ту стало не по себе, и отец оставил мысли о том, чтобы вернуть деньги. А мать, взяв себя в руки, слегка натянуто улыбнулась:
– Прошу к столу…
После суда Толкач оказался в камере три один шесть без своих подельников, которым отмерили менее веские сроки заключения. Народ в камере подобрался с бору по сосенке: были здесь и воры, и грабители, и мошенники, и те, кто мотал срок за злостное хулиганство. Беспредельщики отсутствовали, был только боксер-тяжеловес, а мозги эти ребята отшибают друг другу конкретно и навсегда. Поэтому иногда на боксера находили внезапные приступы, когда ему было лучше не возражать и под руку не попадаться. А никто и не возражал. При этом наличие слегка двинутого по фазе мордоворота останавливало любителей конфликтов, которые находились практически в любой камере, где собиралось больше десяти человек. Но при боксере шибко не навоюешь. Черт знает что ему стукнет в голову. Возможно, просто с интересом посмотрит на любительский мордобой. А если вмешается? На этот счет имелись только предположения, уточнять которые желающих не нашлось.
Через неделю после появления Толкача в три один шесть перевели Утюга. Его приход надолго запомнился почтенной публике. Как только его силуэт обозначился в распахнувшейся двери, боксер вскочил и как-то по-собачьи засеменил к новичку. Сидельцы, в первый момент решившие, что вот они и дождались того случая, когда тяжеловес пустит в ход свои кулаки, вздохнули – кто с облегчением, а кто с разочарованием. Утюг небрежно похлопал боксера по физиономии:
– Вижу – рад! Ща мы с тобой побазарим. Но сначала я устроюсь.
В камере имелось одно свободное место – естественно, наверху. По логике новичку следовало занять нижнюю шконку рядом с тяжеловесом, но он рассудил иначе. Утюг медленно двинулся вдоль шконок, разглядывая лица сокамерников. Наконец он увидел Толкача и остановился:
– Ты, чертила, освободи место!
Поскольку за спиной Утюга мрачно сопел боксер, Толкач решил не связываться и быстро упаковал свои вещички, решив выяснить, что за фрукт свалился на его голову, а потом уже действовать (или бездействовать) по обстоятельствам. Тяжеловес тоже был удивлен и слегка обижен таким выбором, но Утюг ободряюще хлопнул его по плечу. Мол, так надо. И указал на свою, бывшую Толкача, шконку – садись. Они долго трепались о каких-то прежних общих делах, старых знакомых, говорили довольно громко, не опасаясь чужих ушей, поскольку Утюг ловко выбирал самые безобидные с точки зрения Уголовного кодекса темы. Главный их разговор состоялся во время прогулки, от которой Утюг с боксером уклонились. Трудно сказать, о чем точно они говорили, но суть беседы стала очевидной из последующих событий.
После отбоя, когда большая часть арестантов мирно задремала, Утюг и тяжеловес подкрались к шконке Толкача. Скинув одеяло, они ловко ухватили его за ноги и плечи и, добавив ускорения энергичным движением, швырнули не успевшего толком проснуться человека на бетонный пол, будто специально сделанный для такого рода расправ. Удар был силен, Толкач издал мучительный стон и несколько раз конвульсивно содрогнулся.
– Привет тебе от Игоря Григорьева, – наклонившись, прошептал ему на ухо Утюг.
Но вряд ли Толкач понял его слова. Когда явилась охрана, он уже был мертв.
Глава 24
– Нормальный ход! – Гусь ухмыльнулся и плеснул вискаря в пластиковые стакашки.
Его собутыльник, бомжеватого вида мужик, вор-домушник, только недавно выписавшийся из больнички и оттого сидевший на мели, тоже усмехнулся – самодовольно.
Гусю иногда надоедало корчить из себя честного бизнесмена, и тогда он находил старых дружков, с которыми устраивал загулы, тянувшиеся от нескольких часов до нескольких суток. Ему нравилось ощущение свободы, когда не требовалось контролировать свое поведение, выбирать слова, что являлось обязательным, когда Гусь оказывался в компании других бизнесменов. Те иногда тоже ударялись в загулы, могли даже вызвать девочек для ублажения основного инстинкта, но все делалось как-то пресно, скучно, без той отвязанности, которая характерна для блатных.
Истории, которые рассказывались в кругу бизнесменов, тоже наводили дремотную тоску. Интрига закручивалась вокруг денег, они составляли основу жизненных ценностей знакомых Гуся. Возможно, потому, что почти все они представляли мелкий бизнес, зависели от множества обстоятельств и в любой момент могли разориться. Это владелец многомиллионного состояния при желании может думать о разных отвлеченных вещах. Для рядового коммерсанта такой поступок – непозволительная роскошь.
Тоска смертная! Хотя несколько лет тому назад Гусь думал совсем иначе. Тогда началось массовое перекрашивание блатных, их уход из мира криминала в легальный бизнес. Так делали почти все, у кого в голове функционировала хотя бы парочка извилин и была возможность заняться надежным делом. К этому подталкивали изменившиеся обстоятельства.
