Космическая хватка, новый альбом Ларри Андервуда», — печально подумал он. О черт. Ты вовсе не хороший парень. Снова на круга своя.
— Извини, я не понимаю, что со мной творится, я никогда не была такой, извини…
— Да все нормально, ничего страшного. — Успокаивая ее, он автоматически стал гладить рукой ее волосы с проседью, которые стали выглядеть намного лучше (если уж говорить честно, то и вся она) после принятия продолжительной ванны.
Конечно, он знал в чем дело. Это было и личным, и не личным одновременно. На него это тоже подействовало, но не настолько сильно. С ней же все было по-другому, будто некий внутренний кристалл разбился в последние двадцать часов.
Не личным, как он предполагал, был запах. Он доносился сквозь открытую дверь балкона, вносимый прохладным утренним ветерком, который позже перейдет во влажную жару, если день не будет отличаться от последних трех-четырех дней. Запаху было трудно дать правильное определение, так чтобы эта голая правда казалась менее болезненной. Можно было сказать, что так пахнут подшившие апельсины или тухлая рыба, иногда так пахнет в метро, когда окна вагона открыты; но ни одно из этих определений не было абсолютно правильным. Это был запах гниющих людей, сотен тысяч тел, разлагающихся под лучами жадного солнца и в закрытых помещениях, вот что это было, только вряд ли приятно было осознавать и признавать эту реальность.
В Манхэттене электричество все еще было, но Ларри не думал, что это продлится долго. Во многих других местах его уже отключили. Прошлой ночью он вышел на балкон, когда Рита уже заснула, и с такой высоты ему было отлично видно, что огни погасли на большей территории Бруклина и во всем Куинсе. А вдоль Сто десятой вплоть до Манхэтгена стояла кромешная тьма. С другой стороны виднелись яркие огни Юнион-Сити и — возможно — Байонн, но Нью-Джерси был погружен в темноту. Темень означала больше чем утрату освещения. Кроме всего прочего, это еще означало и утрату воздушных кондиционеров и всевозможных современных удобств, которые делали жизнь вполне сносной в этом урбанистическом скопище после середины июня. Но прежде всего это означало, что все те, кто умер в своих домах и апартаментах, теперь разлагались, словно в духовках, и как только Ларри начинал думать об этом, его память возвращалась к тому, что он увидел в туалете. Ему даже во сне снилось это, и в его ночных кошмарах почерневший мужчина оживал и манил пальцем.
На более личном уровне, как предполагал Ларри, Рита была расстроена тем, что они увидели, когда вчера пополудни отправились в парк. Рита смеялась и мило болтала, когда они отправлялись туда, но вернулась она постаревшей.
Призывающий чудовищ лежал на одной из дорожек в луже крови. Его очки с раздавленными линзами валялись рядом с протянутой окаменевшей левой рукой. Очевидно, какое-то чудовище все же добралось до него. Мужчину долго и методично избивали. Ларри его тело напомнило подушечку для булавок.
Рита металась и визжала, а когда ее истерику наконец-то удалось унять, стала настаивать на том, что они должны похоронить его. Так они и сделали. И после их возвращения в ее роскошные апартаменты Рита превратилась в ту женщину, которая предстала перед ним сегодня утром.
— Ничего страшного, — сказал Ларри, небольшой ожог, даже кожа не покраснела.
— Я принесу ангентайн. У меня есть в аптечке.
Она направилась было в ванную, но он взял ее за плечи и с силой усадил. Рита посмотрела на него снизу вверх, вокруг ее глаз залегли глубокие темные тени.
— Единственное, что ты будешь делать, это завтракать, — сказал Ларри. — Омлет, тосты и кофе. Затем мы раскроем карту и посмотрим, как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Знаешь, нам придется идти пешком.
— Да… я думаю, мы сможем.
Ларри отправился в кухню, не в силах видеть глухую мольбу в ее глазах, и достал последние два яйца из холодильника. Он разбил их в миску, выбросил скорлупу в мусорное ведро и начал взбивать их.
— Куда бы тебе хотелось отправиться? — спросил Ларри.
— Что? Я не…
— В какую сторону? — переспросил он с легким раздражением. Ларри добавил молоко к яйцам и поставил сковороду на плиту. — На север? Там Новая Англия. На юг? Но я не думаю, что нам стоит идти в том направлении. Мы можем пойм…
Сдерживаемый всхлип. Ларри обернулся и увидел, что Рита смотрит на него, руки сжаты на коленях, глаза блестят. Она пыталась сдержаться, но ей это не удалось.
— В чем дело? — приближаясь к ней, спросил Ларри. — Что стряслось?
— Мне кажется, я не смогу есть, — всхлипнула Рита. — Я знаю, ты хочешь, чтобы я поела… я попытаюсь… но этот запах…
Ларри пересек гостиную и закрыл стеклянные двери на шпингалеты.
— Вот, — произнес он, надеясь, что ему удастся скрыть преследовавшее его раздражение. — Лучше?
— Да, — ответила она. — Намного лучше. Теперь я смогу есть.
Ларри вернулся в кухню и помешал омлет, который уже начал подгорать. В кухонном шкафу он нашел терку, натер немного сыра и посыпал им омлет. Позади он уловил ее движение, а через мгновение мелодия Дебюсси наполнила апартаменты, слишком уж воздушная и вычурная, по мнению Ларри. Он ничего не имел против классического дерьма, человек просто обязан пройти сквозь все до конца и познать вашего Бетховена, Вагнера и тому подобную тягомотину. Зачем же сходить с ума по пустякам?
