овали.
Туристические брошюры рекламировали внутренние районы Австралии как последнюю границу продвижения переселенцев, как путешествие в примитивное вневременное пространство, бросающее вызов нашествию цивилизации. Они предупреждали об опасности путешествия по этим местам без проводника, но каждый год находились люди, которые считали, что они достаточно опытны, чтобы преодолеть любое досадное препятствие. И каждый год пустыня собирала свою дань с этих смельчаков.
Камилла и Рихард Эрнст решили отправиться в путь по автостраде Ганберрел, названной так потому, что эта дорога, построенная геологической изыскательской партией, тянулась через всю пустыню безжизненной прямой линией. Технического обслуживания дороги не проводилось, и она была доступна лишь тяжелым автомобилям с четырьмя ведущими колесами. Никто не знал, что заставило Эрнстов съехать с автострады. Возможно, им вдали померещилось озеро.
Легко было догадаться, что произошло потом. Они наехали на спинифекс — растение пустыни, покрытое колючками, которое попало под металлические защитные решетки их «лендровера». Поскольку в растении много легковоспламеняющейся смолы, машина загорелась от выхлопных газов. Очевидно, супружескую пару охватила паника, они попытались потушить огонь водой из своих запасов. В результате Эрнсты оказались в пустыне без воды или почти без воды и с обгоревшей, ни к чему не годной машиной. Судьба их была решена. В пустыне Гибсон в полдень температура достигала 50 градусов.
Пропавший ребенок тоже не мог выжить в безжалостной пустыне в такую испепеляющую жару, без воды и без чьей-либо защиты. Дальнейшие поиски бессмысленны. Прошло слишком много времени, и трудно надеяться на то, что маленькая Адель Эрнст еще жива.
По-видимому, навсегда останется тайной, что увело малышку с места трагической гибели родителей, и где она блуждала, пока… Мысль о пропаже Адели угнетала Лейлу, и она всем сердцем была с родными маленькой девочки, на долю которых в последнее время выпало и так предостаточно горя, усугублявшегося теперь постоянной болью за неизвестную судьбу горячо любимого ребенка.
В смерти, считала Лейла, есть какая-то завершенность, с которой можно даже смириться. Со временем. Но пропавший ребенок… К тому же Лейла слишком хорошо знала мучительную пытку бесконечных ожиданий и сомнений.
Ее отец умер, когда ей было три года. Она не помнила его смерти, но знала это как факт. Люди, взявшие впоследствии Лейлу на воспитание, много раз рассказывали девочке ее историю. Так случилось, что канадские чиновники не смогли найти следов ее семьи, и Лейла, вероятно, навсегда лишилась шанса узнать, что же случилась с ее матерью.
Иногда она верила, что матери нет в живых. Она не смогла бы признать мать, бросившую свою дочь и никогда не пытавшуюся ее найти. Но если мать жива, то где она? Какую жизнь она ведет? Как живет сейчас?..
Боль, которую доставляла ей такая неопределенность, никогда не проходила. Она могла затаиться на дни, недели или месяцы, но всегда заявляла о себе в минуты одиночества или когда происходило нечто подобное пропаже Адели.
Передав просьбу Дейла администратору и удалившись в свой кабинет, Лейла, растревоженная своими мыслями, начала заполнять медицинские карты аборигенов, которых она принимала сегодня утром. Она была очень педантична в том, что касалась записи в истории болезни. Но сегодня у нее не получалось сосредоточиться.
В голове Лейлы всплыло еще одно воспоминание. Она видела, как ее отец сидит за рулем грузовика, улыбаясь ей, а потом они поют песню. Они всегда пели, путешествуя с одного места на другое. Но это, конечно, было еще до того, как… Волны воспоминаний перехлестывали друг друга, унося Лейлу далеко-далеко, на другой конец света.
Это было в Калгари, в Канаде. Именно там ее отец погиб во время трагических событий, сопутствовавших карнавалу, а она, трехлетняя девочка, была найдена Ли Вильсоном и взята под крыло его приемных родителей. Она помнит этот день так же ясно, как если бы это случилось вчера. Веселая кутерьма вокруг, ликующие звуки музыки, теплая ладонь отца, сжимающая ее руку, — все приводило тогда в восторг маленькую девочку, наполняло сердце неизъяснимой радостью.
Неплохо бы сейчас перенестись хотя бы на минутку в холодную Канаду, с тоской подумала вдруг Лейла и тут же заставила себя переключиться на более оптимистичный лад. Оставив некогда Канаду не по своей воле ради Центральной Австралии, она твердо решила строить свою жизнь именно здесь и никогда не жалела о своем выборе.
Никогда не знаешь, какие бумаги могут потребоваться в будущем, думала Лейла, заставляя себя вернуться к прерванному занятию.
Именно отсутствие каких-либо сведений об отце сделало в свое время невозможным поиски ее семьи. Теперь, правда, это уже не имело значения, уговаривала себя Лейла. В конце концов, она воспитывалась в лучшей семье мира: вместе с ней четырнадцать детей, потерявших родителей, были взяты на воспитание самой доброй и любящей парой. Новые родители учили их жить в согласии и поддерживать друг друга. Она гордилась тем, что принадлежала к семейству Вильсонов.
