Мы все замерли, как будто ждали, что в этой жестянке окажется послание с того света.
– Сначала мы подумали, что эту жестянку выбросило море, но она слишком тяжела для этого… Понимаете?.. Тогда мы предположили, что банка не случайно оказалась на берегу. И представьте: оказались правы. Внутри этой банки, – тут штурман наконец-то достал из мешка свою находку, и все мы придвинулись ближе, чтобы разглядеть её, – оказался флаг… Британский флаг!.. А ещё небольшая бутылка и в ней – записка… – он достал и развернул смятую бумажку. – Здесь написано по-английски, а в переводе значит: “Наша экспедиция высадилась на этой земле, на мысе Мэри Хармсуорт 7 августа 1897 года после того, как покинула мыс Флора. Мы намереваемся пройти на северо-запад, дабы установить наличие земли поблизости от этого мыса, а потом, если удастся, достичь островов Иогансона. Командующий экспедицией Фредерик Джексон”.
Тут штурман обвёл нас таким взглядом, словно этот Фредерик Джексон пообещал ему забрать нас с острова завтра же утром.
– Слава Тебе, Господи! – проворчал Шадрин. – Не одни мы по этим льдам шарахаемся.
Но никто не обратил на него внимания.
– Итак, – в волнении продолжал штурман, – мы на Земле Александры. А это значит, что нам следует продолжать движение на юг, чтобы затем морем пройти к острову Нортбрук. Мы выступаем завтра. И я ещё раз для всех повторяю: кто хочет остаться здесь или идти собственным путём – я никого не держу. Нужно только одно: предупредить.
Разумеется, никто не захотел оставаться на этой Земле Александры. По-моему, только попав сюда, все окончательно поняли, что отрываться от штурмана – смерти подобно. Видимо, наши беглецы воображали себе, что оказаться на суше значило бы оказаться в Петербурге. И только потом до них стало доходить, что они понятия не имеют, где находятся. Когда штурман сказал, что мы на Земле Александры, на мысе Мэри Хармсуорт, они даже притихли и как-то приуныли. Не знаю, какое впечатление на них это произвело. Вероятно, они хотели услышать, что мы в Колпино или в Гатчине.
На другой день мы вышли утром и довольно скоро оказались на южной оконечности острова.
– Это что же, и весь остров? – удивилась я.
– Разумеется, нет, – ответил штурман. – Это всего лишь мыс Мэри Хармсуорт. Но я думаю, что здесь нам стоит разделиться.
Штурман предложил спустить на воду каяки. В этом случае шестеро смогут плыть, а трое пойдут налегке. Разумеется, они пойдут очень осторожно: перевязавшись линем и ощупывая палками снег – впереди опять показался ледник. Встретимся мы у следующего мыса, который виден впереди даже без бинокля. Собственно, это предложение было указанием, потому что из-за беглецов нам пришлось бросить один каяк, так что оставалось два каяка на девятерых. В каяке, самое большее, могут плыть три человека, поэтому троим из нас пришлось идти. Так мы и разделились: штурман, я и Шадрин уселись в один каяк, во втором каяке оказались больной Макаров, Земсков и Фау. Пешком пошли Михайлов и Кротов, во главе которых штурман отправил Раева, как самого толкового. Штурман сказал, что правильнее было бы отправить пешком Шадрина с Макаровым, но поскольку Макаров был болен, а Михайлов с Кротовым не желали расставаться, места распределились именно так.
Плыть с грузом было намного проще, нежели тащить его на себе по льду. Зато стало немного страшно из-за моржей, которые встречались всё чаще. Их огромные злобные морды появлялись вдруг над водой, точно угрожая в любую минуту пробить каяк бивнем. Я невольно вспоминала капитана, настойчиво рекомендовавшего нам тащить на себе вельбот. Пожалуй, с вельботом мы бы не ушли далеко. Зато плыть было бы не в пример приятнее. Каяки – уж очень лёгкие и неустойчивые лодки, плывёшь на них с ощущением, что вот-вот перевернёшься. Правда, штурман был доволен и уверял, что каяки превзошли его ожидания. Несколько раз он принимался сокрушаться из-за оставленного нами каяка – ведь на трёх мы вполне смогли бы разместиться все вместе и плыть вдоль берега до самого мыса Флора. Но нам пришлось разделиться и плыть от мыса к мысу, встречаясь с береговой партией и устраивая ночёвки.
Моржи, как бдительные стражники ледяных морей, провожали нас не то подозрительными, не то удивлёнными взглядами, и вид у них был такой, как будто под водой они пожимали плечами. То и дело появлялась усатая, сморщенная морда и смотрела на нас как на невиданных чудовищ, вторгшихся незваными гостями в чужое царство.
Все мы страшно устали, всем хотелось поскорее завершить путешествие и никогда не видеть больше ни моржей, ни льда, ни каяков… Но когда мы делали остановки на обед или на ночь, мне казалось, что береговая партия, выйдя из-под влияния штурмана, что-то затевает. Всякий раз у них был такой вид, как будто они только что поругались – они даже избегали смотреть друг на друга и разговаривать.
Возможно, кому-то из них наскучило идти гуськом и ощупывать палками снег, отчего между ними начались пререкания. А может, им надоело идти и они жалели, что ушли с мыса Хармсуорт. Штурман как будто ничего не замечал или делал вид, что не замечает – уж очень, по-моему, надоели ему ленивые, безответственные, недальновидные люди, больше похожие на непослушных детей.
