– Мне сварили яйца в мешочек, не так ли? Яйца в мешочек гораздо более удобоваримы, чем крутые. Мне обязательно надо как следует позавтракать, потому что… – но вспомнить почему, она так и не смогла, только знала, что по некой веской причине. – С леди Тригауэн! – победно воскликнула она. И тут же вспомнила все. – Моя компаньонка – мамина подруга, леди Тригауэн. Знаешь, я считаю, что перед таким путешествием одного яйца мало.
– Дорогая, не так-то много у нас яиц. Кончилась война, но не трудности.
Война? Какая связь между яйцами и войной? Порой ей казалось, что люди отмахиваются от нее под самыми надуманными предлогами. Но скандалить не годится. Рассуждая в том же духе, она позволила племяннице помочь ей облачиться в накидку и повязать на шею салфетку.
– Вообще-то мы едем в Лондон, тетя Долли. Ты разве не помнишь?
Она улыбнулась, пряча раздражение.
– Сперва. Дорогая моя, я же не настолько глупа, чтобы полагать, что можно сесть на корабль, какой угодно корабль, прямо здесь. Естественно, сперва мы поедем в Лондон. А потом – в Ливерпуль или… – Она порылась в памяти, поискала названия других приморских городов. – …или, может быть, в Брайтон. Вот этого я не знаю. Потому что никто не известил меня!
– Намазать тебе тост маслом?
– Буду весьма признательна. – Она приняла тоненький треугольный тост с обрезанными корками и тончайшим слоем масла, это она сразу заметила, но когда тактичнейшим образом упомянула, Рейчел оправдалась какими-то невразумительными карточками. Видимо, мама заботится о ее фигуре. Уф! Да она любую загадку раскусит, дайте только срок.
– Мод Инглби приличнейшая особа, хоть папа и говорит, что она дурна собой, как жердь. Строго между нами: по-моему, крайне маловероятно, что она сделает хорошую партию – даже в Индии. – Заметив озадаченный вид племянницы, она пояснила: – Мод – дочь леди Тригауэн.
Она сняла сверху скорлупу своего яйца и теперь срезала чуть просвечивающую белую верхушку. Сразу было видно, что яйцо из тех, желток у которых мельче обычного.
– Фло страшно сердится, знаешь ли, потому что не едет с нами. Но леди Тригауэн возьмет только одну из нас, и папа сказал, что это буду я. «Китти выходит замуж, так что держать оборону тебе», – сказала я ей, но боюсь, она все-таки несчастна, и судя по всему, не выказывает твердости духа. – Она отложила ложку. – Знаешь, сдается мне, с Фло что-то стряслось.
Она испытующе поглядела на Рейчел, чтобы сразу заметить, скрывает она что-нибудь или нет.
– Она как будто избегает меня.
Последовала пауза. Рейчел отошла к окну и теперь задергивала шторы.
– День, к сожалению, довольно пасмурный, – сказала она. – Не забудь выпить чай, дорогая, пока не остыл, – напомнила она, выходя из комнаты.
Едва Долли осталась одна, в голову вдруг хлынули тревожные мысли. Что-то тут не так, она точно знала. Она не дома, это не Стэнмор – она где-то в другом месте. Ах да, гостит у Китти! Вот оно как. Но где же все-таки Фло? Ей помнилось, что кто-то – мужчина, определенно незнакомый ей, – что-то такое говорил, что Фло уехала к своему отцу, но что бы это значило, скажите на милость, и кто он такой? Все слушали его в полной тишине: урони иголку – будет слышно. А отец Фло – это ее отец, ну конечно же. Так или иначе, уехать к нему Фло не могла, потому что он умер; его не стало зимой, и она уже не смогла уехать в Индию – пришлось остаться дома с Фло и помогать присматривать за бедной мамой. И все равно получается страшная неразбериха. Если она не смогла уехать в Индию тогда, значит, не сможет и сейчас… Бурлящее в ней воодушевление угасло, она уже не чувствовала ничего, кроме разочарования и страха. «Это было худшее разочарование в твоей жизни», – сказала она себе. Но оно означало, по крайней мере, что у Фло нет причин дуться и так бессердечно сторониться ее; надо попросить маму поговорить с ней об этом. Но нет, бесполезно: теперь она со всей отчетливостью вспомнила, что мама тоже умерла.
Беда заключалась не в том, что она чего-то не помнила – слишком много надо было помнить, больше, чем большинству людей, считала она, и держать воспоминания в порядке удавалось с трудом. К примеру, она нисколько не сомневалась в том, что когда раньше гостила здесь, у Китти, Фло спала вон там – у окна, потому что всегда питала пристрастие к свежему воздуху. Вот и мама умерла от простуды, так что это, наверное, у них семейное. Похороны были очень скромные, вспомнила она, только Фло, Китти и она сама, семейный врач с женой и, конечно, слуги. В свое время она побывала на гораздо более многолюдных похоронах, только никак не могла вспомнить когда; с одной стороны, казалось, что это было давным-давно, а с другой – что только вчера. Но вчера – это наверняка чушь, ведь вчера она укладывалась, разбирала вещи и паковала их. Так что – вот что так озадачивало ее, – незачем укладывать вещи, если никуда не уезжаешь.
