Этот спектакль продолжался почти до 10.45, когда четыре взвода кадровых военных, все в респираторах, с автоматами ворвались в студию. Две группировки смертельно больных военных немедленно вступили в бой.
Негр-громила в набедренной повязке был уложен почти немедленно. Извивающийся, потный, пробитый пулями, он безумно разрядил свой автомат в пол. Новоявленный оператор, пытавшийся закрыться видеокамерой, был убит выстрелом в живот. Когда он склонился вперед, чтобы подхватить выползающие кишки, его камера медленно повернулась, предоставив на обозрение картину из разверзшегося ада. Полуголые охранники отстреливались, военные в респираторах поливали огнем всю аудиторию. Безоружные солдаты в центре, вместо того чтобы быть спасенными, поняли, что расправа над ними была только ускорена.
Юноша с волосами морковного цвета и с выражением дикой паники на лице попытался бежать по спинкам шести рядов кресел, как цирковой акробат, пока ему не прострелили ноги. Остальные ползли по проходам между креслами, уткнувшись носами в пол, как их и учили ползти под автоматным огнем на тактических учениях. Старый сержант с седой шевелюрой встал, театрально раскинул руки и что есть мочи заорал: «ВСТА-А-А-АТЬ!». Пули, вылетевшие с обеих сторон, нашли в нем свой приют, и он задергался, как несмышленый щенок. Грохот автоматов и стоны умирающих и раненых достигли такого уровня, что в комнате управления стрелка прибора подскочила до пятидесяти децибел.
Оператор упал на штатив своей камеры, и теперь телезрителям показывали только благословенную белизну потолка телестудии. Сплошной огонь за пять минут перешел в одиночные выстрелы, потом в ничто. Раздавались только крики. В пять минут двенадцатого потолок студии заменило изображение нарисованного человечка, радостно уставившегося в нарисованный телевизор. На нарисованном экране можно было прочитать: «ИЗВИНИТЕ! У НАС НЕПОЛАДКИ!»
Когда вечер, хромая, приближался к концу, всем было очевидно, что все происшедшее правда.
В 23. 30 в Де-Мойне старый бьюик, украшенный лозунгом: «СИГНАЛЬ, ЕСЛИ ЛЮБИШЬ ИИСУСА СРЕДИ ПРОЧИХ», — без устали курсировал по пустынным улицам центра. Днем в Де-Мойне произошел пожар, в результате которого сгорела почти вся южная сторона Холл-авеню и здание Грандвью Джуниор Колледж, а потом начался грабеж, опустошивший почти весь центральный район города.
После захода солнца улицы наполнились толпами людей, большинство в возрасте до двадцати пяти, многие были вооружены ножами и дубинками. Они разбивали витрины, выносили телевизоры, наполняли машины бензином на заправочных станциях, оглядываясь, опасаясь увидеть человека с огнестрельным оружием. Теперь улицы были пусты. Некоторые мародеры — в основном мотоциклисты — удирали по шоссе № 80. Но когда дневной свет покинул эту плоскую земную равнину, большинство скрылось в своих домах, заперев двери и уже страдая от супергриппа или пока только от ужаса перед ним. Теперь Де-Мойн напоминал место, где повеселился чудовищный монстр, очнувшийся после векового сна и выбравший улицы города местом своей хмельной пирушки. Колеса «бьюика» шипели, с хрустом раздавливая разбитое стекло, и повернули на запад с Четырнадцатой улицы на Евклид-авеню, минуя два автомобиля, которые врезались лоб в лоб и теперь застыли, их бамперы переплелись, как любовники после удавшегося взаимного убийства. На крыше «бьюика» был установлен громкоговоритель, оттуда раздавались гудки, за которыми последовал скрип заезженной пластинки, а затем, взмывая над вымершими улицами Де-Мойна, раздался нежный голос Мамы Мейбл Картер, поющей блюз «Держись на солнечной стороне»:
Держись на солнечной стороне,
Только на солнечной, только здесь,
Держись на солнечной стороне жизни,
Даже если проблем не счесть,
Тебе покажется — их вовсе нет,
Если будет солнечный свет,
Если будешь держаться
Солнечной стороны жизни…
Старенький «бьюик» все ехал и ехал, выписывая восьмерки, петли, иногда объезжая те же самые кварталы по три-четыре раза. Когда он наталкивался на бордюр (или переезжал распростертое тело), пластинка сбивалась. За двадцать минут до полуночи «бьюик» въехал в кювет и затих. Затем мотор снова заработал. Теперь громкоговоритель выплескивал песню Элвиса Пресли «Старое жестокое страданье», а ночной ветер носился по улицам, перешептывался с деревьями и развеивал последние дымки с тлеющих руин бывшего здания колледжа.
Из речи Президента, произнесенной в 19. 00, хотя и не увиденной во многих районах.
