Идя вместе с Тором следом за детьми к парадной двери, Эмили иногда оглядывалась, чтобы посмотреть в сторону Саймона. Бен цеплялся за сестру, его ножки не могли приспособиться к ее все ускорявшимся шагам, и ему, чтобы не отстать, приходилось бежать вприпрыжку. Эмили была поражена тем, как быстро Рианнон адаптировалась и приняла происходящее. Жеманные манеры типичной девочки из хорошей семьи исчезли, уступив место холодной решимости и почти фаталистическому принятию ситуации. Эмили задалась вопросом, не были ли недавние замашки девочки механизмом психологической адаптации, плащом, который прикрывал все ее страхи, стеной, отгородившей девочку от реальности, существовавшей вне мирной безопасной лощины, где жила ее семья.
– Тор! – позвала Эмили. Пес, оставив детей, устремился в дом и исчез из вида, оказавшись за пределами луча фонаря. Эмили перевела взгляд на ребятишек и остановила их на самом пороге. – Пусть вначале Тор все разведает, хорошо? – Она не хотела рисковать. Еще не хватало запереться в доме, где их поджидает создание вроде того, что управляет сейчас Саймоном!
Тор возник в конце коридора. Виляя хвостом, он бросился к детям и принялся виться вокруг них.
– Ладно, ребятки, пошли. Теперь можно.
Рианнон подтолкнула Бена в дом, и обе маленькие фигурки исчезли в черноте коридора. Тор поспешил за ними.
– Включите свой фонарик, – крикнула Эмили, и эхо разнесло ее голос по пустому дому. Мгновение спустя она увидела блекло-оранжевый кружок фонарика Рианнон, который перемещался по дому, отмечая путь детей.
Саймон перестал двигаться и стоял теперь футах в ста от Эмили чуть ли не по стойке смирно, опустив руки по швам. Его тело покачивалось взад-вперед, а глаза смотрели прямо на нее с лишенного всякого выражения бесстрастного лица. За его спиной лунный свет выхватывал из темноты какой-то огромный силуэт, заслонявший границу леса. Эмили мельком заметила длинные коленчатые руки, изгибающиеся под странными углами, будто лапки богомола. Силуэт возвышался над Саймоном, словно наклонившись к стоящему человеку, от которого все еще тянулись черные побеги. Эмили могла видеть, как они слегка шевелятся во мраке, но никаких подробностей было не рассмотреть, потому что угловатое существо пряталось во тьме.
Пока Эмили разглядывала все это, голова Саймона чуть-чуть склонилась на сторону, взгляд сфокусировался на журналистке, а на лице появилась широченная самодовольная ухмылка.
Эмили закрыла дверь, включила фонарик и бегом бросилась вглубь дома. В вестибюле перед гостиной она обнаружила большой деревянный письменный стол, который весил, наверное, целую тонну. Он скрипел и жаловался, когда Эмили принялась толкать его по коридору, чтобы подпереть входную дверь. Он должен, как минимум, задержать Саймона, если тот попытается вломиться в дом, а она будет предупреждена об этом заблаговременно.
Эмили должна была мыслить ясно. Будь она одна, можно было бы попытаться тайком улизнуть через заднюю дверь от Саймона и этой непонятной штуковины во тьме за его спиной, полагаясь на собственные силы и Тора и надеясь избежать встречи. А потом пробраться обратно в дом Саймона и прятаться там до рассвета. Но с ней дети, рисковать ими нельзя, и уж конечно, она их тут не бросит. А если попытаться тайно бежать вместе с ними, они слишком сильно замедлят ее передвижения.
За этими четырьмя стенами была лишь тьма, тьма да деревья, и Эмили готова была поставить свою последнюю банку персиков на то, что инопланетная тварь может куда лучше искать беглецов, чем сама Эмили и дети – красться и убегать. А потом Бен слишком расстроен, он просто не сможет молчать. Они и десяти футов не пройдут, как Саймон узнает об их побеге.
Эмили сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Дети пока в полной безопасности, в спальне для гостей – единственном помещении без внешней стены – и под защитой Тора. С тех пор как дети вошли в дом, никто из них не проронил ни словечка. В свете фонаря Эмили видела устремленные на нее перепуганные, обвиняющие глаза Рианнон, баюкающей в объятиях младшего братишку.
На уровне лица на парадной двери было прямоугольное окошко пять на десять дюймов с фальшивой мозаикой. Выключив фонарик, чтобы ее не было видно, Эмили забралась на стол и ползла на коленях вперед, чтобы через это крошечное окошко осмотреть передний двор.
С тех пор как она в последний раз видела Саймона, тот не двинулся с места. Он так и покачивался взад-вперед. Приводящая в замешательство улыбка сменилась бесстрастным выражением лица, вернее сказать, никакого выражения не было вовсе. Эмили видела, как в глазах Саймона отражается луна, а сам он, не мигая, продолжает пялиться на входную дверь. Она почувствовала, как вдоль позвоночника пробежал озноб, и по спине покатились капли холодного пота. Несмотря на уверенность, что ее невозможно разглядеть в такой темноте, Эмили явственно осознавала, что он каким-то образом осведомлен о ее присутствии, почти как если бы двери, стены и расстояния не имели никакого значения. Она чувствовала, что Саймон о ней знает. Эмили, наверное, должна была испугаться, но вместо этого обнаружила, что злится, – какое там, просто в ярости от мысли о том, что очередной незваный гость этой планеты пытается устрашить ее, пытается убить ее и детей.
