорса[9], о котором в советские времена была сложена песня.
— Глеб, ты зачем приехал?! — почти в один голос зашипели Лера и Вероника. — Тебе в палату надо!
— А тут что, не больница? Вон сколько палат есть! — и он засмеялся.
Из машины вышел еще один товарищ в фуражке. У него было важное большое лицо, белеющее под луной как блин.
— Это Сан Саныч Верблюдов, — сказал Глеб, а его приятель махнул всем рукой и кивнул.
— Да мы уже догадались, — сказала Вероника. — Боже мой, ну и народу собралось, давайте штурмовать уже, что ли!
— Я ничего не понимаю! — выпалила Лера. — Ты что, все знал?! Ты знал, что здесь ждут племянника, и ничего мне не говорил? Ну… ты… гад! Хоть бы слово сказал! — и она отвернулась от Ивана к Веронике.
Этот вечер вконец испортил ее нервы, а саму Валерию Бортник превратил в тряпичную куклу, которую можно дергать за ниточки и поворачивать, куда вздумается. Просто не осталось сил. Она не говорила подругам, что именно видела в новостях, потому что было стыдно, как в девятом классе на вечере с гитарами.
— Да подожди ты, — сказала Вероника. — Какая разница — знал или не знал! Нужно делать то, что нам говорят! Это же понятно, что сейчас будет задержка. То есть, задержание…
Неизвестно, случайно ли она оговорилась или специально, но на эти ее слова никто даже не улыбнулся. Стояла душная летняя ночь, люди в сосновом лесу тихо переговаривались между собой. До ворот клиники было очень близко, а значит — и до беды, которая вот-вот могла случиться.
Стоять на месте было невыносимо, и Лера с Вероникой пошли в грузовик, как им тактично приказал Алексей, указав громадной рукой на машины. Именно тактично, потому что Лера все же успела посмотреть ему в глаза, а они были черные, глубокие и холодные.
Такие люди не умеют много говорить, зато они умеют приказывать и воевать. С первого взгляда было понятно, что Алексей солдат, хоть и полковник. Этому человеку не впервой отдавать приказания, он видел смерть, погони, раны и муки других людей и еще много того, о чем можно только догадываться, и от этих догадок содрогаться.
Лера не отвела взгляда — еще чего! Но потом все же отвернулась, ей было страшно.
Ничего ужаснее нынешней ситуации и быть не могло! Как только подруги подобрались к разгадке, Анечка и жена Шмелева оказались в смертельной опасности!
Шел второй час ночи, когда парни в защитных костюмах и масках (бедные, жарко, наверно!) замерли и слились с темнотой — подруги увидели это из окна автомобиля, в который их привела судьба. Вот ведь как бывает, кого-то судьба приводит в чужую страну, кого-то — к алтарю, так сказать, а их она привела сначала в ступор, а потом в бронированный автомобиль.
Недалеко за толстыми стенами жили, пели песни в зарешеченные окна, смеялись при виде супа, играли в прятки и кричали хриплыми голосами на разные лады те, кого судьба привела в психдиспансер.
Со времени звонка Анечки прошло всего пятьдесят семь минут, а казалось, что сутки. Женщины наблюдали через бронированное стекло огромной танкоподобной машины, как тени стремительно метнулись к корпусу депрессивных больных.
Потом появился Настойкин, похожий на петуха, которому вот-вот отрубят голову. Он выскочил и стал метаться от двери здания к стоящим возле леса людям. Волосы его были растрепаны, халат расстегнут, а глаза — несчастные, как у собаки породы «бассет»[10].
Его тут же приняли в броневик, на котором он со своей протянутой рукой мог бы с успехом изобразить Ленина, только кепки не хватало. В машине он не сидел, все порывался куда-то идти, а потом вынул из кармана пузырек с темной жидкостью и сделал несколько глотков. И только после этого притих.
У Леры был такой ступор, что думать она вообще не могла, приходящие мысли были совершенно больными. Надо будет полежать здесь оздоровиться, что ли…
Как им разрешили эту операцию среди ночи в клинике для душевнобольных? Наверное, Алексей все же был важным чином, если наперед знал, что ему все сойдет с рук. Или положение настолько серьезное, и преступник представляет большую опасность, что ради его поимки дали согласие. Хотя операция прошла совсем не слышно и очень быстро, долгим было только ожидание.
Появление племянника
Анечка поняла, что сейчас у нее выскочит сердце — так сильно оно громыхало в груди. Дверь, которую кто-то долго пытался открыть, подалась и тихо распахнулась. Женщина не двинулась с места, осталась сидеть в позе спящей сиделки, положив руки на спинку стула.
