читать. Лучше бы я был собакой.
Ему сразу вспомнилась смерть Оливера, как он держал его во время смертельной инъекции.
– Я понимаю, о чем ты, – ответил он, давая ему затянуться в третий раз. – Она желает только добра, – добавил он. Нору ему тоже было жаль.
– О да. Вряд ли я когда-нибудь забуду такое, – устало сказал он. – Еще затяжку. Она сейчас вернется. Тогда сунь сигарету себе в рот, если не против. Она дым сразу унюхает и подумает, что это ты. Ты веришь в Бога? – спросил он после последней затяжки.
– Я… как раз размышляю об этом.
– Честный ты парень, да?
– А ты? Веришь?
– Сопротивляюсь изо всех сил. Если он есть, а значит, на нем лежит ответственность за то, что со мной стало, отсюда вытекает чертовски…
– А вот и я! – Нора толкнула дверь подносом. – Ох, Кристофер! Как нехорошо – курить в присутствии Ричарда!
– Извини. – Он бросил окурок в камин и поймал на себе взгляд Ричарда: тот посмотрел на него и подмигнул.
В следующий раз навещая отца Лансинга – ему полюбилось заглядывать к нему после ужина, – он рассказал об этом случае.
– Он так отчаянно несчастен. Когда он сказал, что хочет умереть, я смог понять почему.
– Да.
– И хотя я вижу, насколько самоотверженна Нора, порой мне кажется, что она не права.
– Одно другому не мешает. – Отец Лансинг набивал свою маленькую черную трубку.
– Я могу понять, почему он не хочет верить в Бога.
– Я тоже.
– Нора верит. Однажды она сказала мне: ничто не утешает ее лучше, чем разговоры с Богом.
Последовала короткая пауза.
– Знаете, разговоры – это хорошо, но если уж речь о Боге, пожалуй, важнее слушать. – Он раскурил трубку. – Отчасти для этого и существует молитва. Чтобы дать понять, что ты готов слушать. – И он задумчиво добавил: – Людей часто называют самоотверженными, когда они делают то, чего нам самим делать не хочется. Быть самоотверженным – состояние высшего уровня. Большинство людей способны продержаться в нем лишь несколько минут подряд.
– Что я могу сделать для них?
– Вы их любите?
Он задумался.
– Нет, не думаю. Мне просто их ужасно жаль.
– Постарайтесь полюбить их. Тогда вы будете гораздо лучше представлять, что делать.
К тому времени как состоялся этот разговор, он уже довольно хорошо знал отца Лансинга. Священник приезжал причащать некоторых подопечных Норы, среди них один или два человека могли посещать церковь, и вскоре после прибытия Кристофера Нора поручила ему возить их. В школе он прошел конфирмацию, но в церковь не ходил – кроме одного раза, в Суссексе, – с тех пор, как закончилась его учеба. По прошествии нескольких недель отец Лансинг вдруг пригласил его на чай, и он пришел. Священник жил в большом сыром доме с маленькой молчаливой экономкой, похожей на бесплотный призрак, как ему показалось, тем более что говорила она, а это случалось редко, тихим свистящим шепотом. Отец Лансинг трудился не покладая рук: Кристофер не сразу понял, что для чаепития, на которое его пригласили, едва удалось выкроить время между приходскими обязанностями, и не удосужился задуматься, зачем его позвали; он наивно полагал, что священнику, должно быть, тоскливо и одиноко, но постепенно догадался, что совсем не в этом дело: когда отец Лансинг не проводил церковные службы, он навещал прихожан и посещал различные собрания; он любил детей и музыку, тратил немало сил на свой хор и помогал местной начальной школе с организацией экскурсий и праздников. Он был приверженцем высокой англиканской церкви, кое-кто из деревенских недолюбливал его и ездил по воскресеньям в другой храм, однако его церковь и без того была отрадно полна прихожан, которых священник исповедовал дважды в неделю. Когда Кристофер впервые приехал к нему, отец Лансинг спросил, что привело его во Френшем, и он объяснил, что после смерти Оливера чувствует себя никчемным и хочет приносить кому-нибудь пользу. Во время этих разговоров священник неизменно поощрял его рассказы о себе, и довольно скоро ему стало казаться, что отец Лансинг знает о нем больше, чем кто-либо, а чуть позже – больше, чем он сам знает о себе.
С любой темы они неизменно сворачивали на философию – точнее, на христианское мировоззрение. К примеру, после того, как Кристофер рассказал священнику о Полли и о том, каким ударом для него стало, когда после несчастной любви она нашла кого-то, но не его, и собиралась замуж – «так что меня она никогда не полюбит», – отец Лансинг отозвался:
– Но вы любили ее, и это был дар.
– Дар?
– Разумеется. Любовь – великий дар.
– Вы имеете в виду, как вера?
– Ну, можно сказать, что вера – еще одна разновидность любви, правильно? Как вам такое?
И так далее.
После разговора о Ричарде и Норе он вернулся домой, исполненный решимости любить их. И обнаружил, что любить Ричарда ему проще, чем родную сестру. Он пытался поговорить с ней о Ричарде, объяснить, что было бы неплохо позволить ему хоть какие-то удовольствия, пусть даже не самые полезные, но она сразу свела все его старания на нет.
