(Но я записала это позже сама — на тот случай, если он позабудет. Кто знает?)
Итак, Гарольд сказал:
— Вы говорите так, будто считаете, что все начнется снова — гонка вооружений, загрязнение окружающей среды и так далее. Это еще одна из ваших теорий? Или вывод из предыдущих?
— Не совсем так, — начал было Глен, но, прежде чем успел что-то добавить, Гарольд подбросил собственную кость. Я не смогу пересказать все слово в слово, потому что, волнуясь, Гарольд говорит слишком быстро, но то, что он говорил было важнее того, как он это делал, даже если он и был не слишком высокого мнения о других людях. Он все же не считал их такими уж непроходимыми тупицами. Он высказал мысль, что в данное время должны быть выработаны определенные законы. Никто не должен иметь преимущества в обладании ядерным оружием и всеми такими прочими вещами. Я действительно помню одно, сказанное им, потому что это был очень живой образ: «Только лишь потому, что Гордиев узел был разрублен для нас, нет никаких причин снова завязывать его».
Я понимаю, что он только искал повода для спора — одной из причин, делавшей Гарольда не очень приятным в общении, была та радость, с которой он выказывал свою эрудицию (конечно, он действительно много знает, невозможно отнять это у него. Гарольд просто вундеркинд), — но Глен только ответил: «Время покажет, ведь так?»
Все это закончилось около часа назад, а теперь я сижу в спальне наверху, рядом со мной на полу лежит собака. Отличная собака! Здесь довольно-таки уютно, напоминает мне мой дом, но я пытаюсь поменьше думать о доме, потому что от этого мне хочется плакать. Знаю, это звучит довольно глупо, но мне действительно хочется, чтобы кто-то согрел со мной эту постель. У меня даже есть кое-кто на примете.
Выбрось это из головы, Франни!
Итак, завтра утром мы отправляемся в Стовингтон, и я знаю, что Стью не очень-то нравится эта идея. Он боится этого места. Мне очень нравится Стью. Ах, если бы Гарольд хоть немного лучше относился к нему! Гарольд только обостряет обстановку, но, я думаю, что виной всему его непримиримый характер.
Глен решил оставить здесь Кина. Ему очень грустно делать это, хотя у собаки не будет особых проблем с добычей пропитания. И все же делать нечего, если только мы не найдем мотоцикл с коляской, но и тогда бедная собака может испугаться и выпрыгнуть. Пораниться или разбиться насмерть.
В любом случае завтра мы выезжаем.
Не забыть: У «Техасских рейнджеров» (бейсбольная команда) был подающий мячи по имени Нолан Райан, который проделывал на поле просто невозможные вещи. И еще были такие телекомедии со вставками смеха — это была запись, звучавшая в смешных местах, предполагалось, что так интереснее смотреть. Люди привыкли покупать, замороженные торты и пирога в супермаркетах, их нужно было только разморозить и съесть. Лично я больше всего любила клубничный торт Сары Ли.
7 июля 1990 г.
Не могу писать очень долго. Весь день ехали на мотоцикле. Зад у меня теперь как гамбургер, а спина будто побита камнями. Прошлой ночью мне опять снился тот ужасный сон. Гарольду тоже снился тот? Мужчина? и это чертовски расстроило его, потому что он не может объяснить, как это нам обоим может сниться один и тот же сон.
Стью говорит, что ему продолжает сниться сон о Небраске и о старой негритянке, живущей там. Она продолжает говорить, что он обязан навестить ее. Стью считает, что она живет в городке под названием Холланд Хоум, или Хоумтаун, или что-то вроде этого. Говорит, что он может разыскать ее. Гарольд смеется над ним и пускается в пространные разглагольствования о том, что сны — это психо-фрейдистские проявления того, о чем мы не смеем даже подумать, когда не спим. Стью злился, мне кажется, но сдерживался. Я так боюсь, что эта неприязнь между ними может перейти в открытую вражду. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ!
И все же Стью сказал: «А как же насчет того, что вам с Франни приснился один и тот же сон?» Гарольд пробормотал что-то насчет совпадения и замял тему.
Стью сообщил Глену и мне, что он хочет, чтобы после Стовингтона мы отправились в Небраску. Глен пожал плечами и сказал: «А почему бы и нет? Куда-то же нам нужно ехать».
Гарольд, конечно, станет возражать, хотя бы из принципа. Черт тебя побери, Гарольд, когда ты, наконец, повзрослеешь!
Не забыть: В начале 80-х была нехватка бензина, потому что все жители Америки ездили на чем-нибудь, мы истратили большую часть наших топливных ресурсов, и арабы просто-таки схватили нас за горло. У арабов было столько денег, что они буквально не могли их потратить. Была также рок-н-рольная группа, называвшаяся «Ху», которая иногда заканчивала свои представления, разбивая гитары и усилители вдребезги. Это называлось «заметный уход».
8 июля 1990 г.
Уже поздно, и я снова устала, но попытаюсь записать как можно больше, прежде чем мои веки начнут СЛИПАТЬСЯ. Около часа назад Гарольд дописал свою очередную табличку (с меньшим успехом, должна сказать) и установил ее на лужайке перед Стовингтонским заведением. Стью помогал ему и при этом сохранял полное спокойствие, несмотря на все старания Гарольда вывести его из равновесия.
