– Правда? Вот и я так думал.
– Ну, по крайней мере, в книгах они так делают. Но я не знаю, насколько им можно доверять.
После еще одной паузы он сказал:
– Как выяснилось, у моей матери имеются собственные средства. Так что у нее все хорошо, она преспокойно сможет жить на юге Франции, если пожелает. А жить здесь она не хочет совершенно.
– Значит, она намерена продать дом?
– Дом? Ну, его, в сущности, отец оставил мне. В том-то и дело. А денег не оставил – нечего было оставлять.
Он свернул с шоссе на дорогу, которую она поначалу приняла за проселочную, но когда впереди показались старые деревья по обе стороны, стало ясно, что это подъездная аллея к дому, которой пользуются редко. За аллеями с обеих сторон виднелся парк – опять-таки с вековыми деревьями, большей частью мертвыми или умирающими. Примерно через четверть мили территория парка сменилась лесом, ветви высоким пещерным сводом нависли над аллеей. Машина вынырнула из этого леса, одолела крутой поворот, и Полли увидела перед собой еще один парк с огромным зданием вдалеке. Оно было желтоватым, с тремя квадратными башнями. Здесь деревья вдоль аллеи были спилены, бревна лежали на обочинах. Ехать до здания пришлось дольше, чем показалось поначалу: машина тряслась на ухабах аллеи уже несколько минут, а оно как будто не приближалось, но понемногу стало видно, как поблескивают оконные стекла в холодном свете, и Полли разглядела, что стены сложены из светлого кирпича – кажется, стандартного керамического, из Лондонского бассейна, с каменной облицовкой, а башни – из розового, с зубцами и бойницами. С виду строение казалось больницей или эдвардианским отелем, и, похоже, ничего более уродливого она в жизни не видела. Джералд не говорил ни слова, но когда до здания оставалось ярдов сто, остановился и заглушил двигатель. В тишине она различила далекий грачиный грай.
– Теперь вы наверняка понимаете мою мать, – произнес он. – Размеры внушительные, но домом это не назовешь. – И он повернулся к ней. – Оно вас ужасает. Чего я и боялся. Вот почему я должен был показать его вам. Ну что ж, поедем туда обедать.
Он завел двигатель, они направились к дому. Главный фасад длиной с теннисный корт был обрамлен двумя крыльями, расходящимися под углом. Передний двор, некогда занятый газоном, а теперь запущенный, представлял собой спутанные заросли чертополоха, крапивы и якобеи. Крылья здания, каждое из которых заканчивалось башней из розового кирпича, соединялись с главной частью дома арочными проходами. Джералд проехал через правый на задний двор, окруженный со всех сторон строениями – судя по виду, конюшнями и гаражами.
– Мы войдем здесь, – сказал он и открыл застекленную дверь. – Я, пожалуй, пойду вперед.
Она последовала за ним по широкому темному коридору, затем через еще одни двустворчатые двери. Холод стал ощущаться почти сразу. В следующем коридоре было светлее – благодаря расположенным с регулярными интервалами световым окнам. Ближе к концу коридора Джералд свернул через дверь красного дерева налево, в небольшое помещение – что-то вроде холла, так как и там имелись двери, все на одной стене. Открыв одну из них, он крикнул: «Нянь! Мы вернулись!» – закрыл и вошел через другую в маленькую гостиную, где уже был накрыт к обеду раздвижной стол. В очень маленьком угольном камине горел огонь.
– Здесь чуть теплее, – сказал он. – Есть херес, если желаете. Садитесь у огня, сейчас я принесу.
Пока он отлучался, она осмотрелась. Потолок здесь был очень высокий, стены отделаны крашеными зелеными панелями с окантовкой более бледного оттенка. Камин – из серого мрамора, окно – единственное, высоченное, обращенное во внутренний дворик к третьей башне из розового кирпича; ее венчал купол, стрелки часов под которым застряли на двадцати минутах пятого. На шторах из льняной ткани цвета овсянки с орнаментом из листьев аканта кое-где мелькали детали, вышитые зеленой шерстью, шкаф с застекленными дверцами был забит каким-то собранием томов в одинаковых темно-синих переплетах. Радиоприемник, решетка на передней панели которого имела вид лучей заходящего солнца, помещался на одном из нескольких столиков, расставленных повсюду – возле дивана, возле каждого из двух кресел, в одном из которых она сидела, рядом с большой стеклянной витриной с пыльными птичьими чучелами. «Какое здесь все удивительное и захватывающее, – думала она. – Если весь дом такой же, как эта комната, выбор обстановки для его квартиры будет увлекательным занятием».
Он вернулся с хересом, за ним по пятам шла пожилая женщина в цветастом переднике, с подносом в руках.
– Ну уж нет, мистер Джералд, нечего отвлекать юную леди напитками. Сами знаете, каково носить горячую еду по этим коридорам – ваш суп уже почти остыл. – Она поставила суп на стол и окинула Полли проницательным взглядом. – Доброе утро, мисс.
– Херес можно и в суп подлить, – отозвался он.
– О, как вам угодно, ваша светлость! Птица остывает. Через десять минут принесу.
Когда она ушла, он разлил херес по бокалам и объяснил:
– Вечно она мной командует. Но из лучших побуждений.
– А я уж думала, она скажет вам: «Не умничай».