— … великая нация, такая как наша, обязана выстоять. Мы не можем позволить себе бояться малейшей тени, как это делают маленькие дети в темной комнате, но точно так же мы не можем позволить себе не считаться с этой серьезной эпидемией гриппа. Сограждане, я призываю вас не покидать дома. Если вы больны, оставайтесь в постелях, принимайте аспирин и пейте побольше жидкости. Будьте уверены, что самое большее через неделю вы уже будете чувствовать себя лучше. Позвольте мне повторить то, что я уже говорил вам сегодня вечером: это неправда — неправда, — что этот штамм гриппа является фатальным, как утверждают злопыхатели. В большинстве случаев заболевший может рассчитывать, что уже через неделю он снова будет на ногах и здоров. Далее… (приступ кашля)
— Далее, прошел слух, распространяемый радикальными группировками, что этот штамм гриппа был каким-то образом разработан правительством для возможного использования его в военных целях. Сограждане, это злостная фальсификация, и я хотел бы немедленно пресечь подобные разговоры. Наша страна подписала Женевское соглашение о неиспользовании отравляющих газов, нервно-паралитических веществ и запрещении исследований в области разработки бактериологического оружия. Ни теперь, ни ранее мы никогда… (чихает)
— … мы никогда не занимались тайным производством веществ, запрещенных Женевским соглашением. Это чрезвычайно серьезная эпидемия гриппа, но не более того. Мы имеем донесения о подобных вспышках гриппа в других странах, включая Россию и красный Китай. Поэтому мы… (кашляет и чихает)
— … мы призываем вас соблюдать спокойствие, сообщаем, что в конце этой недели или в начале следующей противогриппозная вакцина будет уже доступна тем, кто еще не поправился. В некоторых районах были призваны силы Национальной гвардии для защиты населения от хулиганов, вандалов, паникеров, но абсолютной ложью является слух, будто некоторые города «оккупированы» силами регулярной армии или что новости не сообщаются. Сограждане, это наглая фальсификация, и я хотел бы немедленно опровергнуть эти слухи…
На здании Первой баптистской церкви в Атланте красной краской было написано следующее:
«Дорогой Иисус! Вскоре я увижу Тебя. Твой друг Америка.
P. S. Надеюсь, что к концу недели у Тебя будет еще какая-нибудь вакцина».
Глава 27
Утром 27 июля Ларри Андервуд, сидя на скамье в Центральном парке, смотрел на бродячий зверинец. Позади него тянулась Пятая авеню, запруженная машинами, владельцы которых были либо мертвы, либо бежали. А вдоль Пятой авеню дымились разграбленные шикарные магазины.
Со своего места Ларри мог видеть льва, антилопу, зебру и обезьянку. Все, кроме обезьянки, были мертвы. Насколько мог судить Ларри, животные умерли не от гриппа, они Бог весть сколько времени не получали еды и питья, и именно это убило их. Всех, кроме обезьянки. За три часа, которые Ларри просидел здесь, обезьянка шевельнулась только четыре или пять раз. Она была достаточно смышленой, чтобы избежать смерти от голода или жажды — пока, но она, очевидно, страдала от супергриппа. Эта обезьяна была очень больна. Это был старый жестокий мир.
Справа от него часы, украшенные фигурками животных, показывали одиннадцать часов. Фигурки, которые когда-то привлекали тысячи детишек, теперь играли перед пустотой. Медведь трубил в рожок, резная обезьянка, которая никогда не заболеет (но которая в конце концов может сломаться), играла на тамбурине, а слон бил по барабану хоботом. Тяжелая мелодия, детка, чертовски тяжелая. Сюита конца света, исполненная фигурками на часах.
После положенных одиннадцати ударов часы затихли, и Ларри снова услышал хриплые истошные крики, теперь ухе смягченные расстоянием. В это чудесное утро крики доносились откуда-то слева от Ларри, возможно, с площадки для игр. Может быть, какой-то монстр упал в пруд и утонул там?
— Чудовища идут! — выкрикнул слабый охрипший голос. В это утро тяжелые тучи расступились, и день стоял ясный и жаркий. Мимо носа Ларри пролетела пчела и уселась на ближайшую клумбу, выбрав местом посадки великолепный пион. Из зверинца доносилось успокаивающее, усыпляющее жужжание мух, они влетали в клетки и садились на погибших животных.
— Чудовища уже идут! — Это кричал высокий мужчина, на вид ему было лет шестьдесят с небольшим. Впервые Ларри услышал его вчера вечером. Ночью, опустившейся на неестественно тихий город, этот слабый завывающий голос казался высокопарным и жутким, голосом безумного Иеремии, парящего над Манхэттеном, отдающегося эхом, зовущего и тревожащего. Ларри, который не смыкал глаз, лежа на постели и включив все люстры, вопреки всякой логике вдруг с убеждением подумал, что этот крикун идет за ним, разыскивает именно его, как это иногда делали чудовища в его ночных кошмарах. Очень долго казалось, что голос приближается: — Чудовища идут! Чудовища уже в пути! Они в пригородах! — и Ларри уже ожидал, что входная дверь, которую он запер на все три замка, сейчас будет взломана, и этот крикун окажется здесь… но не человеческое существо, а гигантский тролль — чудовище с собачьей головой, с глазами-блюдцами и клыками вместо зубов.
Но рано утром Ларри увидел его в парке — это был всего лишь спятивший с ума старик в вельветовых брюках, куртке и очках в роговой оправе. Ларри попытался заговорить с ним, но этот человек в ужасе убежал, крича, что чудовища могут появиться на улицах в любой момент. Он перепрыгнул через низенькую ограду и побежал по велосипедной дорожке, смешно хлопая ботинками, очки его слетели, но не разбились. Ларри направился к нему, но прежде чем он успел подойти, крикун схватил очки и побежал к площадке для игр, неумолимо выкрикивая свое предупреждение. Так что мнение Ларри об этом человеке изменилось от смертельного ужаса к скуке и раздражению менее чем за двенадцать часов.