Крейтон стоял молча. Ему нечего было сказать.
— Зверь уже в пути, — поворачиваясь, сказал Старки. Он усмехнулся сквозь слезы. — Оно в пути, и оно намного свирепее, чем мог себе представить этот Йитс.
Все распадается на части. Задача в том, чтобы сдерживать столько, сколько сможем, и как можно дольше.
— Да, сэр, — сказал Крейтон и впервые почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза — Да, Билли.
Старки протянул ему руку, и Крейтон сжал ее обеими руками. Ладонь Старки была старой и холодной, как сброшенная змеей кожа, в которой умер какой-то маленький обитатель прерий, оставив свой хрупкий скелетик в оболочке рептилии. Слезы переполнили нижние веки Старки и сбежали по его тщательно выбритым щекам.
Мне нужно завершить кое-какие дела, — сказал Старки. Он снял кольцо Вест-Пойнта с правой руки и обручальное с левой. — Для Синди. Для моей дочери. Проследи, чтобы она получила их, Лен.
— Конечно.
Старки направился к двери.
— Билли? — окликнул его Лен Крейтон. Старки обернулся. Крейтон застыл, вытянувшись стрункой, слезы бежали по его щекам. Он отдал салют.
Старки отсалютовал в ответ, а затем вышел.
Лифт монотонно гудел, световое табло отмечало этажи. Раздался гудок тревоги — мрачное гудение, как будто кто-то знал, что это предупреждение о ситуации, которую уже нельзя поправить, — когда он своим личным ключом открывал дверь, чтобы попасть в гараж. Старки представил, как Лен Крейтон наблюдает за его передвижениями, глядя на мониторы, смотрит, как он садится в «джип» и едет по безлюдной зоне контроля, через ворота с табличкой «ЗОНА ПОВЫШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ. БЕЗ ОСОБОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Контрольные пункты походили на стеклянные кабины, стоящие на скоростном шоссе. В них все еще находились стражи, но солдаты за тонированными стеклами были мертвы и тела их высохли, мумифицировались под жгучим солнцем пустыни. Кабины были пуленепробиваемыми, но они не были защищены от проникновения вирусов. Застывшие, остекленевшие глаза солдат бессмысленно смотрели на него, когда Старки проезжал мимо, — единственный движущийся предмет на отрезке дороги между вереницей домиков Квонсета и приземистыми зданиями из шлакоблоков.
Он остановился позади приземистого здания с табличкой «ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН. ТОЛЬКО С ПРОПУСКОМ КАТЕГОРИИ А-1-А», висящей на двери. Одним ключом он открыл дверь, вторым включил лифт. Страж, мертвый, как гвоздь, и окоченевший, как кочерга, смотрел на него из стеклянной кабины слева от лифта. Когда подошел лифт и открылись дверцы, Старки быстро шагнул внутрь. Ему казалось, что он чувствует на себе взгляд мертвого стража, тяжелый взгляд глаз, напоминающих два запыленных камешка.
Лифт опускался так быстро, что у Старки чуть не вывернуло внутренности. Нежно звякнул колокольчик, когда лифт достиг цели. Дверцы открылись, и приторный запах разложения ударил его, как пощечина. Запах не был слишком сильным, потому что воздухоочистители все еще работали, но даже они не могли полностью истребить этот дух. «Когда человек умирает, он хочет, чтобы об этом знали», — подумал Старки.
Перед лифтом распростерлось около дюжины тел. Старки осторожно переступал через них, не желая наступить на разлагающуюся, вздутую руку или споткнуться о вытянутую ногу. Он может вскрикнуть, но ему определенно не хотелось делать этого. Нельзя кричать в могиле, потому что уже один звук этого крика может отправить на тот свет, а Старки именно там и находился: в могиле. Все выглядело как отлично финансируемая научная лаборатория, но на самом деле только и ждало, чтобы превратиться в могилу.
Дверцы лифта закрылись позади него; с надсадным гулом лифт автоматически начал подниматься вверх. Старки знал, что лифт не может подняться, пока кто-то не вызовет его поворотом специального ключа; но так как установленный порядок и связь были нарушены, компьютеры подключили лифты к общей программе. Почему эти несчастные мужчины и женщины лежали здесь? Очевидно, они надеялись, что компьютеры забудут перевести лифты в аварийный режим. В этом была определенная логика. Здесь все полетело к чертям. Старки пошел по коридору, ведущему в кафе, стук каблуков казался оглушительным в гулкой тишине. Сверху флуоресцентные лампы, забранные фиксирующими рамами, разливали резкий, не дающий теней свет. Тела лежали и в коридоре. Мужчина и женщина, они были без одежды, в головах зияли дыры. «Они развлеклись, — подумал Старки, — потом он застрелил ее, а затем покончил с собой. Любовь среди вирусов».
Револьвер 45-го калибра армейского образца все еще был зажат у мертвеца в руке. Кафельный пол был заляпан кровью и серым веществом, напоминающим овсяную кашу. Старки подавил в себе сильное, но, слава Богу, мимолетное желание наклониться и прикоснуться к холмикам груди мертвой женщины, чтобы проверить, твердые они или мягкие.
