― Привет, как дела? ― отвечает он, и его голос прокатывается по мне волной мурашек.
― Тебе не нужно забирать Грейси из школы сегодня. Я могу это сделать. Прости. Лилиана не должна была просить тебя об этом.
― Чем ты занимаешься? ― спрашивает он.
― Ничем таким, чем бы я действительно хотела заниматься, ― стону я.
― Что ты делаешь, Кэтрин? ― повторяет он.
― Я у тебя дома, сижу в кресле, рядом стоит стилист, который, как настаивает Лилиана, мне нужен.
― Ты права. Он тебе не нужен. Но можешь не беспокоиться. Я заберу Грейси. И отвезу ее на тренировку после школы, а потом домой. Кроме того, мне нужно разобраться с маленьким ублюдком, который назвал мою дочь толстой.
― Нельзя бить детей, Грей, ― напоминаю я ему. Потому что что-то подсказывает мне, что это не будет лишним.
― Все так говорят. Я не совсем сошел с ума, Кэтрин. Расслабься. ― Он сбрасывает звонок.
― Ну? Что он сказал? ― Лилиана улыбается, пытаясь скрыть это, поднеся бокал с шампанским к губам.
― К черту, ― бормочу я и поднимаю свой бокал. Пузырьки попадают мне на язык, а за ними следует сладкий, приторный вкус, который я только сейчас вспомнила. ― О боже, как вкусно.
― Я бы не принесла дерьмовое шампанское, ― говорит она. ― А теперь откинься на спинку кресла, расслабься и позволь бедному Джеймсу сделать свою работу.
Четыре часа спустя я смотрю на себя в зеркало. Ну, не на себя, а на свою прежнюю версию. Как будто Лилиана показала стилисту фотографию, какой я была раньше, потому что они снова превратили меня в ту девушку.
― Добро пожаловать домой, Кэтрин. ― Лилиана обнимает меня сзади. Ее губы касаются моей щеки.
― Я не могу быть этой версией себя. Это небезопасно, ― шепчу я.
― Оглянись вокруг. Неужели ты думаешь, что кто-то может проникнуть сюда? Здесь ты в большей безопасности, чем когда-либо была.
Я слышу визг Грейси, доносящийся снизу, и вскакиваю.
― Грейси дома. Пойдем, проверим, не арестовали ли ее отца за избиение ребенка, ― говорю я Лилиане.
― Он не настолько сумасшедший, ― говорит она.
Я искоса смотрю на нее.
― На днях на тренировке мальчишка назвал Грейси толстой.
― Вот дерьмо, покойся с миром, парень. ― Лил делает крестное знамение, а я складываю руки на груди и смотрю на нее. ― Что? Маленький говнюк получил по заслугам. ― Она пожимает плечами.
― Иногда я очень, правда, очень беспокоюсь о тебе. ― Я качаю головой.
― Ты уже говорила. ― Она берет меня за руку, и мы спускаемся вниз, где находим Грея и Грейси на кухне, оба сидят за стойкой, а между ними стоит огромный стакан шоколадного молока.
Я улыбаюсь, глядя на эту сцену. Бывают моменты, когда я хочу, чтобы моя дочь принадлежала только мне. Чтобы она снова была только моей. Я знаю, что это эгоистично, но я не привыкла делить ее со столькими людьми. Однако, когда я вижу ее с отцом, у меня замирает сердце. Она заслуживает этого. Она заслуживает его. И он тоже ее заслуживает.
― Мама, ты красивая. Ты вернула свои волосы, ― говорит Грейси. Она пару раз видела мои фотографии, когда я была блондинкой. Но эта девочка ничего не забывает.
― Спасибо, детка. И да, я сделала это. ― Я подхожу и целую ее в макушку. ― Как дела в школе?
― Скучно, ― ворчит она.
― Ладно, а как прошла тренировка? ― спрашиваю я.
― Очень хорошо. Ты должна была быть там. Папа швырнул Адама через весь каток в сетку. ― Она хихикает.
Мои глаза расширяются, прежде чем я перевожу взгляд на Грея, который смотрит на меня так, словно увидел призрака. Думаю, во многом так оно и есть. ― Ты ведь не нападал на ребенка, Грейсон? Скажи мне, что ты этого не делал.
― Я не трогал этого маленького ублюдка. Он споткнулся о мою клюшку. Вот и все. ― Грей ухмыляется.
― Это было здорово. Адам плакал, как малыш, ― сообщает Грейси с такой же ухмылкой. Эти двое ― как горошины в стручке. И не в хорошем смысле.
― Грейси, это нехорошо. Мы не должны радоваться тому, что другим больно, ― говорю я ей.
― Прости, мама.
― Эй, Грейси, тетя Лил принесла тебе подарок. Пойдем, найдем его. Я оставила его где-то в этом большом доме, ― говорит Лилиана, поднимая Грейси со стула и выходя из кухни с моей дочерью на руках.
Грей все еще смотрит на меня. Это тяжело. Я изо всех сил стараюсь не съежиться под его пристальным взглядом. Хотя это непросто.
― Как прошел твой полет? ― спрашиваю я.
― Долго, ― говорит он, вставая из-за стойки и возвышаясь надо мной. Он наклоняет голову, его глаза прищуриваются, и он подходит ближе. ― Как твой день?
― Долго, ― повторяю я.
Он наклоняется и утыкается лицом в мою шею.
― Ты хорошо выглядишь. Почти как девушка, которую я когда-то любил.
Я задыхаюсь, не в силах пошевелиться, пока он не отстраняется от меня и не выходит из комнаты.