Их учили добиваться чего-то достойного в жизни, и Лейла вполне реализовала себя, выбрав карьеру медицинской сестры. Дейл был для нее идеальным партнером. В этом смысле Джим Фарли ничего не мог предложить ей, а она — ему.
Лейла нахмурилась, вспомнив их встречу. Почему такой интересный мужчина ни с того ни с сего проявил интерес к ней? Она не считала себя необыкновенно привлекательной. У нее стройная, складная фигурка с хорошими пропорциями для среднего роста, прекрасные вьющиеся волосы, форма и цвет глаз тоже, кажется, хороши. И все же ее вряд ли можно назвать эффектной женщиной. Что ей совсем не нравилось, так это ее вздернутый нос: кончик носа всегда загорал, если она не надевала шляпу. Наконец, она предпочла бы не иметь ямочку на подбородке. Но если сравнивать с большинством молодых женщин, населявших Алис-Спрингс, она все-таки довольно хорошенькая.
Лейла не сомневалась, что у Джима Фарли большой выбор женщин, принадлежавших к высшему свету, причем не на одном этом континенте, и что среди этих элегантных, красивых и утонченных женщин она будет выглядеть весьма заурядно.
Скорее всего, их случайная встреча для него лишь возможность отвлечься от тяжкого груза забот, свалившихся на него. Лейла сожалела, что он вел себя таким образом. Это заставило ее почувствовать свою вину.
Лейла с раздражением тряхнула головой. Это не имеет никакого значения. Джим Фарли скоро вернется в свой мир, который находится так далеко от ее мира.
Она погрузилась в бумаги и оторвала взгляд от них, лишь когда раздался стук в дверь. Дейл, наверное, подумала она. Но в кабинет уже входил Джим Фарли.
Снова Лейлу охватило предчувствие чего-то значительного, не поддающегося никакому разумному объяснению. В ее голове промелькнула мысль, что этому человеку суждено сыграть какую-то роль в ее жизни.
Джим Фарли закрыл за собой дверь и испытующе уставился в ее глаза, как бы ища ответа на мучившие его вопросы. Во всем его облике чувствовалась скованность, словно он с трудом удерживал себя от чего-то.
— Позвольте спросить, — начал он, делая наконец шаг к ней навстречу, — свободны ли вы сегодня вечером и не могли бы мы провести его вместе?
— Сожалею, господин Фарли. Я не свободна, — голос Лейлы звучал мягко.
Она понимала, что медицинские отчеты, с которыми его, по-видимому, познакомил Дейл, должны были вызвать в его воображении мучительные картины.
Джим Фарли взял со стола стеклянное пресс-папье, повертел его в руке, затем крепко сжал его, как будто ему требовалось ухватиться за что-то прочное, затем медленно перевел на нее взгляд — в зеленой глубине его глаз был требовательный вызов.
— Я знаю, мы едва знакомы, но я чувствую, что вы тот человек, с кем я мог бы быть откровенным. Пожалуйста, подарите мне один вечер. Помогите забыть… на короткое время… другие заботы. Вам нечего бояться, — он вздрогнул, — если, конечно, вам не очень неприятно мое общество.
— Нет, дело совсем в другом, — успокоила его Лейла ласково. Он ужасно страдал, но она не могла дать ему утешение, которое он искал. — Я не свободна. Я не могу быть с вами.
Он нахмурился.
— Вы не могли бы отложить ваши дела? Я лишь прошу…
— Сожалею, но не могу, — сказала Лейла твердо.
Его лицо напряглось, губы сжались, как будто рушились его последние надежды. Мольба в его глазах сменилась выражением надменности, которая ставила под сомнение ее решимость.
— Скажите мне, с кем вы договорились на вечер, и я попрошу этих людей отложить встречу.
Джим Фарли не привык, чтобы ему отказывали в чем-либо. На лице Лейлы появилась слабая ироничная улыбка.
— Вы не поняли меня, господин Фарли. Я не свободна. Я замужем. И вы только что говорили с моим мужем.
Он ошеломленно смотрел на нее с выражением недоверия.
— Вы замужем…
— За доктором Дитерли, — закончила фразу за него Лейла со спокойным достоинством.
Было видно, как Джим Фарли вздрогнул. Его взгляд остановился на пресс-папье, которое он все еще держал в руке и сжимал так, что суставы его пальцев побелели.
Лейла подумала, что он, наверное, раздавил бы стекло в порошок, если бы это было возможно.
Его напряженность вызвала в Лейле то же чувство тревоги, что и раньше. Симпатия к нему таяла на глазах. Хотя встреча с Дейлом не могла вызывать приятных ассоциаций у Джима Фарли, он должен был понимать, что это не вина Дейла. Ее возмутило выражение неприязни на его лице.
— Давно вы замужем? — спросил он внезапно.
Удивленная вопросом, Лейла ответила почти автоматически.
— Три года.
— И что же? Все еще влюблены в своего мужа?..
Глаза его вспыхнули каким-то диким пламенем.
Насмешка, прозвучавшая в его голосе, выдала его с головой. Он вел себя как раненый зверь. И хотя на языке у нее вертелся столь же резкий ответ, она себя сдержала. Не стоило мстить ему за эту импульсивную ярость.