Кивки согласия, снова взволнованный шепоток. Стью подумал, что собравшиеся напоминают мальчишек, только что открывших для себя секс, сравнивающих ощущения и удивляющихся их абсолютному сходству. Он прикрыл улыбку рукой, наказав себе поделиться позднее этой мыслью с Франни.
— Этот Флегг находится на Западе, — продолжал Глен. — Одинаково много людей «видели» его в Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Портленде. Некоторые — и матушка Абигайль среди них — утверждают, что Флегг распинает на крестах тех, кто не с ним. Все они считают, что между ним и нами формируется конфронтация и что Флегг ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить нас. А это означает очень многое. Вооруженная сила. Ядерное оружие. Возможно… грипп.
— Я бы хотел сразиться с этим грязным ублюдком! — выкрикнул Рич Моффет. — Я бы выдал ему дюжину таких вирусов!
Взрыв смеха снял напряжение. Глен улыбнулся. Он объяснил Ричу его задачу за полчаса до собрания, и Рич справился с ней великолепно. Плешивый был абсолютно прав, Стью убедился в этом: знание социологии отлично помогает при проведении многолюдных сборищ.
— Итак, я подчеркнул все, что знаю о нем, — продолжал Глен. — Последнее мое заявление, прежде чем открыть дискуссию по этому вопросу, следующее: я считаю, Стью прав, говоря, что мы должны поступить с Гарольдом и Надин цивилизованным образом, если мы поймаем их, но, как и он, я не верю в то, что они попадутся. Как и он, я считаю, что они сделали все это по приказу Флегга. — Его слова прогремели по залу. — И с этим человеком нам предстоит иметь дело. Джордж Ричардсон сказал вам, что мистицизм не входит в область его интересов. Как и в мою. Но я скажу следующее: я считаю, что умирающая старая женщина каким-то образом представляет силы добра, точно так же как Флегг — силы зла. Я думаю, что контролирующие ее силы использовали ее для того, чтобы собрать нас вместе. Не думаю, что эта сила намеревается покинуть нас в данный момент. Возможно, нам следует обсудить это и подчеркнуть важность некоторых сведений, уловить смысл снившихся нам кошмаров. Возможно, нам необходимо решить, что же нам с ним делать. Но он не сможет просто так прийти и захватить Боулдер будущей весной, если вы будете бдительны. А теперь передаю слово Стью.
Последние слова Глена потонули в буре аплодисментов, и Глен, весьма довольный, вернулся на место. Он перемешал их огромной кочергой… или его слова были для них волшебной музыкой? Не важно. Они более безумствовали, чем боялись, они были готовы к переменам (хотя их желание может и поубавиться к апрелю, охлажденное долгой зимой)… но больше всего они были готовы к разговору.
И люди говорили следующие три часа. После полуночи некоторые ушли, но таковых было немного. Как подозревал Ларри, это не предвещало ничего хорошего. Было много безумных предложений: бомбардировка и/или запуск собственной ракеты с ядерной боеголовкой, переговоры на высшем уровне, предложение направить отряд уничтожения. Практических идей было мало.
В последний час люди вставали один за другим и пересказывали собственные сны, казалось, к нескончаемому удивлению присутствующих. Стью это снова напомнило бесконечные мальчишечьи базары о сексе, на которых он присутствовал (в основном в роли слушателя), будучи подростком.
Глен был удивлен и растроган возрастающим желанием собравшихся говорить в атмосфере возбуждения и взволнованности, сменившей тупое безразличие, царившее в начале собрания. Огромный катарсис, требовавшийся давным-давно, наступил, и он тоже напоминал разговоры о сексе, но совсем по-другому. Они говорили как люди, думал он, долгое время хранившие в тайне свою вину, неадекватно оценивавшие собственное поведение и вдруг открывшие, что высказанные вслух эти вещи вполне обычны. Когда внутренний ужас, посеянный во сне, завершился жатвой в этом словесном марафоне, он стал более управляемым… возможно, даже побежденным.
Собрание закончилось в половине второго ночи, и Глен, уходя с него вместе со Стью, впервые после гибели Ника почувствовал себя хорошо. Он уходил с чувством, что они сделали первый важный шаг для самих себя в той битве, которая им еще только предстояла.
Он ощутил надежду.
Электричество включили в полдень пятого сентября, как и обещал Брэд.
Оглушительно взвыла сирена на здании окружного суда, заставив испуганных людей выскочить на улицы и вглядываться в безоблачное небо в ожидании появления самолетов темного человека. Некоторые попрятались в подвалах, где и оставались, пока Брэд не нашел выключатель и не отключил сирену. Тогда они, с пристыженными лицами, выбрались наружу.
На Уиллоу-стрит возник пожар, и дюжина добровольных пожарных быстро потушила его. Крышка люка взлетела в воздух на перекрестке Бродвея и Уолнат-стрит, пролетела почти полсотни метров и рухнула на крышу магазина игрушек, как заржавевшая погремушка великана из сказки.
В этот день, названный Днем Электричества, произошел один смертельный случай. По неизвестным причинам взорвался автомагазин на Перл-стрит. Рич Моффет сидел в это время на крыльце дома напротив с бутылкой «Джек Дэниел» в руках, когда отлетевшая железная боковина ударила его, моментально убив. Теперь он уже не будет бить витрины.