Я пыталась подготовить себя к разочарованию. У меня и мысли не было, что Стью обманывает нас, и я действительно считаю, что и Гарольд никогда не допускал такой возможности. Поэтому я была уверена, что все они там умерли, но все равно это так расстроило меня, что я расплакалась. Я просто не могла сдержаться.
Но не я одна была расстроена. Когда Стью увидел это место, он смертельно побледнел. На нем была сорочка с короткими рукавами, и я увидела, что у него появилась гусиная кожа. Его глаза, обычно голубые, стали пронзительно-серыми, как океан в непогоду.
Он показал на третий этаж и сказал:
— Там была моя комната.
Гарольд повернулся к нему, и я увидела, что он готов к одному из патентованных Хитромудрых Комментариев Гарольда Лаудера, но, увидев выражение лица Стью, даже он заткнулся. Считаю, что с его стороны это было мудрым решением.
Немного погодя Гарольд предложил:
— Что ж, давайте зайдем внутрь, посмотрим.
— Зачем тебе это нужно? — спросил Стью, и в его голосе проскользнули истеричные нотки. Чувствовалось, что он сдерживается из последних сил. Это испугало меня, по большей части из-за того, что обычно он холоден как лед.
— Стюарт… — начал было Глен, но Стью перебил его.
— Зачем? Разве вы не видите, что это мертвое место? Ни людей, ни солдат, ничего. Поверьте, — сказал он, — если бы они были здесь, то уже выбежали бы к нам. И нас бы закрыли в этих белых комнатах, как подопытных трахнутых кроликов. — Затем он взглянул на меня и сказал: — Извини, Фран, я не хотел так выражаться. Просто я очень расстроился.
— Что ж, тогда я пойду туда, — сказал Гарольд. — Кто идет со мной?
Но я-то видела, что, даже пытаясь быть ВЕЛИКИМ и МУДРЫМ, Гарольд и сам был напуган.
Глен проговорил, что он может пойти, и Стью сказал:
— Ты тоже пойди, Фран. Посмотри. Удостоверься сама.
Я хотела сказать, что останусь с ним, потому что он кажется таким напряженным (и потому что я действительно не хотела идти туда), но тогда еще больше обострились бы отношения с Гарольдом, поэтому я согласилась.
Если мы — я и Глен — и сомневались в истории Стью, мы сразу же отбросили все сомнения, как только открыли дверь. Запах. Точно такой же запах преследовал нас в тех городах, через которые нам приходилось проезжать, запах сшивших помидоров, и, о Господи, я снова плакала — ну разве это справедливо, когда люди не просто умирают, но еще и воняют так?
Вот я второй раз за день ОТЛИЧНО НАРЕВЕЛАСЬ, но, что бы ни случилось с Малышкой Фран Голдсмит, Нашей Девчушкой-Попрыгушкой, привыкшей грызть ногти и сплевывать на ковер, — ха-ха, как говорит пословица. Что ж, обещаю, сегодня больше не будет слез.
Мы все же вошли внутрь — думаю, из болезненного любопытства. Не знаю, как там другие, но мне хотелось посмотреть ту комнату, в которой, как заключенного, держали Стью. Но не только запах — в здании было так холодно после уличной жары. Много гранита, мрамора, а может быть, действительно фантастическая изоляция. На втором этаже было теплее, но этот ужасный запах… и холод… как в могиле.
Там было так муторошно, как в доме с привидениями, — мы, все трое, сбились вместе, как овцы, и я была рада, что взяла с собой ружье, хотя оно только 22-го калибра. Звук наших шагов эхом возвращался к нам, как будто кто-то крался за нами, и я снова вспомнила о том сне, в котором мне являлся темный мужчина в балахоне. Неудивительно, что Стью не захотел идти с нами.
Наконец мы наткнулись на лестницу и поднялись на второй этаж. Ничего, кроме кабинетов… и нескольких тел. Третий этаж был оборудован под больницу, но во всех комнатах были герметически закрывающиеся двери и специальные окошечки для наблюдения. Здесь было много тел — и в комнатах, и в коридоре. Очень мало женщин. Может быть, в самом конце они пытались эвакуировать их? Многое мы так никогда и не узнаем. Да и зачем нам это знать?
В самом конце коридора мы наткнулись на комнату, дверь которой была распахнута. Внутри лежал мертвый мужчина, но он не был пациентом (они были одеты в белые больничные пижамы), и уж он-то умер не от гриппа. Он лежал в огромной луже засохшей крови, казалось, он пытался выползти из комнаты, в которой он и умер. Там же находился сломанный стул, все было разбросано, как будто здесь дрались.
Глен очень долго оглядывался по сторонам, а затем произнес:
— Думаю, нам лучше ничего не рассказывать Стью об этой комнате. В ней он слишком близко находился к смерти.
Я смотрела на скорчившееся тело мертвого мужчины и чувствовала себя более испуганной, чем когда-либо.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Гарольд, даже он как-то притих. Это было одно из тех редких мгновений, когда Гарольд не играл на публику.
— Я считаю, что этот джентльмен пришел сюда, чтобы убить Стюарта, — ответил Глен, — но Стью каким-то образом опередил его.