объяснений, однако тот неимоверно возбудился, когда освобожденные от пут пленники рассказали ему о довольно большой группе мужчин под предводительством некого Алехандро, которые выдвинулись поджидать отправившихся на поиски еды рыбаков. Еще большее влияние на настоятеля оказал тот факт, что их похитители направлялись вовсе не ради мирных переговоров, из разговоров было понятно, что они шли конкретно убивать, и такая же участь была уготована и всем остальным. Совершенно ошалевший от таких известий мужчина схватил наперевес свое распятие и сквозь лес бросился в сторону противоположного берега. Рэмбо и Зубастый еле поспевали за этим неожиданным напором, не имея возможности даже на ходу обсудить свои дальнейшие действия.
Уже к середине ночи две довольно больших насыпи ознаменовали места захоронения жертв недавней кровавой схватки. Возле самой большой возвышался крест с грубо вырезанной цифрой «9», а на меньшей могиле их стояло аж целых три со значительно более емким содержанием. Практически все сообщество столпилось здесь, отсутствовала лишь спящая возле костра Луиза и отец Антонио, который с совершенно мрачным выражением лица углубился куда-то в лес уже больше двух часов назад. Как раз его-то в данный момент всем и не доставало, а уставший Серхио вызвался восполнить этот пробел. Священника он отыскал довольно быстро. В темном ночном мраке тот стоял на коленях и держал сложенные крест-накрест руки на своей груди. Прямо перед ним лежал его нагрудный крестик, который до этого он не снимал ни при каких обстоятельствах. Глаза мужчины были плотно закрыты, а побелевшие губы медленно шевелились, словно разговаривали с кем-то, для всех остальных совершенно незримым.
– Отец Антонио, мы все закончили… – Серхио стоял в нескольких шагах от мужчины и смущенно переминался с ноги на ногу. – Нам хотелось бы, чтобы над могилами прозвучало что-нибудь жизнеутверждающее, уж больно все это задело за живое.
– Уйди, Серхио! – мужчина оставался совершенно неподвижным. – Я осквернил все, что только можно осквернить! Больше я не вправе говорить от Его имени!
– Отец Антонио, ты извини, я не силен в ваших христианских понятиях, – Серхио сделал один шаг вперед, – но, как мне кажется, ты действовал точно в соответствии со сложившейся ситуацией и действовал абсолютно верно.
– Верно? – мужчина резко вскочил с колен и сгреб воротник пришедшего в кулак. – Я же человека убил! Может, даже не одного! Распятием! Ты себе это можешь представить? Распятием! Убил!
– А не поступи ты так, мы все сейчас лежали бы в собственной крови с перерезанными глотками. Лучше так, да?
– Ты же меня совсем не знаешь, Серхио, – настоятель опустил руки и прижался спиной к дереву. – Я ведь не всегда был священником. На моей совести много чего есть… и кровь на руках тоже имеется. Не ты один скрываешься в сельве от грехов прошлого. И священником меня никто не назначал, я сам этот путь избрал, когда начал искать искупление. Сам пришел к Господу, сам себе дал обещание и до сих пор пытаюсь искупить прошлые прегрешения. И вот… – рука мужчины махнула в сторону лежащего в сторонке окровавленного обломка распятия.
– А ты не задумывался, отец Антонио, что, возможно, Господь именно для этого и оставил тебя в живых, когда остальные канули в небытие. И именно для этого он привел тебя сюда, – Серхио поморщился от боли непрерывно зудящей раны. – И крест этот он тоже неспроста вложил в твои руки. Я видел по телевизору, что некоторые животные в случае экстренной необходимости могут даже пол менять.
– Это ты к чему?
– К тому, что, возможно, Господь в данный момент захотел, чтобы ты из смиренного праведника превратился в Его карающую десницу, – Серхио внимательно посмотрел на своего собеседника. – Не всегда же молниями пуляться и наводнения насылать, иногда нужно и ручками поработать. И пусть это лучше будут руки своего приближенного, так сказать, чем кого-либо другого.
– Очень ловко это у тебя получается, Серхио, – отец Антонио едва заметно улыбнулся. – Так ведь можно оправдать что угодно!
– Да я и не пытаюсь никого оправдывать, – мужчина скрестил руки на груди. – Я просто хочу донести до тебя, что служение Господу это не совсем то, что ты думаешь. Иногда оно выглядит совсем не так, как хочется, но при этом все равно остается делом богоугодным.
– С каких пор ты так осведомлен в тонкостях христианства?
– Ни с каких, я просто говорю то, что чувствую сердцем, – Серхио еще на один шаг приблизился к настоятелю. – Слушай, отец Антонио, мы сейчас все нуждаемся в тебе! Нуждаемся, возможно, как никогда в нашей и твоей жизни! Так кто же выйдет со мной из тьмы леса: терзаемый сомнениями и самобичеванием ничтожный человечек или уверенный в себе служитель Господа, способный дарить надежду и дальше вести заблудшие души по пути истинному? – взгляды мужчин встретились, и рыбак, совсем недавно потерявший самого близкого друга, увидел мучения, происходящие в душе немолодого священника. Он посчитал, что больше ничего к сказанному добавлять не стоит, и молча направился в сторону света от костра, пробивающегося сквозь густой лес. Отец Антонио проводил взглядом прихрамывающую фигуру и громко вздохнул. Дрожащие пальцы нащупали отброшенный в сторону нательный крестик, и уже через минуту священник тоже двигался навстречу своим немногочисленным собратьям, чье количество непостижимым образом постоянно уменьшалось, словно какой-то неведомый рок вел тщательный отбор лишь по-настоящему достойных для постапокалиптического мира индивидуумов.