Ее яйцо остыло, но она заставила себя съесть его, потому что отправляться в путешествие, не позавтракав как следует, – чистое безумие, как говаривал папа. Здравый смысл при мне, думала она, выскребая из скорлупы остатки белка. Может, просто ее визит к Китти заканчивается, и она едет домой. А Фло, наверное, уехала первая, чтобы подготовить дом. У нее здравый смысл, а Фло всегда практична, и кто знает, что могли сделать с домом эти гадкие цеппелины! Ну конечно же! Так вот что малютка Рейчел (только не такая уж она нынче и малютка – скорее, длинная, как бобовый стебель) имела в виду, когда лепетала что-то про дефицит яиц, хотя какое отношение имеют яйца к цеппелинам, она решительно не понимала. Решительно не понимаю, повторила она себе, радуясь, что нашла хоть и сумбурное, но все же объяснение дефициту. Все мало-помалу вставало на свои места. Была страшная война (уже была? насчет этого она сомневалась), погибло столько галантных молодых людей, что остаться незамужней больше не считалось позорным клеймом, ведь мужчин на всех просто-напросто не хватало. Так или иначе, ей всегда казалось, что если быть помолвленной с кем-нибудь ей понравилось бы, то брак мог оказаться несколько…
– Полагаю, Фло просто опередила меня? – спросила она, когда Рейчел пришла забрать поднос.
Рейчел наклонилась и поцеловала ее.
– Да, – ответила она, – именно так.
– Вы не посмотрите на меня минутку? Нет, голову не поворачивайте – только глазами. Вот так, замечательно. – Он восхищенно улыбнулся. Леди Алатея подавила зевок и улыбнулась в ответ.
Глазки у нее были маленькие, блекло-голубые, но, к счастью, довольно широко расставленные. С таким материалом он сумеет что-нибудь да сделать. Возьмет их потемнее, конечно, и покрупнее, а пустоту в них заменит пытливым вниманием, будто леди Алатея вот-вот задаст какой-нибудь умный вопрос. Весь фокус в сходстве, но в лестном сходстве. У нее был нос картошкой, и он заострил его, и даже ухитрился придать лицу форму, оттенив его высоко под глазами. Но ее рот добил его. Маленький, тонкий, как щель на лице, с какой-то узкой каймой вместо губ, и эту без того каверзную задачу она усложняла, рисуя поверх них другие, пухлые, темно-красной помадой. За время сеанса она обычно успевала слизать помаду почти полностью – как сейчас. Наступил полдень, ему пора было на обед к матери.
– Думаю, на сегодня достаточно, – объявил он. – Я-то знаю, как это утомительно – позировать.
– Боюсь, позирую я не очень умело, – призналась она, подобрав юбки из бледно-голубого атласа и спускаясь с возвышения. – Можно мне подойти и взглянуть?
– Если желаете. Но я еще не закончил.
– Боже! Мое платье смотрится чудесно. А как красиво вы нарисовали мамино ожерелье! Если не ошибаюсь, бриллианты ведь довольно трудно рисовать?
– Вы так скромны, – ответил он. – А что же насчет вас? Как думаете, есть сходство?
Она снова присмотрелась к портрету. Он видел, что она восхищена им.
– Даже не знаю, – произнесла она. – Я в таких вещах не сильна. Но думаю, мои родители останутся довольны.
«А это главное», – мысленно подытожил он, пока она переодевалась в занавешенном углу мастерской. Он запросил двести гиней и за такую сумму угодить был обязан. Из трех дочерей пока что замуж вышла лишь одна, самая миловидная. Он надеялся написать портреты и двух других. Мама помогла ему приобрести дом на Эдвардс-сквер при условии, что он постепенно вернет ей деньги, но домашнее хозяйство оказалось затратным: няня для Себастьяна, кухарка, поденщица, не говоря уже о девушке, которую он нанял на неполный рабочий день выполнять обязанности секретаря, варить кофе и вообще делать все, что понадобится в арендованной им мастерской. А до недавнего времени приходилось платить еще и психиатру, которого посещала Луиза. Но перестала на прошлой неделе – сказала, что это бесполезно и больше она к нему ни за что не пойдет. Он вздохнул. С ней приходилось и впрямь нелегко, он опасался, что мама замечает это и вскоре начнет задавать неудобные вопросы о ней.
Леди Алатея вышла из-за занавески, одетая в кардиган-двойку и фланелевую юбку. Хорошо еще, что ему не придется писать ее ноги, подумал он, провожая ее до такси, целуя руку и уверяя: «Кстати, позируете вы чудесно» – очень уместный комплимент на прощанье.
На улице было морозно, грязный снег бугрился на тротуаре. Паршивая погода – то туман, то дождь, то заморозки, а на отопление мастерской, чтобы клиенты не мерзли, пока позируют, денег не напасешься. Печка, которую он распорядился поставить, оказалась бесполезной, потому что раздобыть для нее угля, сколько надо, не удалось. Хотя бы пообедает он у мамы получше, чем дома. Кухарка из миссис Олсоп никудышная, с этим ее вечным белесым фаршем, вареной капустой и пюре сплошь в жестких серых комках. Луизе, похоже, все равно. Ну да ладно, хотя бы его фигуре такая еда на пользу, при его досадной склонности слишком легко полнеть.
Его мать лежала, как обычно, на диване у окна, выходящего в маленький парк в классическом стиле. На ней был жакет, который она называла русским – из темно-красного бархата с черным мехом на высоком воротнике и манжетах с