– На такой упрек я мог бы нарваться, даже если бы просто возразил ей. Нянины привычки живучи.
– Она была вашей няней?
– Да, была. Всегда жила здесь. Почти всю свою жизнь заботилась о нас. Вот еще одно.
– О чем вы?
– Теперь я должен позаботиться о ней.
Суп был из консервированных грибов, оба подлили в него хересу.
– После обеда, думаю, мы пройдемся по дому, – заговорил он. – Здесь есть комнаты, где я сам почти не бывал, и, полагаю, большая часть в ужасном состоянии.
– Видимо, по этой причине продать дом будет непросто.
– Продать? Я не могу его продать. Он завещан мне через какой-то непонятный трастовый фонд, и это значит, что избавиться от него нельзя.
– А-а! – Теперь она поняла, почему у него такой отсутствующий вид. – Может быть, поможет Национальный исторический фонд? – О нем она слышала от Каспара.
– Они к нему и багром не притронутся. Дом не только в кошмарном состоянии, но и сам по себе кошмар.
– И как же вы намерены поступить?
– Не знаю. Зависит от… кое-чего. Еще не решил.
Следующим блюдом была жареная курятина с хлебным соусом, картофельным пюре и брюквой.
– Когда говорят о «чемоданах без ручки», – сказал он, – я думаю, хорошо бы это был и вправду просто чемодан.
– Чудесный обед, – сказала она няне после ломтя бейкуэльского песочного пирога и была вознаграждена улыбкой.
– Как приятно видеть чистые тарелки, – ответила няня.
– Теперь мы осмотрим дом, няня.
– В бальном зале осторожнее, смотрите под ноги. И окна лучше не открывайте. Когда соберетесь пить чай, позовите меня.
– Раз уж мы внизу, отсюда и начнем.
Он шел первым и указывал дорогу. Еще один коридор с застекленными дверями вел в обширный холл, где начиналась двойная лестница с каменными перилами, и за такими же застекленными дверями виднелся главный вход в дом. По левую сторону от холла находилась гостиная со стенами, обтянутыми шелковым дамастом, который выцвел настолько, что прямоугольники на месте исчезнувших картин казались по сравнению с остальным материалом почти кричаще розовыми. Мебель была почти вся в чехлах, трупик скворца лежал на ошметках копоти в камине. Две двери, по одной с каждой стороны от камина, открывались в бальный зал, четыре огромных окна на длинной стене которого были обращены в зимний сад. В нем крыша серьезно пострадала: длинные осколки стекла валялись на плитках пола. Толстая ржавая труба, как питон, проходила по периметру комнаты на высоте фута над полом. Керамические горшки и глазированные вазоны были полны запыленной земли и засохших папоротников. В одном из них она увидела крошечный карандашик с шелковой кисточкой – поблекшей, грязновато-белой. Окна на наружной стене зимнего сада выходили в запущенный классический парк, где вдали виднелась низкая балюстрада из кирпича и камня.
– Вот эта, наверное, была великолепна! – сказала Полли, когда они проходили мимо древней камелии, верхние ветки которой чуть не пробили стеклянную крышу. В этот момент она перехватила его взгляд и с тех пор постоянно замечала, как тревожно и вопросительно он посматривает на нее.
В следующей комнате когда-то располагалась библиотека. Полки еще уцелели, как и примерно половина книг. Одна стена украсилась довольно броским черно-белым пятном плесени, в комнате отчетливо пахло грибами. И дальше все в том же духе: еще две гостиные, кабинет с настолько темными обоями, что стены казались почти черными, с массивным двухтумбовым столом, заваленным бумагами. В отличие от большинства комнат, которые они уже осмотрели, в этой имелись признаки пребывания людей: пахло табаком, в камине недавно разводили огонь.
– Мой отец подолгу просиживал здесь, – сказал Джералд. – Пожалуй, нам пора на следующий этаж. В остальных комнатах на нижнем – оружейная, обувная, кладовка, комната, где установлен телефон, уборные и все такое.
– Сколько здесь спален? – спросила она, поднимаясь за ним по лестнице из главного холла.
– Не знаю. Если хотите, можем посчитать.
От верха лестницы тянулся в обе стороны широченный коридор, освещенный рядом круглых окон почти вровень с потолком. Потолок выгибался сводом в готическом стиле. К сделанным из красного дерева дверям спален крепились на уровне глаз латунные рамки для табличек. На одной из дверей еще сохранилась такая табличка с каллиграфически выгравированным на ней «леди Помфрет».
– Когда в дом звали гостей на выходные, – пояснил Джералд, – на дверях указывали их фамилии, чтобы все знали, где чья комната, – не только хозяева, но и другие гости. Затеи эдвардианских времен, – мрачно добавил он. – Моя мать просто обожает рассказывать о них. Когда она вышла за отца, такие развлечения были еще в ходу.
Спальни оказались почти одинаковыми. Ко многим прилегали гардеробные, обстановку каждой составляли кровать, комод, гардероб и небольшой камин. Мебель и здесь покрывали чехлы, ковры были аккуратно скатаны и стянуты липкой лентой. На этом этаже они насчитали пятнадцать спален и две ванные комнаты; унитазы были фарфоровые, синие с белым. Такие же обнаружились и при двух спальнях.