На открытой воде Григорий и Вера были едва ли не с первыми лучами солнца. Ночевка в цехе полузатопленного завода дала возможность обоим немного восстановить силы, хотя от неудобной позы у мужчины побаливала спина и шея, а руки, которым он в предыдущий день дал довольно экстремальную нагрузку, и вовсе ныли, отказываясь сжимать одеревеневшими пальцами ставшие ненавистными весла. Единственное, что хоть немного подбадривало Пашнина, это то, что во время гребли он меньше всего замерзал. Пассивно сидящая в лодке женщина не могла похвастаться свободой движения и постоянно куталась в теплую куртку, используя ее толстые рукава в качестве перчаток. При этом она не забывала и о своей роли впередсмотрящей: близко к поверхности по-прежнему могли скрываться различные неприятные «сюрпризы», и пропороть о них резиновую лодку было проще простого.
Ветер вновь не особо помогал паре держать выбранное направление, лодку периодически уносило в сторону, чтобы компенсировать это, приходилось тратить много сил и времени. Больше ночевать вдали от лагеря никто не горел желанием, целью сегодняшнего дня было достичь конечной точки во что бы то ни стало. К тому же у путешественников практически не было еды, а запаса воды лишь с натяжкой хватило бы на этот день. Одежда, которую еще вчера намочили многочисленные ледяные брызги, за ночь совершенно не просохла и теперь доставляла дополнительные неудобства своим хозяевам. Путешественники старались не обращать на это внимание: возможности заменить ее на сухую у них все равно не было, да и порывы ветра, швыряющие в пассажиров лодки целые гроздья холодной пены, делали эту затею абсолютно бессмысленной.
Сегодня мужчина выбрал несколько иную тактику продвижения к конечной цели. Григорий решил плыть короткими отрезками, устраивая себе небольшие перерывы, привязывая лодку, то к одиноко стоящему посреди новоявленного моря обесточенному электрическому столбу, то к вершинам деревьев, обозначающим наличие в этом месте бывшего лесного массива. В такие минуты у путешественников появлялись мгновения, чтобы перекинуться парой фраз, все остальное время мужчина и женщина хранили молчание, погруженные каждый в свои собственные размышления. Оба уже успели узнать друг о друге даже больше, чем рассчитывали, и теперь все разговоры сводились к прогнозированию будущего всего человечества и каждой семьи в отдельности. Пока что ничего оптимистичного в этих беседах не просматривалось, а темное свинцовое небо лишь добавляло соответствующих оттенков возможным сценариям. Все они сводились к тому, что жизнь придется начинать практически с нуля, и стартовой точкой отсчета будет уровень чуть ли ни начала прошлого века. О благах цивилизации придется забыть на очень долгое время, а упорный труд на общее благо социума будет поставлен во главу угла. Совершенно ненужным новому обществу блогерам, стилистам, коучерам карьерного роста, «эффективным менеджерам» и прочим паразитарным профессиям в нем места не будет, для элементарного выживания в изменившихся условиях им придется в корне изменить свое мировоззрение и привыкать работать руками. Обсуждая будущее своих детей, Вера и Григорий сходились во мнении, что реальное образование теперь точно будет в почете, а тестирования во всех их вариациях будут навсегда забыты. К тому же огромное количество специальностей теперь за ненадобностью уйдет в небытие, а молодежи придется подстраиваться под неизбежные изменения. Относительно дочки Веры и малолетней Лизы рассуждать на эту тему было еще очень рано, но шестнадцатилетнего сына Пашнина Костю это должно было коснуться уже в самое ближайшее время.
Одна из вынужденных остановок выдалась особенно долгой, пассажиры лодки и не заметили, как углубились в обсуждение животрепещущей для них проблемы – будущего жилья, взамен пропавшего в полностью затопленном мегаполисе. Григорий высказал предположение, что море, по которому они в данный момент плыли, вернулось на свое место надолго, возможно, до следующего, аналогичного по масштабам, планетарного катаклизма. О торчащих из воды многоэтажках, скорее всего, нужно будет забыть и налаживать жизнь на совершенно новом месте. Первое время придется кантоваться в лагере для эвакуированных, но только уже не на разбросанных по новому морю спасительных островках. Во время «вулканической зимы» что-либо строить все равно не получится, но вот затем полностью непригодные для проживания мегаполисы будут возрождаться на более безопасных территориях. В основном Вера соглашалась со своим спутником, ее как будто даже окрыляла возможность начать и жизнь, и карьеру с чистого листа, словно именно этого шага она и ждала все это время, но сама не решалась его сделать. Но особенно женщину радовало то, что в результате планетарного сдвига климат в этих местах должен стать значительно жарче, а с учетом возродившегося моря, тут и вовсе получалась чуть ли не курортная зона, на уровне Средиземноморья. В то же самое время ледяные и почти черные воды в совокупности с пронизывающим холодным ветром и скрывающимся за свинцовой пеленой солнцем никак не напоминали манящие своим теплом южные пляжи, даже и не верилось, что спустя всего несколько лет здесь можно будет сгореть не хуже, чем на каком-нибудь турецком берегу.