– Я понимаю, что у тебя благие намерения, Кристофер, – сказала в заключение она, – но увы, мало просто желать добра. Я работаю с этими людьми уже много лет и, безусловно, лучше, чем кто бы то ни было, знаю, что им на пользу.
– Значит, и ты желаешь им добра, – не удержавшись, возразил он, и она бодро воскликнула:
– Конечно, желаю! А ты как думал?
К тому времени он ходил в церковь потому, что хотел этого. Он также выразил желание прийти к отцу Лансингу на исповедь, и священник сказал, что исповедует по вторникам и пятницам, и дал ему брошюрку. «Из нее вы почерпнете некоторые представления о том, как все проходит», – пояснил он.
Он пришел. Думал начать с того, что ему, в общем-то, не в чем исповедоваться, но когда дошло до дела, список получился на удивление длинным. Удивило его и то, что отец Лансинг не стал читать ему мораль, а ограничился практическими вопросами вроде «сколько раз?». После этого, покаявшись и получив отпущение грехов, он вышел в церковь и молился, пылая благими намерениями.
Как вскоре выяснилось, они недолговечны, или, скорее, в круговерти повседневной жизни он про них забыл. Ему казалось, что грустные и несчастные люди окружают его со всех сторон, и когда он убедился, как трудно изменить для них к лучшему хоть что-нибудь, их несчастье стало вызывать в нем негодование.
Потом однажды, когда он пилил в дровянике особенно неподатливый ствол вяза, ему пришло в голову, что он хотел жизни совсем иного рода, и ему вспомнились слова, которые отец Лансинг услышал от одного монаха: «Можно поставить в центр вселенной себя, а можно Бога. Ставить в этот центр другого человека нельзя». В то время, хоть он и слушал вежливо, мысленно не согласился, а теперь вдруг ему все стало ясно. Он определенно не хотел находиться в центре своей вселенной – значит, оставался Бог.
С этим известием он бросился к отцу Лансингу. Его приняли спокойно, и этим спокойствием священника он был почти уязвлен.
– И что же вы намерены предпринять по этому поводу? – спросил священник.
– Я думал, может, мне уйти в какую-нибудь общину. Думал, не стать ли монахом.
– Вот, значит, как?
– Да. От меня миру маловато пользы. Думаю, лучше мне будет удалиться от него.
Отец Лансинг ответил не сразу. Он был занят выбиванием своей зловонной трубки. Потом сказал:
– Ну что ж. Не думаю, что кто-нибудь захочет принять вас, если вы просто сбежите от мира. Вопрос скорее в том, чтобы не убежать, а прибегнуть.
– К Богу? Да, я как раз об этом!
Отец Лансинг положил ладони на плечи Кристофера.
– Я мог бы направить вас к тому, кто с вами поговорит, – сказал он. – Может, для вас кое-что прояснится, и вреда от этого не будет.
И он отправился в Наштенское аббатство. Там он провел два дня, за время которых состоялось несколько продолжительных бесед о его возможном призвании. Аббатство очаровало и наполнило его энергией. Там он, помимо всего прочего, узнал, что, если его примут, он проведет два-три года в аббатстве в качестве послушника, в конце концов станет бельцом и все это время будет волен уйти, когда захочет.
Во Френшем он вернулся взбудораженным и восторженным: не было ни сомнений, ни опасений – он знал. Осталось только, чтобы его приняли.
Проходили недели, а вестей все не было. Он обратился к отцу Лансингу.
– Отец Грегори написал мне о вас, – сказал он. – Он считает, что вам требуется время и наставления, чтобы лучше понять, чего вы хотите, – выяснить, действительно ли вы призваны. Вижу, ваше лицо омрачилось. Думаете, вам все известно? Ну, людям это свойственно. Духовные фантазии мало чем отличаются от любых других. Повторение – и вы всегда на высоте. Угадал?
Это был выстрел в яблочко. Он почувствовал, как покраснел.
– Если вы хотите дальнейших наставлений, меня просили дать их вам, так что не отчаивайтесь, святой Кристофер. – Эти слова он произнес с такой ласковой улыбкой, что Кристофер сумел посмеяться вместе с ним.
– Что там у вас с отцом Лансингом? – спросила Нора, когда Кристофер отпрашивался у нее.
– Он учит меня.
– А, хорошо. По-моему, он замечательный человек. И я так счастлива, что ты начал бывать в церкви.
Ричард не разделял ее радости.
– Вижу, ты уже втянулся. Скоро начнешь находить убедительные причины для воздержания – не только для себя, но и для меня, если уж на то пошло.
– Нет, не начну. – Они тайком сговорились насчет сигарет, каждую неделю он покупал полбутылки виски, якобы поделить поровну с Ричардом, но в действительности сам хитрил и пил холодный чай.
Отцу Лансингу он объяснил, что пока не хочет никому рассказывать о своих намерениях. Он уже начинал спорить со священником, а однажды, явившись к нему, как было условлено, и не застав его на месте, пришел в ярость – что сразу понял отец Лансинг при следующей встрече.
– Вы злитесь на меня за то, что у меня нашлись другие дела. Но почему? Неужели вы важнее других людей?