Стью находился рядом с Франни, когда на потолке ее палаты зажужжали флюоресцентные лампы. Он смотрел, как они мигали, мигали, мигали, а потом загорелись нормальным, таким знакомым светом. Стью, не в силах отвести взгляд, зачарованно смотрел на них минуты три. Когда он снова взглянул на Франни, ее глаза блестели от слез.
— Франни? Что случилось? Тебе больно?
— Из-за Ника, — всхлипнула она. — Как это несправедливо, что Ника нет в живых и он не может увидеть. Поддержи меня, Стью. Я хочу помолиться за него, если смогу. Я хочу попробовать.
Он поддерживал ее, но не знал, молится ли Франни. Неожиданно он почувствовал непреодолимую тоску по Нику и ненависть к Гарольду — такую сильную, как никогда прежде. Франни была права. Гарольд не только убил Ника и Сьюзен; он украл у них свет.
— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Франни, ш-ш-ш.
Но она еще долго плакала. Когда слезы высохли, он нажал на кнопку, чтобы приподнять верх ее кровати, и включил настольную лампу, чтобы она могла читать.
Стью медленно просыпался — кто-то тряс его за плечо. В уме он медленно перебирал, казалось, нескончаемый список имен людей, которые могли прервать его сон. Его мать, говорящая, что пора вставать, топить печь и собираться в школу. Мануэль, вышибала из публичного дома в Нуэво Ларедо, сообщающий, что время за двадцать долларов истекло и нужно заплатить еще двадцать, если он хочет остаться на всю ночь. Сестра в белом комбинезоне, желающая измерить ему давление. Это могла быть Франни.
Это мог быть Ренделл Флегг.
Последняя мысль была как ушат холодной воды, выплеснутой ему в лицо. Но это были вовсе не эти люди. Это был Глен Бейтмен, рядом с ним вертелся Кин.
— Ну ты и спишь. Тебя из пушки не разбудишь, Восточный Техас, — произнес Глен, показавшийся расплывчатой тенью в почти абсолютной темноте.
— Для начала мог бы включить свет.
— Знаешь, я совсем забыл об этом.
Стью включил лампу, зажмурил глаза от яркого света, затем взглянул на будильник. Было без четверти три.
— Что ты здесь делаешь, Глен? Я спал — это на тот случай, если ты не заметил.
Поставив будильник на место, Стью внимательно посмотрел на Глена. Тот выглядел бледным, испуганным… и старым. Глубокие морщины избороздили его лицо.
— В чем дело?
— Матушка Абигайль, — тихо произнес Глен.
— Умерла?
— Прости Господи, я почти желаю, чтобы это было так. Она очнулась. И зовет нас к себе.
— Нас двоих?
— Нет, пятерых. Она… — Голос его дрогнул, становясь хриплым. — Она знает, что Ник и Сьюзен погибли, и то, что Фран в больнице. Не знаю, каким образом и откуда, но она знает.
— И она зовет к себе Комитет?
— То, что от него осталось. Она умирает и хочет кое-что сообщить нам. И я не знаю, хочется ли мне услышать это.
Ночь была холодной — не просто прохладной, а именно холодной. Куртка, которую Стью вытащил из шкафа, оказалась очень кстати, и он застегнул ее до самого горла. В небе над головой висел морозный месяц, напомнив ему о Томе, который должен был вернуться назад, когда луна станет полной. Сейчас луна была в первой четверти. Только одному Богу известно, в каком месте смотрит луна на Тома Каллена, Дайану Юргенс и Судью Фарриса. Бог знал, что она смотрит и на странные события, происходящие здесь.
— Первым я разбудил Ральфа, — сообщил Глен. — Попросил его пойти в больницу и привести Фран.
— Если бы врач считал, что ей можно вставать, он отпустил бы ее домой, — раздосадованно заметил Стью.
— Но это же особый случай, Стью.
— Для человека, не желавшего прислушиваться к тому, что хочет сказать старая женщина, ты слишком торопишься добраться до нее.
— Я боюсь не успеть, — ответил Глен.
В десять минут четвертого к дому Ларри подъехал «джип». Дом был залит светом — не от газовых ламп, а ярким электрическим светом. Каждый второй фонарь тоже горел, не только здесь, на Столовой горе, но и по всему городу, и Стью всю дорогу, как очарованный, смотрел на них, пока они ехали на «джипе» Глена. Последние летние мошки, вялые от холода, вились вокруг стеклянных шаров.
Они уже выходили из «джипа», когда из-за угла появился старенький грузовичок Ральфа. Стью бросился к дверце, за которой сидела Франни, облокотившись спиной на диванную подушку.
— Привет, милая, — нежно произнес он.
Франни взяла его за руку. Лицо ее казалось бледным диском в темноте ночи.
— Сильно болит? — спросил Стью.
— Не очень. Я приняла обезболивающее.
Он помог ей выбраться из машины, а Ральф взял ее под вторую руку. Оба они видели, как сморщилась Франни от боли, ступив на землю.
— Хочешь, я понесу тебя?
— Я сама. Только поддерживай меня, хорошо? И иди помедленнее. Я не могу быстро идти.
Дойдя до тротуара, они увидели Глена и Ларри, наблюдающих за ними у входа в дом. Стоя против света, они напоминали фигурки, вырезанные из черного картона.