К тому времени как он собрался домой, солнце уже садилось, река потемнела. Проезжая на велосипеде по узкой прямой дорожке под образующими арку ветвями платанов, он решил бросить свою канцелярскую службу. Он мог бы уволиться еще несколько месяцев назад, если бы захотел, но помешала инертность в сочетании с озабоченностью делами семьи.
Когда он вернулся в молчаливый пустой дом, поднялся по крутой лестнице, разобрал мешок и налил себе пастиса, он сообразил, что к тому сочетанию примешивалась и доля страха. Он отвык жить один и был не расположен обращаться за редким утешением к случайным знакомым женского пола. Ему казалось, что он живет бесцельно, а этого Арчи боялся. Хоть деньги уже были на исходе – ему позволили провезти всего пятьдесят фунтов, а остатка в банке едва хватало на жилье и налоги, – он решил поужинать в ресторане. Ужин по prixe fixe[10] стоил недорого, к нему полагался графин вина. С собой он прихватил роман некоего Артура Кёстлера, чтобы почитать за едой. Роман он купил на вокзале в Париже, но еще даже не открывал.
Жена Марселя подала ему закуски: тоненько нарезанную колбасу, сочные черные оливки, помидоры с базиликом и жирным зеленым маслом, корзинку с ломтями хлеба. После Англии и войны еда казалась изумительной.
– Вы видели свою телеграмму, месье?
– Нет, какую?
– Мальчишка просунул ее в дверь, я своими глазами видела.
– Значит, наверное, не заметил.
Он встал и направился из ресторана к себе. Открыв дверь, он нашел желтоватый конвертик, который, видно, упал вкось так, что лежал сбоку от двери, у стены.
«Пожалуйста позвоните после шести. Беда. Полли».
Дозванивался он чуть ли не час, слышимость была отвратительная. Он едва различал ее слова.
– Это из-за Клэри, – сказала она. – С Клэри беда. Она… – И дальше он не расслышал.
– Что? Что с ней случилось? Полли?.. Вы меня слышите?
В трубке затрещало, потом снова прорвался ее слабый голос.
– Так вы сможете приехать, Арчи? Я не знаю, к кому еще… – Тут ее голос снова оборвался, и он положил трубку.
Так он и не остался на вторую неделю. Даже не доел ужин. Мадам приготовила ему бутерброд, пока он укладывал вещи, запирал квартиру и вызывал такси до Авиньона. Потом был ночной поезд до Парижа, свои последние франки он потратил на такси до Гар-дю-Нор. Весь путь на пароме он гадал, что приключилось с Клэри. Она сбежала, чтобы тайно выйти замуж; Фенелла пыталась убить ее; она внезапно и тяжело заболела…
В Ньюхейвене он взял билет в пульмановский вагон: просидев всю ночь и оставшись без завтрака, он обессилел. Омерзительный обед ему подал официант с безупречными манерами лакея из аристократического семейства.
– Рад вас видеть, сэр. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, – произнес он, бережно ставя перед Арчи тарелку мясного супа «виндзор». Он похлебал бульону, съел немного жесткого филе камбалы, которое принесли после, а затем не выдержал и уснул.
Официант подал ему счет уже на подъездах к Виктории.
– Не хотелось будить вас, сэр.
Он задумался, не отправиться ли сначала домой, чтобы позвонить оттуда, но не стал. И взял такси прямо до Бландфорд-стрит. С тех пор как он получил телеграмму, прошло меньше восемнадцати часов. Он позвонил в дверь, подождал, снова позвонил, и наконец она спустилась, чтобы открыть ему.
– А я думала, вы во Франции!
– Я только что оттуда. Впустите меня, Клэри.
Она нерешительно помялась в полутьме.
– М-м… ну ладно.
Она повела его вверх по лестнице в свою комнату, где царил привычный хаос. Облегчение, которое Арчи испытал при виде ее, убедившись, что она здесь, уступило место тревоге иного рода. Выглядела она кошмарно. Лицо без признаков нелепого макияжа, который он видел на ней в прошлый раз, было серым и отечным, с темными кругами под глазами. Она куталась в потрепанное кимоно персикового оттенка, которое, как он припоминал, раньше носила Зоуи. «Без Ноэля не обошлось, – мелькнуло у него. – Наверное, приняла слишком близко к сердцу».
– Я вообще-то уже лежала в постели, – сказала она. Голос звучал вяло, в нем сквозило напускное равнодушие. И все-таки ему стало чуть легче.
– Почему вы вернулись?
– Полл прислала мне телеграмму. Что вы в беде.
– И больше ничего не объяснила?
– Связь была слишком плохая. Я не расслышал.
– Вы же сказали – телеграмму.
– Да, и я позвонил ей.
– А.
И замолчала. Она стояла лицом к нему, он видел, что она дрожит.
– Что стряслось?
– Вам я могу сказать. Кажется, я беременна. Такая пошлость, да?
– Вы точно знаете?
– Ага. Поначалу сомневалась, а на прошлой неделе узнала наверняка.
Этого он никак не ожидал.
– Больше никто не знает, – продолжала она, – кроме Полл. – И добавила после паузы все тем же скучным голосом: – И Ноэля, конечно. И Фенеллы. – Она нахмурилась, словно пыталась не дать лицу распасться на части. – Ох, Арчи, как они злятся! Будто я нарочно! А это просто ужасная ошибка, я правда не понимаю, как так вышло. Не понимаю! – Она рухнула на пол, обхватила колени и разразилась мучительными, бесслезными рыданиями.
Он встал на колени рядом с ней, она прильнула к нему. Он гладил ее по голове, обнимал обеими руками и давал выплакаться. Слезы так и не появились.
