— Обернись.
— Некогда. Моя дурочка вылезла на свет божий?
— Ага.
— Раньше надо было думать. Махни ей, пусть убирается обратно, в джип.
— А если не послушает?
— Послушает. Особенно, после этого…
…В перекрестье прицела вползает тупая морда головного грузовика. Плоский лист, поставленный на ребро, весь в дырках для вентиляции. Перевожу прицел выше. Водитель здесь в середине. По бокам сидят ещё двое солдат. Оптика послушно приближает запылённое серое лицо, квадратные уродливые очки, закрывающие глаза. Плавно выбираю свободный ход, приклад бьёт в плечо. Пороховые газы бьют из дульного тормоза. Пыли, естественно, нет. Воды мы не пожалели. Шофёр дёргается, машину вдруг резко виляет, ложится на бок, из кузова вылетают солдаты. Дистанция маленькая, и водитель второй то ли просто устал и зевнул, то ли конструкция у уродца такая, что как ни старайся, быстро не среагируешь, но я вижу, как днище грузовика вспучивается, и оттуда появляется и застывает на месте точно такая же решётчатая морда…
— Батя! Молоток!
Кричит сын от избытка чувств. На секунду отрываюсь от прицела, поднимаю большой палец вверх:
— Мастерство не пропьёшь!
…Свой второй взрослый разряд по биатлону я получил в четырнадцать лет…
— Пап, она не уходит.
До жути хочется обернуться, но…
— Кулак ей покажи.
— Её уже моя тащит. Да та отбивается.
Пауза, по время которой я вгоняю ещё три пули в самых несчастливых, и наступает пора менять магазин. Вовкин голос:
— Уволокла. А мне грозит кулаком.
Щёлк. Готово. Снова прилипаю к прицелу, а он — к биноклю. Секунда, другая. Снова спускаю курок. Самый глупый из водил. А может, самый послушный… Спустя ещё четырёх шофёров, или, как тут их называют, погонщиков, до командиров океанцев доходит, что пора спешиваться. Бросаю взгляд на часы. Тридцать минут. И время позволяет.
— Как бы с нашими связаться? Узнать, далеко ли?
Сын машет рукой.
— Па, зачем жечь нервы себе и парням. Прибудут. Не волнуйся. Как ближе подойдут, услышишь по этой…
Кивает на портативку, стоящую в нише. Пожимаю плечами, не отрываясь от прицела.
— Тоже верно. Они же на широкой волне будут передавать?
— Как оговорено.
Отвечает сын. Чёрт возьми, мне нравится его спокойствие. Точно, уже успел повоевать…
…Меняю второй магазин. Спустя десять минут третий. Солдаты противника, не взирая на мою стрельбу, вытаскивают мёртвых, копошатся возле вылетевших из первой машины. Не понимают, что ли? Оставшиеся грузовики вдруг расходятся широким кругом, но… Останавливаются, из них горохом выскакивают солдаты, строятся в коробки. Доносятся далёкие свистки унтер-офицеров.
— Ну-ну…
Зло бормочу я. Жаль, патронов у меня не очень. Шеренги одетых в голубое с жёлтым океанцев повинуясь незнакомому мне сигналу разом делают первый шаг, второй, и вот они уже быстро приближаются, высоко выбрасывая ноги.
— И бегут то по-уродски.
Высказывается Вовка. Убираю винтовку в окоп, прикрываю заранее приготовленной тряпкой. Рывком водружаем первый пулемёт на бруствер, вбиваем в плотный грунт колья, закрепляя треногу.
— Поехали?
— Давай, пап!
Гулкая очередь рвёт воцарившуюся вокруг после щелчков винтовки тишину. Эффект поразительный. На такой дистанции пули буквально сбривают первую шеренгу ближайшей к нам коробки строя. Крупнокалиберные рули двенадцать и семь производят страшное опустошение в рядах противника. А какого тем, кто шагает рядом? Вдохновлённые увиденным, наши бойцы в окопах восторженно орут, подбрасывают в воздух свои шапки. К сожалению, лента кончается слишком быстро. Перекидываем пулемёты местами. Пусть остывает. Теперь веду огонь короткими очередями, сбивая самых смелых. Или глупых. Противник вдруг рассыпается, и становится куда хуже. Нам. Сразу видно побывавших в деле вояк. Умело перебегают по нескольку человек сразу. И пока я выцеливаю одних, они уже залегают. Зато появляются вторые. Но тут над ухом бухает винтовка. Ага. Сын сообразил. Океанцы продвигаются всё ближе. хотя и несут потери. А скоро им вообще станет весело. Семь метров высоты вала позволят мне бить их сверху даже лежащих. Правда, и они смогут стрелять по мне…
— Патроны есть ещё?
— Нет. Это всё.
— Тогда я пуст.
И в это время самые быстрые вбегают на минное поле… Земля словно вскипает, когда выстреливаемые вышибным зарядом 'эски' подлетают на свою высоту, а потом рвётся основной заряд… Даже до сюда доносятся истошные вопли, в которых нет ничего человеческого. Наступающие не выдерживают и бегут, и мы в два ствола, потому что первый успел остыть, валим всех подряд, кто попадает на мушку.
— Они сгоняют грузовики в линию, пап!
Возбуждённо говорит мне сын.
— Вижу…
Похоже, что за их прикрытием будет перегруппировка. Эх, мне бы сейчас 'беспилотник', глянуть, что там происходит… Внезапно из-за машины, так и лежащей на боку, выходит солдат. Я было готовлюсь нажать на курок, но тут замечаю, что штыку его винтовки примотана белая тряпка.