Если бы не тот факт, что стоящий во дворе мужчина был отцом этих детей, она рискнула бы выскочить из дома с «моссбергом» и встретиться лицом к лицу с тварью, что прячется во мраке за его спиной. Если, конечно, предположить, что у этой твари вообще есть лицо.
Но ей пришлось обуздать инстинкты, требовавшие расправиться с инопланетной дрянью, и подумать о безопасности детей. Эмили понятия не имела, жив еще Саймон или уже нет, но, исходя из предыдущего опыта, не стала бы делать ставку на первый вариант. При этом, конечно, она ни в коем случае не собиралась подвергать опасности детей, и уж тем более не хотела стать в их глазах той, кто виновен в смерти их отца. В данной ситуации ей следовало считать положение Саймона безнадежным и сосредоточиться на том, как спасти ребятишек.
Она в последний раз глянула, как там Саймон, и вскрикнула. Саймон двигался, и двигался быстро. Он был уже в нескольких футах от дома, как раз напротив двери, и смотрел на нее через окошко.
– Вот дерьмо! – взвизгнула Эмили, снова уставившись на мужчину за дверью.
На сей раз он стоял так близко, что ей были отлично видны три отростка толщиной с ее запястье, вздымающиеся над его головой. Господи Иисусе! Инопланетная тварь, должно быть, на крыше дома, подумала Эмили, отслеживая взглядом утыканные шипами усики, которые тянулись куда-то за водосточный желоб, идущий вдоль края крыши.
Взгляд Саймона был по-прежнему устремлен на маленькое окошко, а Эмили смотрела на Саймона, не в силах отвести взгляд, завороженная тем, что видит. Вот мышцы на лице мужчины конвульсивно дернулись раз… потом другой. Сухие, потрескавшиеся губы шевельнулись, вначале совсем незаметно, потом рот несколько раз открылся и закрылся снова. Эмили увидела, как метнулся за частоколом зубов белый, дряблый язык.
Саймон говорил.
Вначале он только пытался это сделать. Вылетавшие из его рта звуки были наполовину криком, а наполовину – невнятным бормотанием. Так звучит речь глухого, когда он старается внятно произносить фразы. Так ребенок пытается впервые выговорить трудное слово, раздельно проговаривая гласные и согласные.
– Дьэээтьикиыыы.
Эмили не могла понять, что за слово силится воспроизвести Саймон, слишком уж медленно и неразборчиво он говорил. Его рот перекосило, правая сторона верхней губы приподнялась, в то время как все остальное сохраняло полнейшую неподвижность. Будто под действием каких-то чудовищных чар Эмили наблюдала, как Саймон делает очередную попытку, на этот раз вроде бы лучше контролируя движения губ:
– Дьээткки.
Его бледное лицо не выражало ни расстройства, ни досады. Глаза по-прежнему смотрели строго вперед, тело было неподвижно. Снова пауза – и новая попытка. И хотя речь его по-прежнему оставалась невнятной, теперь Эмили прекрасно поняла, что он говорит.
– Д-детки. – Саймон прошептал это единственное слово, словно проверяя, как оно ощущается на языке и на губах.
Мысли Эмили заметались, она пыталась просчитать ситуацию: он что, пытается выманить их наружу? Тварь, которую журналистка заметила в потемках позади Саймона и которой, как она думала, принадлежали тянувшиеся к нему усики, казалась слишком массивной, слишком большой, чтобы уместиться в доме. Но зачем ей понадобился Саймон? Может, сама она слишком медлительна или хочет взять их живыми? Когда они только пришли сюда, Саймон передвигался по лужайке, ковыляя и спотыкаясь, но стоило только Эмили отвлечься, и он подошел к гравиевой дорожке перед входной дверью так же быстро, как любой обычный человек. Может, твари, которая им управляет, просто нужно время, чтобы освоиться и привыкнуть к телу, как человек привыкает к новому автомобилю? Какой бы ни была причина, эта тварь способна контролировать человека, забирая всю власть над его сознанием и функциями, управляя им так, словно он – всего лишь марионетка. Это говорило о совершенно новом уровне странностей… хуже того, это говорило о темном интеллекте, о разуме, у которого есть определенная цель.
– Детки! – внезапно воскликнул Саймон.
Сейчас он совершенно четко выговорил это слово и не прошептал, а, скорее, выкрикнул его. К Саймону вернулся голос, и в этом единственном слове звучало подлинное тепло. Эмили слышала в нем все те чувства, что обычно сквозили в голосе Саймона, когда тот обращался к Бену и Риа. Но его лицо оставалось бесстрастным и равнодушным, как у статуи, а черные трубки, приросшие к его спине, являли собой омерзительное напоминание о том, что, по сути, говорит не он. Саймон будто повторял запись, как механическое устройство, бездумно и безупречно воспроизводящее речь.
– Детки, – снова позвал он так громко, что сомнений не было: оба ребенка не смогут не услышать его крика. – Это я, папа. Идите скорее ко мне.