– Я даже плакать теперь как следует не могу, – сказала она. – Похоже, израсходовала все обычные способы.
– Клэри, дорогая, ну конечно, вы не виноваты. Конечно нет. – Он помолчал и спросил: – Почему Ноэль злится?
– Потому что ему даже мысли о детях ненавистны. Он говорит, они его с ума сведут. И она говорит – Фенелла то есть, – что это правда. Он взял с нее клятву никогда не иметь детей, и она ее сдержала, и теперь она говорит, что я предала их обоих. Но я же не нарочно! Это просто несчастный случай!
– А вы хотите его?
– Но как? Он же тогда больше ни слова мне не скажет – и видеться не захочет. А я его люблю и не смогла бы поступить так подло и эгоистично. – После паузы она сказала: – Теперь уже все кончено. Они вчера мне так сказали – то есть она сказала. Ему даже видеть меня было невыносимо. Ох, Арчи, не знаю, что мне делать! Не знаю, как… как мне… решиться на аборт, и вообще, за них платят сотни фунтов.
– Если он не хочет, чтобы у вас был ребенок, мог бы и раскошелиться.
Но она только взглянула на него, без слов давая отрицательный ответ. Потом сказала:
– Я ведь думала, что он меня любит. Я правда в это верила. Извините, Арчи, мне надо выйти, сейчас стошнит.
В ее отсутствие он убрал книги, бумаги и одежду с единственного кресла. Исписанный листок бумаги спорхнул на пол. Он поднял его, прочитал «Мой милый Ноэль» и продолжать не стал. Граница между его делом и не его делом вдруг стала очень размытой. Его дело – помочь ей сейчас. Нельзя позволить себе возмущаться этим ублюдком в присутствии Клэри: если повезет, Ноэль решительно оборвет все связи с ней, тогда она скорее перестанет горевать о нем. Надо быть очень осторожным, чтобы ненароком не сболтнуть чего-нибудь, побуждая Клэри встать на его защиту.
Она вернулась, он усадил ее в кресло, придвинул поближе кухонный табурет и сел рядом.
– Полегчало?
– Очень на это надеюсь. За сегодня уже третий раз. Обычно так поздно уже проходит.
– Хотите чаю или еще чего-нибудь?
Она потрясла головой.
– Хоть и не очень хочется, но мне бы лучше съесть галету. Они считаются полезными, говорит Полли. Она узнавала.
– А что обо всем этом думает Полл?
– С этим непросто, потому что Ноэля она видела только однажды и сразу невзлюбила. Не знаю почему, просто невзлюбила, и все, и когда я спросила, она, само собой, так и сказала. Она ведь до ужаса честная, так что ей пришлось.
После паузы она добавила:
– Вообще-то их неприязнь была взаимной. Ноэль считал ее поверхностной.
– А вы с этим не соглашались.
– Да, – устало подтвердила она. – Иногда я в чем-нибудь не соглашалась с ним.
– Где у вас эти галеты?
– Кажется, под кроватью – по-моему, они туда завалились.
– Вы обедали?
– Смысла не было. Обычно я ужинаю. Так вроде бы ничего.
– То есть у вас получается и проглотить ужин, и удержать его в себе?
Давняя семейная шутка. Услышав ее, она почти улыбнулась.
– Папина поговорка, да? У папы их полно, на все случаи жизни.
– Как думаете, может, стоит рассказать ему?
– Если получится, я бы лучше этого не делала. Но если у меня будет ребенок, он все равно узнает – и остальные тоже…
– Ну, об этом пока что думать незачем, и принимать решение – тоже. По-моему, вам не помешает поспать. Я побуду наверху у Полли, потом свожу вас поужинать. Годится?
– А вы что будете делать?
– Почитаю или тоже вздремну. В поезде поспать почти не удалось.
С этим планом она согласилась, хотя и сказала, что ей не спится.
– А голова разболелась.
Он принес ей аспирин из шкафчика в крохотной ванной и стакан воды. Когда он вернулся, она уже лежала в постели.
– Ужас, какой мерзкий привкус у лондонской воды! Только сейчас начала замечать.
Он задернул шторы.
– Если понадоблюсь, я буду наверху.
– Да, побудьте. Арчи! Вы вернулись только из-за меня?
– Угу. Знаете, я ведь к вам очень привязан.
– И я к вам, – ответила она – почти как прежняя Клэри, подумал он.
Он выждал пятнадцать минут, потом спустился проверить ее: она крепко спала.
Когда он остался один, у него слегка прояснились мысли. У Клэри есть три пути: родить ребенка и отдать его на усыновление, родить и вырастить его самостоятельно или не рожать. Важно, чтобы одно из трех она выбрала без какого-либо давления со стороны. Об абортах он знал только, что они запрещены законом, и это, в свою очередь, означало, что будет трудно найти того, кто согласится сделать операцию, и еще труднее – навести об этом человеке справки. Его осенило, что Тереза, подруга Луиса Качински, наверняка знает кого-нибудь, вдобавок однажды виделась с Клэри – когда он водил ее туда на ужин года три назад. Он позвонил им и договорился о встрече на следующий день. Если она захочет, он мог бы все оплатить, только сообщить об этом хорошо бы так, чтобы не давить на нее, тем более что этот выход она пока считает практически невозможным. Если она решит рожать, придется сказать Руперту: интересно, почему она до сих пор не сказала. Но с другой стороны, Клэри скрыла бы свое положение и от него, Арчи, если бы Полл не вызвала его обратно. Что было бы, не отправь Полл ту телеграмму – и если бы он не вернулся? Но допустим, что Тереза никого подходящего