— Переговоры хотят.
Говорит моя рация голосом Рарога.
— Это можно. Всё время потянем. Оно на нас работает.
— Так что, идти?
— Пошли кого поумнее. Сам не суйся. Могут обмануть. Или ловушку устроить. Пусть посланный слушает, а не все требования просит время подумать. Час. Это их не насторожит.
— А хватит?
— Хватит. Если больше — это может их насторожить, и тогда ломануться толпой. Могут массой задавить.
— Хорошо.
Рация опять умолкает. Толкаю сына в бок.
— Ты бди, а я попробую с нашими на 'Зубре' связаться.
Он кивает, прилипает к прицелу. Жаль, что светлого времени осталось немного. Но у меня два ночных прицела и куча осветительных ракет… Выбираюсь из окопа, благо выход из него ниже края вала, бегу к джипу, одиноко замершему среди кольца телег. В машине пусто. Где же все мои? Замечаю шевеление у палатки. Из неё выскакивает Сола, видит меня, бросается навстречу. Вскидываю руку:
— Потом. Погоди.
Она останавливается, а я ныряю в салон 'Воина'.
— Зубр, это Брумм. Слышите меня?
Совершенно незнакомый голос отвечает:
— Слышу отлично. Осталось примерно часа полтора, а то и меньше. Подсветите нам позиции врага и свой передний край.
— Увидите на экранах локатора холмы это мы. Лагерь противника на километр севернее. Но ещё подсветим для гарантии.
— Принято.
— Конец связи.
— Конец связи.
Вылезаю наружу. Новости отличные! Значит, если протянем резину переговорами, то останется всего полчаса… Увидев меня, Сола бросается вперёд.
— Ваша светлость, как там?
— Держимся. Сама видишь. Убитые только у врага. Скоро уже и помощь подойдёт.
Женщина облегчённо вздыхает. Потом спохватывается:
— Госпоже баронессе дурно стало. То сидела, рыдала навзрыд, только бормотала себе под нос чего-то. А потом просто легла на бок и затихла. Мы и не поняли поначалу, пока Юница не закричала…
— Как они?
— Девочка успокоилась, а госпожа в себя недавно пришла. Пока молчит, только глазами лупает.
— Скажи, что я ещё живой.
Подхватываю упаковку с ракетами, бегу обратно… Успеваю вовремя — наш парламентёр не спеша возвращается обратно. Когда он равняется с нами, я спрашиваю:
— О чём договорились?
Не поворачивая головы, словно нас нет, он отвечает:
— Обещан час. Потом должны сложить оружие и сдаться. Сказал, что надо подумать.
— Молодец!
— Рад стараться!
Проходит дальше, вижу бегущего к переговорщику Рарога. Снова спускаюсь вниз. Короткое совещание. И, опять же — жаль, что быстро темнеет. Это очень плохо. Зато, к моей радости, выясняется, что и у наших беженцев есть ракеты. Договариваемся, что как совсем потемнеет, ребята начнут пускать их по очереди в небо. Ну, не верю я океанцам, хоть ты тресни… Когда не надо, время летит ураганом. А вот когда нужно быстрее, то тянется медленней улитки… Взмывает с шипением и треском первая 'люстра', выпущенная нашими. Повисает, медленно раскачиваясь, в воздухе. Затем спускается. По ней не стреляют. Значит, пока перемирие соблюдается. На что рассчитывают враги? На количество? Или… Я холодею — здесь тысяча шестьсот. Было… Значит, остальные идут пешим порядком? Но тут меня отпускает — если пешим, значит, им до нас ещё неделю шлёпать, если только… Рёв и треск океанских машин показывает, что не я один такой умный. Самодвигатели разворачиваются и уползают прочь от лагеря, исчезая вдали. Точно, поехали за подкреплением. Сутки — и они двое увеличат количество своих солдат. А остальные нас обложат, и будут ждать подкрепления. Зачем рисковать? Правильное решение, господин океанский командир! Если ты уцелеешь, я тебе лично коньяка налью! Перед расстрелом… Вовка тоже беззвучно смеётся. Обрывает смех, резко. Оборачивается ко мне.
— У тебя ночные прицелы есть?
Киваю.
— Только для работы. Пока светить будет.
— Угу. После мин они долго в себя приходить будут. Косится на заваленное телами и изрытое воронками поле. Нам, как обычно, повезло. Первыми начали рваться ближайшие к нам мины. И когда обезумевшие солдаты ломанулись обратно, то вбежали в самую гущу 'эсок'… В общем, даже на глаз, тут сейчас перед городищем лежит сотни три трупов. И сколько то раненых гарантировано в лагере противника. До нас доносятся сухие щелчки выстрелов как раз оттуда. Переглядываемся. Что за ерунда? Внезапно Вовка стискивает зубы, затем глухо произносит:
— Тяжёлых добили. Свои же.
— Тьма…
Бормочу я уже въевшееся в кровь и плоть русийское проклятие…
— Время, папа.
Звук трубы от вражеского лагеря. В небо взлетает сразу целое море ракет и с той и другой стороны. В призрачном свете я вижу надвигающиеся шеренги солдат Океании. Теперь можно не церемониться, и я скидываю колпачки с 'ночника', установленного на пулемёте заранее.
— Давай, пап! Остуди их!
И пулемёт снова открывает огонь, кося врага, словно траву… Увы. Они идут, словно укуренные или пьяные, орут нечто, неслышимое за грохотом стрельбы. Меняем оружие, с хаканьем закидывая второй пулемёт на место отработавшего. С тревогой смотрю н