Я закрываю глаза, стараясь не расплакаться. В его словах нет ничего такого, чего бы я не заслуживала. Я разбила его сердце. Этого не вернуть и не исправить. Я должна заплатить за свои грехи, и если это мое наказание, то так тому и быть. По крайней мере, он будет рядом, чтобы отплатить мне. Альтернатива…
Что ж, это худшее, что он мог со мной сделать.
Глава двадцать первая
Я ворочаюсь и ворочаюсь всю ночь. Я не могу выбросить Кэтрин из своей гребаной головы. То, как она выглядела, когда я увидел ее сегодня днем. Лилиана не просто привела стилиста. Она повернула время вспять. Это было как шаг в прошлое. Когда все было проще, легче. Когда я не чувствовал этой тяжести в груди, этого гнева, который никак не проходит…
Я не замечал этого, но было легче ненавидеть Кэтрин, когда она не выглядела так, как я ее помнил. Она все еще прекрасна. Черт, я не думаю, что эта женщина может быть некрасивой. Но когда я увидел ее, выглядящей в точности как девушка, в которую я влюбился и которую оплакивал шесть долбаных лет, мое сердце перестало биться.
― Папочка, ты проснулся? ― Грейси прыгает на моей кровати.
― Да, детка. Что случилось? ― спрашиваю я.
― Мама сказала, что сегодня мы должны попрощаться с бабушкой, ― говорит она.
― Да, мы должны. ― Я вздыхаю. ― Иди сюда. ― Я протягиваю руку, и Грейси прижимается ко мне. ― Тебе грустно?
― Мне нравилась бабушка, ― говорит она.
― Знаешь, если ты больше не можешь кого-то видеть, это не значит, что ты не можешь с ним поговорить. Если ты говоришь, бабушка тебя слышит.
― Как когда мама разговаривала с тобой?
― Твоя мама говорила со мной? О чем?
― М-м-м, не знаю, но она часто повторяла «прости». Она постоянно говорила это перед сном.
― Да, что-то в этом духе.
― Может, когда-нибудь ты и мое имя напишешь? У тебя есть мамино имя, но нет моего, ― спрашивает Грейси, проводя своими крошечными пальчиками по татуировке на моих ребрах.
― Я не знал, как правильно написать твое имя. Поэтому тебе придется написать его для меня, а потом я отнесу его в тату-салон и сделаю копию. ― Я постукиваю себя по груди. ― Над сердцем.
― Почему здесь? Разве это не больно? ― Она корчит рожицу, будто только что укусила лимон, и я смеюсь.
Уверен, что на ребре болит гораздо сильнее, малыш.
Но вслух я этого не говорю. Вместо этого я отвечаю:
― Я хочу, чтобы это было рядом с моим сердцем, потому что ты ― единственная девочка в мире, которой оно принадлежит, Грейси. Кроме того, твой папа ― хоккеист, а хоккеисты крепкие. Я даже не почувствую этого.
― Это правда.
― Нам пора вставать и собираться. ― Я вытягиваю руки над головой и зеваю.
― Тетя Алия купила мне платье, туфли и ботинки, ― говорит Грейси.
― Уже купила? Когда?
― На днях. Она приходила, когда вас с дядей Лиамом не было.
Через несколько минут я иду на кухню, чтобы встретиться с девочками, и замираю на месте, когда мой взгляд падает на Кэтрин.
― Это «Versace»?
― Твоя сестра купила его, ― стонет она.
― Конечно, купила. ― Я качаю головой и поворачиваюсь к Грейси. ― Ты готова? ― спрашиваю я Кэтрин.
Я изо всех сил стараюсь не замечать, как хорошо она выглядит в обтягивающем черном платье. У него глубокий вырез с большими пышными рукавами, но то, как материал обнимает ее бедра, заставляет мой взгляд скользить по ним и почти умолять ее повернуться, чтобы я мог увидеть, как это выглядит сзади. Волосы она оставила распущенными, уложенными свободными локонами. Длинные, светлые, распущенные локоны. Точно так же, как она носила их в колледже. Когда я встречаюсь с ее глазами, они уже не те светло-голубые, которые я помню. Конечно, цвет тот же. Но теперь они словно погасли. Кэтрин потеряла тот свет, который был у нее раньше. Наверное, то же самое она могла бы сказать и обо мне. Я достаточно смотрел на себя в зеркало, чтобы понять, что это правда.
― Не думаю, что я когда-нибудь буду готова к этому, ― говорит Кэтрин.
Я сжимаю ладонь Грейси в одной руке, другую кладу на спину Кэтрин и веду их к ожидающему внедорожнику. Я договорился, чтобы похоронное бюро было закрыто для посторонних. Никто не сможет ни войти, ни выйти. Стекла в машине тонированы, поэтому никто не сможет заглянуть внутрь. Это был единственный способ убедить Кэтрин присутствовать на похоронах ее матери.
Здесь только мы. Моя семья, Кэтрин и Грейси. Потом ее мать кремируют.
Как только мы все усаживаемся в салон внедорожника, я беру Кэтрин за руку. Она не смотрит на меня, но держится. Крепко. Я чувствую, как дрожит ее тело. Я не знаю, расстроена ли она из-за того, что сегодняшний день значит для нее, или боится, что ее увидят.
― Я тут подумал… После окончания сезона мы могли бы взять Грейси куда-нибудь в путешествие. В отпуск.
― В отпуск? Куда? ― спрашивает Грейси.
― Куда захочешь, ― говорю я ей.
― Дисней? ― Она уже подпрыгивает на своем сидении. Я замечаю волнение на ее лице.
― Ты уже была там?
― Нет. А ты?
― Был, но это было очень давно, ― говорю я ей. ― Ладно, значит, Диснейленд, так и сделаем. Решено.
― Грей, у нее занятия. Мы не можем просто забрать ее из школы, чтобы погулять по тематическому парку, ― шепчет мне Кэтрин.