Еще дальше по коридору, прислонившись к двери, сидел мужчина, к его шее шнурком от ботинка была привязана записка. Подбородок его упал на грудь, закрывая написанное. Старки пальцами приподнял подбородок и откинул голову мужчины назад. Когда он проделывал это, глаза мужчины с негромким стуком провалились внутрь. Красным фломастером было написано: «ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО СРАБОТАЛО. ВОПРОСЫ ЕСТЬ?» Старки отпустил подбородок мужчины. Голова так и осталась поднятой вверх в неудобном положении, темные, пустые глазницы смотрели прямо вперед. Старки попятился. Он почувствовал, что плачет, потому что у него не было никаких вопросов.
Дверь кафе была широко распахнута. На ней висела большая доска объявлений. Старки прочитал, что 20 июня должен состояться матч по игре в кегли. «Грим гатерболлерс» против «Фест страйперс» в чемпионате лаборатории. Также Анна Флосе желала поехать в Денвер или Боулдер 9 июля. Она искала попутчика, чтобы пополам оплатить расходы и по очереди вести машину. А некто Ричард Беттс хотел избавиться от дружелюбных щенков, смесь колли и сенбернара. К тому же в воскресенье в кафе должно было состояться богослужение.
Старки прочитал все объявления и лишь после этого вошел внутрь. Внутри запах был сильнее — к запаху мертвых тел добавился запах прокисшей пищи. Старки с ужасом огляделся вокруг. Казалось, глаза некоторых тел смотрят на него.
— Послушайте… — произнес он и поперхнулся. Он не имел ни малейшего представления, что ему следует сказать.
Старки медленно подошел к тому месту, где сидел Фрэнк Д. Брюс, уткнувшись лицом в тарелку с супом. Несколько секунд он разглядывал Фрэнка Д. Брюса. Затем приподнял голову Фрэнка Д. Брюса, взяв ее за волосы. Тарелка приподнялась вместе с головой, прилипнув к лицу. Старки в ужасе уставился на это зрелище, а потом сбил тарелку, та со звоном упала на пол и перевернулась. Остатки супа облепили лицо Фрэнка Д. Брюса, как останки заплесневелого тела. Старки достал из кармана платок и вытер все, что мог. Глаза Фрэнка Д. Брюса были залеплены супом, но Старки не посмел протереть веки. Он боялся, что глаза Фрэнка Д. Брюса могут запасть в череп, как глаза того человека с запиской на груди. Но еще больше он боялся, что веки, освобожденные от клейкой массы, которая прикрывала их, могут приподняться вверх, как занавеси на окнах. Больше всего он боялся того выражения, которое мог увидеть в глазах Фрэнка Д. Брюса.
— Рядовой Брюс, — мягко произнес он. — В отставке.
Старки аккуратно прикрыл платком лицо Фрэнка Д. Брюса. Затем развернулся кругом и вышел из кафе, печатая шаг, как на плацу. На полпути к лифту он подошел к мужчине с запиской, привязанной к шее. Старки присел рядом с ним, взвел курок своего пистолета и вставил дуло себе в рот.
Раздавшийся выстрел прозвучал приглушенно и совсем не драматично. Ни одно из тел не обратило на это ни малейшего внимания. Очистители воздуха позаботились об облачке дыма. В недрах лаборатории «Голубого Проекта» застыла тишина. В кафе платок Старки слетел с лица рядового Фрэнка Д. Брюса и приземлился на пол. Казалось, Фрэнк Д. Брюс не возражает, но Лен Крейтон вдруг обнаружил, что он все чаще и чаще смотрит на монитор, изображающий Брюса, и удивляется, какого черта Билл не вытер суп с его век, пока находился там. Скоро, очень скоро он предстанет перед Президентом Соединенных Штатов, но суп, застывший на веках Фрэнка Д. Брюса, беспокоил его больше. Намного больше.
Глава 23
Ренделл Флегг, чья темная кожа сливалась с чернотой ночи, шагал на юг по федеральному шоссе № 51, прислушиваясь к ночным шорохам, плотно обступавшим эту узкую дорогу, которая рано или поздно, но выведет его из Айдахо в Неваду. Из Невады он сможет отправиться в любую сторону. От Нового Орлеана до Ногалеса, от Портленда, штат Орегон до Портленда, штат Мэн это была его страна, и никто не знал и не любил ее больше. Он знал, куда ведут дороги, и он шел по ним ночью. Теперь, за час до рассвета, он находился где-то между Грасмером и Риддлом, западнее Твин-Фолс, но все еще севернее резервации Герцогская долина, простиравшейся на территории двух штатов. А разве это было плохо?
Он шел быстрым шагом, постукивая сбитыми каблуками запыленных ботинок по асфальту, придерживаясь обочины дороги, и, если на горизонте появлялись фары автомобиля, отступал подальше, прижимаясь к мягкому плечу высокой травы, в которой ночные пичуги свили себе гнезда… и машина проезжала мимо, водитель, возможно, и чувствовал легкую дрожь, как будто въехал в полосу холодного воздуха, а его спящая жена и дети вздрагивали, как будто им одновременно приснился дурной сон.
Он шел на юг, на юг по шоссе № 51, стертые каблуки его грубых ковбойских ботинок отбивали ритм по асфальту, — высокий мужчина неопределенного возраста в линялых потертых джинсах и видавшей виды куртке. Его карманы были набиты пятьюдесятью видами спорной литературы — памфлетами на разные темы, риторикой по разным поводам. Когда такой человек сует вам книжонку, вы безропотно берете ее, не обращая внимания на обсуждаемый в ней предмет: опасность атомных электростанции, связь правительства с наркомафией, профсоюзы фермеров, Свидетели Иеговы (