Штурман не собирался разбивать лагерь, не дойдя до мыса Флора. Береговые боялись терять его из виду, чтобы не пропасть без него во льдах. Но чувствовалось, что с каждым днём они были всё более недовольны. Причём Раев был недоволен Михайловым и Кротовым, а те, как и в прошлый раз, лениво переругивались. Наверное, воду опять мутил Михайлов – пожалуй, самый ленивый человек из нашей команды. На каждой стоянке он был всё мрачнее и мрачнее, делать что-либо решительно отказывался, только сразу ложился, ел, когда его подзывали к костру, потом снова ложился.
Но вот наконец мы прошли Землю Александры со всеми её мысами и в следующий раз должны были встретиться на Земле Георга. Проливы между островами ещё не вскрылись, и береговым пришлось снова выходить на лёд, чем, кстати, они были очень недовольны. Штурман обратился к ним с напутственной речью, пытаясь втолковать, что провизии осталось совсем немного, что надо поторапливаться и что путь наш не так уж далёк лежит. Они слушали его молча и с явным неудовольствием: Михайлов – потому что не хотел идти вообще, Кротов – потому что устал пререкаться с Михайловым, а Раев – потому что не хотел идти с Михайловым и Кротовым и слушать их пререкания. Однако остаться без штурмана они по-прежнему боялись, ведь штурман для них – и компас, и секстан, и хронометр в одном лице.
Расстояние между островами было самым значительным из тех, что нам приходилось преодолевать после высадки на мыс Мэри Хармсуорт. До сих пор погода нам благоволила, и каяки действительно неплохо справлялись. Но тут нам предстояло самое продолжительное плавание, и мы не на шутку распереживались из-за каяков, из-за ветра, из-за моржей и, конечно, из-за береговых, превращавшихся на наших глазах в компанию расслабленных. Когда мы уже отплыли, штурман сказал, что у Михайлова, похоже, начинается цинга – Раев сказал, что у него опухают ноги. Из-за цинги он так апатичен и слаб.
– Тем более нужно поторапливаться, – подытожил штурман.
Шадрин спросил, не следовало бы нам пересадить береговых в каяки, а самим идти пешком. Но штурман покачал головой:
– Не думаю, – сказал он. – Чтобы грести, нужны силы, то есть именно то, чего у них не хватает… А если перевернутся?.. Вытащить мы их не сможет, а сами они не выберутся. Так что пусть лучше плетутся по берегу.
К счастью, наш переход на Землю Георга оказался вполне сносным. И если бы не битый лёд и не умножившиеся моржи, которых приходилось отгонять вёслами, всё было бы даже спокойно. Береговые пришли с опозданием. Казалось, и Кротов начинает заболевать. Но помочь им было просто невозможно. Оставалось только одно: как можно быстрее добраться до острова Нортбрук, где, как уверял штурман, были деревянные постройки. Но впереди перед нами ещё лежал остров Белл, где также пришлось бы сделать остановку. Зато остров Нортбрук уже просматривался в бинокль. И штурман, чтобы подбодрить унывающих, пригласил всех посмотреть на его очертания. Мне тогда показалось, что это прекрасный остров – лучший из всех, виденных мною за последнее время. Правда, перед мысом Флора нам пришлось бы остановиться на острове Белл, а потом ещё на ближайшем мысу острова Нортбрук. Но зато каждая остановка приближала бы мыс Флора.
Но на остров Белл береговые не явились. Мы прождали их сутки, ходили навстречу, кричали, стреляли, но они не отозвались и не показались. Тогда мы устроили для них небольшой склад, где кроме еды оставили бутылку с запиской, и вышли на своих скорлупках в море. В оставленной записке штурман ещё раз подробно обсказал, что они должны будут сделать. Мы же решили, что, добравшись до мыса Флора и оставив там вещи, вернёмся на поиски.
Последнюю перед островом Нортбрук стоянку мы покинули не то поздно ночью, не то рано утром, что не имело значения, поскольку в это время года одинаково светло весь день. Мы уже видели впереди долгожданный мыс, и это видение вселяло в нас уверенность и придавало сил. Ведь одно дело, когда идёшь наугад, и совсем другое – когда ясно видишь перед собой цель. А мы наконец-то отчётливо увидели перед собой цель, и все поняли, что нужно сделать самое последнее усилие, чтобы этот кошмар закончился. Но оказалось, что видеть цель – это ещё далеко не всё. И когда мы уже почти подошли к острову Нортбрук, из пролива между островами вдруг подул ветер такой силы, что можно было подумать, будто кто-то устроил это нарочно. Пролив оказался достаточно широк, и ветру было где разгуляться. Кроме того, мы попали в какое-то отливное течение. И всё это вместе взятое бодро понесло нас в открытое море. В довершение ко всему стал опускаться туман – погода там страшно переменчивая. Но если бы мы сидели на острове или хотя бы на льдине, то не обратили бы на туман никакого внимания. Однако болтаться в лодке, похожей на скорлупу, посреди открытого моря в тумане – не самое большое удовольствие. До сих пор оба наших каяка были на виду друг у друга. Но в тумане мы перестали видеть второй каяк. А тут ещё ветер, вытолкнувший нас из пролива, поднял волну, и мы, с трудом удерживая нашу скорлупу на плаву, изо всех сил старались дер