Рита в своей изысканной манере спрашивала его, чем он зарабатывал на жизнь… очень изысканно, отметил он с каким-то раздражением, словно был человеком, для которого такие простые вещи, как «на жизнь», не являются проблематичными. «Я пел в стиле рок-н-ролл, — ответил он, слегка удивившись, насколько безболезненно звучит это прошедшее время. — Пел то с одной группой, то с другой. Иногда подыгрывал на студийных записях». Она кивнула, и больше они не возвращались к этому вопросу. Ларри не испытывал ни малейшей потребности рассказывать ей о «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?» — теперь все это стало прошлым. Пропасть, между той жизнью и этой была настолько огромной, что он еще не мог постигнуть ее. В той жизни он бежал от торговца наркотиками; а в этой он мог похоронить мужчину в Центральном парке и (более или менее) принять это.
Ларри выложил омлет на тарелку, поставил на поднос, добавив чашку растворимого кофе с огромным количеством сливок и сахара, как любила Рита (сам же Ларри следовал кредо водителей грузовиков: «Если хочется чашку сливок с сахаром, зачем тогда просить кофе?»), и отнес все это в гостиную; Рита сидела на банкетке, приподняв локти и повернувшись лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси вытекал из усилителей, как растаявшее масло.
— Кушать подано! — Ему пришлось крикнуть.
Рита подошла к столу с грустной улыбкой и посмотрела на омлет так, как бегун смотрит на препятствия, которые ему предстоит преодолеть, и приступила к еде.
— Отлично, — сказала она — Ты был прав. Спасибо.
— Пожалуйста, — ответил Ларри. — А теперь послушай. Я предлагаю вот что. Мы пойдем по Пятой к Тридцать Девятой и повернем на запад. Пересечем Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Затем по шоссе № 495 на северо-запад до Пассика и… яйца нормальные? Не протухли?
— Отличные. — Рита положила в рот кусочек омлета и запила кофе — Как раз то, что мне было нужно. Продолжай, я слушаю.
— А от Пассика мы повернем на запад и будем идти, пока дороги не станут достаточно свободными, чтобы мы могли ехать. Потом, я думаю, мы сможем повернуть на северо-восток и направиться в Новую Англию. Сделать крюк, понимаешь, что я имею в виду? Кажется длиннее, но я думаю, что это спасет нас от многих неприятностей. Возможно, мы остановимся в каком-нибудь домике на побережье Мэна. Киттери, Йорк, Уэльс, Оганквит, а может, Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе кажется?
Во время своей речи он смотрел в окно, а теперь повернулся к ней. То, что он увидел, страшно испугало его — у нее был такой вид, будто она сошла с ума. Она улыбалась, но была воплощением боли и страха. Пот выступил на ее лице огромными каплями.
— Рита? Господи, Рита, что…
— … извини… — Она вскочила, опрокидывая стул, и метнулась прочь из гостиной. Одной ногой она задела банкетку, на которой сидела до этого, и та перевернулась. Она и сама чуть не упала.
— Рита?
Она вбежала в ванную, и он услышал звук — ее завтрак выходил наружу. В раздражении Ларри грохнул кулаком по столу, затем встал и пошел за ней. Господи, он терпеть не мог, когда людей тошнило. От этого и самого начинает выворачивать. От запаха слегка переваренного сыра в ванной ему захотелось прикрыть рот. Рита сидела на нежно-голубом кафельном полу, поджав под себя ноги, голова ее все еще свешивалась над унитазом.
Она вытерла рот туалетной бумагой, а потом умоляюще взглянула на Ларри, лицо у нее было белее бумага.
— Извини, я просто не могла есть, Ларри. Правда. Мне так стыдно.
— Почему же тогда ты силой впихивала в себя еду, если знала, что все закончится вот этим? Зачем ты пыталась?
— Потому что ты хотел этого. И я не хотела, чтобы ты сердился на меня. Но ты все равно злишься, ведь так? Ты сердишься на меня.
Мысли Ларри снова вернулись к прошлой ночи. Она занималась любовью с такой бешеной энергией, что впервые он поймал себя на мысли о ее возрасте и почувствовал слабое отвращение. Все равно что тебя застали занимающимся любовью с надувной куклой. Он очень быстро кончил, как бы жалея себя, и она долго лежала на спине — неудовлетворенная, бурно дыша. Позже, когда он уже начал погружаться в сон, она прижалась к нему, и снова он вдохнул запах ее духов, гораздо более дорогих, чем пользовалась его мать, когда они отправлялись в кино, и Рита пробормотала ему то, что немедленно вырвало его из объятий сна и не давало ему заснуть еще часа два: «Ты ведь не оставишь меня, ведь так? Ты ведь не оставишь меня одну?»
До этого она была великолепна в постели, настолько великолепна, что Ларри был ошеломлен. Рита повезла его к себе домой после того, как они пообедали в день их первой встречи, и то, что случилось потом, произошло вполне естественно. Он помнит слабое отвращение, когда увидел ее обвисшую грудь и выступающие голубые вены (это напомнило ему варикозное расширение вен у его матери), но он забыл обо всем, когда ноги ее поднялись и ее ягодицы прижались к его бедрам с поразительной силой.