Человек в белом халате постоял немного, присматриваясь в темноте, а затем тихонько подошел к постели больной и достал из кармана шприц — как в кино. Сняв колпачок, он впустил содержимое в капельницу.
Затем произошла смена декораций, как потом называла эту ситуацию Анечка: в раскрытую дверь проскользнули невидимые и неслышимые тени. Рраз! — и вспыхнул свет, и племяннику в две секунды вывернули руки и надели наручники.
У Анечки из глаз обильно полились запоздалые слезы, хоть плакать уже было вовсе не нужно: Анна Ивановна давно была в другой палате, а капельница своим хвостом уходила под одеяло, накрывавшее свернутый плед. Племянника повели на улицу.
Им наконец разрешили выйти из машины, и теперь Вероника стояла рядом с мужчинами, затягивалась сигаретой. Тоже мне, покуривают тут. У Леры на глаза навернулись слезы. Лучше бы она ничего не говорила ему, разбиралась бы сама, а теперь что? Белов влез в ее дело, хоть никто его и не просил!
И главное, Иван ничего не сказал Лере, будто это не ее отца утопили, будто она здесь совсем ни при чем! Зачем ему, когда он занят новым романом, у него ведь любовь — зеленоглазая брюнетка. Они так нежно смотрели друг другу в глаза, это видела вся страна!
Лера не заметила, как оказалась в кустах сирени, издававшей такой мерзкий запах, что хотелось заткнуть нос или надеть респиратор. Она с детства ненавидела сирень, и когда мимо шли благополучные полные женщины в цветастых платьях и несли сиреневые букеты, она готова была их задушить и, как маньяк, положить им на грудь эту сирень.
Лере было очень плохо, а как сделать, чтобы что-то поправить, она не знала. По привычке достала из пачки сигарету, хоть курить не собиралась. Просто не знала, куда деть руки. Тут кто-то вынул у нее из пальцев «Кент», на который уже накапало с противного куста. Затем обнял, крепко поцеловал в губы и сразу же отпустил.
— Иван! — пискнула она в его плечо. — Отпусти меня!
Но он не отпустил, а прижал еще крепче, и у нее уже не хватило сил бороться с ним. Тогда она заревела, из глаз покатились слезы, как будто их раньше держали в кувшине, как джина. Вот тебе и железный дровосек! Иван накинул ей на плечи свитер, но она все равно продолжала тихо плакать и дрожать мелкой дрожью.
Они постояли, обнявшись, и Лере стало тепло. Мозг перестал закипать от обиды и несчастья. Как много всего произошло, и как мало ей нужно для спокойствия — всего лишь поцелуй Ивана и его теплые руки.
— Как ты думаешь, его возьмут?
— Уже задержали, иначе бы нас не выпустили из автозака. Лешка кого угодно из-под земли достанет, если очень надо.
— Я не знаю, не знаю, когда это все закончится! — вздохнула она.
— Я знаю, — сказал он. Удивительно разговорчивый мужчина!
Настойкин опять рвался из автозака, его выпустили, и теперь он сидел на скамейке возле зеленой аллеи, подперев растрепанную голову руками. На противоположной скамейке Алексей разговаривал с медсестрой Таисией, около которой, откуда ни возьмись, тоже оказалось несколько бойцов-комитетчиков. Ее почему-то тоже повели за руку в машину с зарешеченными окнами.
А из корпуса вышла Анечка, и Лера с Вероникой бросились ей навстречу. Тут они все обнялись, как в доброй старой мелодраме, и Анечка вдруг сказала:
— Вот видите, как хорошо, что я несколько лет работала в центре психического здоровья! — и на лице ее не было ни тени отчаяния или страха, а глаза и вовсе светились от счастья.
Они захохотали, испугав медсестер, а Настойкин, услышав голос Анечки, так и кинулся к ней.
— Уважаемый Антон Павлович, спасибо вам большое за все! Я у вас больше не работаю, уезжаю домой! — сказала она, и он заплакал.
Все же их подруга была интеллигентной дамой и знала приличия, хоть некоторое время и жила в провинции.
Никто сразу так ничего и не понял, когда из злополучного здания вышел Володя Володин! Лера очень обрадовалась, но как он тут оказался?! Тоже помогал ловить неизвестного племянника-преступника?
Но Володин шел, держа руки впереди, а по обе стороны от него быстро шагали люди в костюмах СК.
Тут она услышала голос Анечки, который, превратившись в бубнеж, стал как будто бить ее по голове, и она не понимала, почему это происходит.
— Ты представляешь, Лерочка, этот подлец — и есть племянник, он устроился на работу в клинику садоводом. Просто косил траву, и никто на него не обращал внимания!