Лихое время всевластия криминала потихонечку уходило в прошлое. Место уголовников занимала власть. Занимала в буквальном смысле этого слова, наживаясь с остервенением матерого бандита, только прикрываясь видимостью законных методов. Сфера приложения сил криминальных элементов заметно сократилась. Место бандитских крыш заняли ментовские, уголовников почти полностью вытеснили из экспорта энергоносителей и оружия. Бандитам приходилось возвращаться к традиционным промыслам или идти в бизнес.
Гуся по большому счету эти процессы не затрагивали. Он изначально занимался чистым криминалом, и власть на угоны автомобилей никогда не замахивалась. Не дошла до этого. Но жаба Гуся поддушивала. Имелась у него коммерческая жилка, и грех было при нынешних рыночных отношениях ее игнорировать. Гусь переговорил с Толкачом. Сначала тот замахал руками:
– Ты че, обалдел! Мы за месяц спалимся и останемся с голой задницей, а наше место займут другие пацаны. Ты сам знаешь, что людям, на которых мы работаем, постоянно нужны тачки.
– А ментам нужна высокая раскрываемость, – мрачно дополнил Гусь.
– Ты это… не каркай!
– Я не каркаю, все хорошее рано или поздно заканчивается. А мы не на голое место садимся, у нас есть запасной аэродром.
– Ты типа о мастерской? – догадался Толкач.
– О ней, родимой.
– Так она принадлежит родителям Студента.
– Наша доля в ней тоже есть, а о родителях я побеспокоюсь, будь уверен.
– Я против, Гусь, это выйдет конкретный беспредел. Наш кореш сел, а ты хочешь кинуть его предков.
– Вот если ты будешь против, то и мы сядем. И никто не собирается кидать родичей Григорьева. Мы с ними честно расплатимся.
– Как? У тебя есть бабки? Лично я голый, босый, нос курносый.
– Ничего, найдем способ, – уверенно заявил Гусь.
В конце концов он уломал Толкача. Затем пришел черед родителей Игоря. Им принадлежала большая часть автосервиса. Если говорить точно, то корешам Григорьева досталась лишь десятая часть мастерских. Но Гуся это мало смущало. Он наметил цель и шел к ней, словно танк, напролом. Тут еще отец Игоря допустил стратегическую ошибку. Мало смысля в автосервисном бизнесе, он решил остаться на прежней работе, а управление мастерской задумал поручить компетентному человеку. Вот Гусь и подсуетился, беззастенчиво выдал себя за компетентного человека. Вначале с непривычки ему пришлось тяжеловато. Дело он знал плохо, учеба давалась тяжело. Выручил мастер автосервиса, который не хотел разорения фирмы. Ведь тогда здесь бы появились другие хозяева, а трудно предугадать, как станет мести новая метла. Около двух лет Гусь вживался в роль, прибирал к цепким рукам хозяйство. А затем сделал родителям Игоря предложение, от которого они не могли отказаться. Гусь предстал перед ними в новом обличье. До сих пор родители знали его как партнера сына по легальному бизнесу, которому Игорь оставил часть мастерской, и вдруг они увидели перед собой типичного уголовника. Гусь потребовал от Григорьевых отказаться от их доли, пообещав за это довольно скромную компенсацию. При этом он использовал жесткое давление, плохо завуалированные угрозы, которые и заставили отца с матерью согласиться на его требования. Уже на следующий день все документы на передачу автосервиса были оформлены у нотариуса.
Поначалу в своем новом статусе Гусь испытывал легкий дискомфорт. Еще недавно он был одним из правильных пацанов, относившихся к бизнесменам с некоторой брезгливостью и руководствовавшихся принципом: «Раз барыга, то должен нам платить». Теперь он сам превратился в типичного барыгу. Утешали Гуся примеры того, как вчерашние уголовники меняли масть. Причем это были люди – не чета ему. Гусь лично или через вторые руки знал многих видных деятелей уголовного мира. Не один и не два из них стали бизнесменами. Кто-то поменял деятельность, выйдя из тюрьмы, кто-то вовремя соскочил, избежав ареста. О ком-то из них писали газеты, причем отнюдь не в разделах криминальной хроники. Было даже забавно слышать, как вчерашний лидер организованной преступной группировки упоминался в статье, пестревшей мудреными словами вроде трейдеры, фьючерсы, консалтинг.
К тому же заниматься ремонтом автомобилей оказалось выгоднее, чем их угонять. Здесь следовало поблагодарить Григорьева, давшего успешный старт своему предприятию. Люди работали качественно, и сарафанное радио передавало от одного автолюбителя к другому, что на автосервис Гуся можно положиться. Заказов хватало. Причем сам Гусь ориентировался на подержанные иномарки, до которых не доходили руки у специализированных автоцентров. Со временем сотрудники мастерской досконально изучили слабые места заграничных легковушек, а поскольку их квалификация изначально была достаточно высока, смело брались за ремонт дорогих машин, если такая возможность им выпадала. Нарекания случались крайне редко, лишь в качестве подтверждения известного выражения: «Не ошибается тот, кто ничего не делает».
Имелся у Гуся и дополнительный заработок. Два его мастера продолжали заниматься угнанными легковушками, перекрашивая их и перебивая заводские номера или полностью разбирая на запчасти – в зависимости от заказа. Впрочем, эту работу полностью взял на себя Толкач, являвшийся совладельцем автосервиса.