– И что же нужно? И что ускорить?
– А вот… Мне Евтихий Полиевктович так сказал: я вам, говорит, всё тут набросаю, а Сергей Милентьевич пусть только подпишет. А уж я потом начну хлопотать…
– И что подписывать?
Тотчас явились и бумага, и перо с чернилами. Наталья Максимовна и поверить не могла, что выйдет всё так просто и гладко. Она, нащупав больное место, только слегка надавила. И вдруг оказалось, что именно это больное место позволяет ей управлять событиями.
Сергей взял у Натальи Максимовны бумагу и, среди прочего, прочёл: «…Прошу Вас, Ваше превосходительство, оказать содействие в моём деле и, оградив меня от преследований, спасти таким образом моё доброе имя, мою репутацию и будущность, которая в сем случае зависит всецело от Вас… Студент Института Корпуса инженеров путей сообщения С.М. Садовский».
Наталья Максимовна принесла только последний, четвёртый лист прошения. Три первых листа она оставила, на всякий случай, дома.
– Что же это такое? – спросил Сергей. – Тут даже ничего не ясно. Какое же это прошение?
– Мне Евтихий Полиевктович так сказал: пусть, говорит, Сергей Милентьевич подпишет – это концовка самая. А я ещё посоветуюсь, да посмотрю по обстановке – ну, мало ли что… Ну, чтобы там сообразнее написать, чтобы наверняка… Главное, говорит, чтобы подпись мне его иметь, это вроде как, говорит, доверенность от него… А ещё, говорит, надо действовать быстро, потому как она своё прошение уже подала…
– И что же… это надёжный человек?
– Надёжнее нас с тобой, Серёженька… Уж коли обещал помочь, не сомневайся – сделает…
Сергей поднёс перо к листу и замер. Замерла и Наталья Максимовна. Ей хотелось схватить Сергея, встряхнуть и закричать: «Да подписывай ты, наконец!» Но приходилось не только молчать, но и изображать равнодушие.
Сергей поднял глаза и, как показалось Наталье Максимовне, испытующе посмотрел на неё.
– Почему вы, мамаша, так в нём уверены?..
– Да ведь он, Серёженька, мне знакомый. Сосед мой. Я его каждый день вижу. И вижу, как он людям-то помогает… К нему многие обращаются: кто прошенице подать, кто просьбу какую… Всем поможет, никому ещё не отказал – вот какой это человек…
Сергей видимо колебался.
– А лишнего? Лишнего-то не напишет?
– Ну… уж если до сих пор не написал… – как будто на что-то обиделась Наталья Максимовна.
Сергей снова занёс руку с пером. Наталья Максимовна снова замерла. Но перо снова не коснулось бумаги.
– А может… может, врут всё?
– Кто же врёт?
– Да вот те чиновники, что видели Ольгину бумагу…
– Зачем это им врать?
– Откуда мне знать…
– Вот то-то, Серёженька, не знаешь…
– Вы поймите, мамаша, не хочется мне вредить ей… Я уж и так…
– Добрый ты, Серёженька… И хорошо! Только ведь мы не вредим… Это мы… защищаемся… Так что полно раздумывать-то. Либо уж подписывай, либо давай… Схожу я к Евтихию Полиевктовичу… Скажу, так, мол, и так… благодарим, но Сергей Милентьевич от помощи отказывается… Ему, мол, в Вятку охота съездить… А то, глядишь, и в Нерчинск улыбнётся…
– Что вы, мамаша, право… Заговорились совсем…
– Тебе решать, Серёженька, тебе…
Сергей снова поднял руку с пером, с кончика которого сорвалась капля и расползлась по сероватому пододеяльнику унылой кляксой. Словно в ответ, Сергей решительно вывел свою подпись под словами «С.М. Садовский» и, не глядя на Наталью Максимовну, протянул ей листок.
А Наталья Максимовна, сославшись на головную боль, в скором времени отправилась домой. Голова у неё действительно разболелась, к тому же руки-ноги тряслись. Словом, слабость нашла нестерпимая.
Само собой разумеется, никакого прошения, никаких жалоб Ольга не писала и понятия не имела об обвинениях, воздвигнутых на неё Натальей Максимовной. Ольга всё ещё надеялась увидеть своего Серёженьку и простаивала ежедневно под окнами больницы. Петербург, между тем, погружался в зиму – стало промозгло, Нева обдавала город ледяным дыханием. Но несмотря на холод, каждый день, словно уже по привычке, появлялась Ольга у Александровской больницы, а после брела домой. Её уже знали, и сёстры между собой жалели. Зато невзлюбил её дворник и каждый раз бормотал ей вслед:
– Вот… шляется…
Несколько раз встречалась Ольга с Натальей Максимовной и даже пыталась заговаривать. Но Наталья Максимовна лишь однажды процедила сквозь зубы:
– Шли бы вы домой, голубушка…
И с тех пор ни разу не отозвалась на Ольгины обращения, торопясь мимо, словно и не замечая Ольгу.
Понемногу Ольга отчаялась. Ничего о Сергее она не знала, сообщений от него не было. Жив ли он, помнит ли о ней – Ольга уже ни в чём не была уверена. Она написала обо всём письмо Аполлинарию Матвеевичу, но ответа долго не получала. Зато из Харькова на имя Ольги пришли деньги – тысяча рублей. Деньги были немалые. И Ольга задумалась: почему Искрицкий не пишет и зачем прислал деньги. Ей стало страшно чего-то.
Однажды, это было спустя почти три недели, как заболел Садовский, Ольга явилась к больнице и, по новому своему обыкновению, уставилась на окна, всё ещё надеясь увидеть там силуэт Серёженьки. В одном из окон действительно стоял мужчина, похожий чем-то на Сергея, и смотрел на Ольгу. Она заметила, что мужчина ей улыбался, и подумала, что, возможно, Сергей так переменился после болезни. Вдруг он поднял правую руку и пошевелил пальцами, точно приветствуя так Ольгу. Ольга вздрогнула и впилась глазами в эту фигуру, силясь узнать в ней Сергея.
В это время подошёл дворник, и Ольга услышала у себя за спиной:
– Ну чего таскаешься?.. Чего осклабилась?.. Нету его… Не он это… уехал тот… увезли…
– Кого увезли? – обернулась Ольга.
– «Кого, кого»… – передразнил он Ольгу и заскрёб лопатой, бередя тощий слой снега. – А того – твово… Увезла, значит, маменька твоего хахаля… Пораньше увезла, чтобы ты не перехватила… Много вас…
Ольга бросилась в контору, слегка толкнув дворника.
– Вот… бесстыжая!.. – понеслось ей вслед.
С ожесточением дворник принялся зачем-то скрести лопатой следы, оставленные на снегу Ольгой.
– Прошу вас… – задыхаясь, бросилась Ольга к седоволосой даме в очках, – прошу вас…
– Садовский? – безразлично спросила дама, как всегда глядя поверх очков.
– Садовский… – кивнула Ольга.
– Мать утром увезла.
– Мать… – тихо повторила Ольга.
– Да-да… – повторила дама. – Наталья Максимовна… увезла сегодня своего сына домой. Он ещё нуждается в уходе, и хорошо, что рядом будет близкий человек.
Но Ольга уже не слушала. Значит, это была правда – Сергей оставил её. И снова Аполлинарий Матвеевич оказался прав.
Она брела по городу, спрятав лицо в воротник, а руки в муфту, не думая, куда и зачем идёт. Долго шла она по Вознесенскому проспекту, потом шумная Садовая сманила её к себе. Здесь львы недовольно следили за ней со стены кушелевского дома. Устав от шума и толкотни, Ольга свернула к канавке и за Кокушкиным мостом пошла вдоль замёрзшей воды. Налетевший ветер толкнул Ольгу в плечо, и она, повинуясь, свернула в какой-то переулок…
Вдруг перед ней мелькнуло название улицы. Ольга остановилась: что-то знакомое и вместе с тем тоскливое показалось ей в этом названии.
– Казначейская улица… – прочитала она вслух. – Да ведь здесь же… здесь остановилась Наталья Максимовна!
И Ольга живо вспомнила разговор в день приезда Натальи Максимовны в Петербург. Ольга оглянулась. Поблизости была хлебная лавка с раскрашенным калачом над дверью. Она зашла туда – нужно было успокоиться и согреться. В лавке пахнуло на неё хлебом, и Ольга поняла, что проголодалась.
– Чего желаете-с? – выскочил перед ней молодец с прилизанными жёлтыми волосами.
– Мне бы… саечку вот, – тихо сказала Ольга, разглядывая прилавок. – Да может, ещё ржаного немного…
В следующую минуту Ольга держала в руках ароматный бумажный пакет.
– Скажите мне, – она отошла уже к стеклянной двери с деревянным калачом, болтавшимся на ветру, но вдруг вернулась и обратилась к прилизанному молодому человеку, – скажите мне, будьте так добры: дом пять… – рядом ли?
– А вот-с, – молодой приказчик подскочил к двери и указал куда-то правее, – скоро за Столярным, против нас… этот самый и есть-с…
– Ах, вот как! Как я вам благодарна, – Ольга так испугалась и разволновалась, что одарила приказчика улыбкой и ласковым взглядом.
– Этот самый и есть-с, – повторил довольный приказчик.
Ольга смотрела сквозь дверное стекло в сторону заветной двери.
– А что, – снова повернулась она к молодому человеку, уже настороженно следившему за ней, – если бы, к примеру, я попросила вас передать письмо одному жильцу из этого… из пятого дома… Но только так, чтобы никто не знал, чтобы не видел никто… Возможно ли это?.. Вы не думайте – я заплачу. Я… рубль дам. Довольно этого?
Приказчик как-то по-своему, очевидно, растолковал слова Ольги, потому что сразу приосанился, осклабился и произнёс несколько даже фамильярно:
– Ах, вот оно что-с… Письмо!.. Это можно… вообще-то можно. Годится и рубль. Очень даже годится… Можно и тайно… Отчего ж нельзя, коли дело тайное?.. Оно даже и хорошо, что тайно… оно так и надо. Письмо только тайно и надо… А иначе, что ж?..
– Стало быть, можно я сейчас напишу и вам оставлю? – с надеждой смотрела на него Ольга.
– Отчего же? Пишите-с… У нас мальчишка есть – Пашка… Он и снесёт…
– Только нужно, чтобы попало в руки… одному человеку. Именно ему! Лично в руки. Вы понимаете меня?
– Что же тут непонятного-с…
– И чтобы никто… Слышите?.. Никто об этом не знал!
– Что же тут непонятного-с? Чего уж… – снова осклабился молодец-приказчик, находя в тайне что-то для себя приятное.
В кармане Ольга носила маленькую книжку с карандашом. Оторвав листок, она быстро написала несколько строчек, сложила листок и протянула желтоволосому, приложив к листку рубль.
Приказчик, понимающе и как-то противненько улыбнулся, взял листок двумя пальцами и, тут же спрятав его в недрах своих одеяний, объявил Ольге: