– Хватайся, – Всеволод втащил аналитика на лестницу и сам вцепился в железные перила, чтобы не упасть вниз от навалившейся вдруг слабости. – Теперь уже сам, а то мочи нет.
Девушка перестала стрелять и, поставив пулемет на площадку, перегнулась через железные перила.
– Ну что, мальчики? – поинтересовалась она с высоты второго этажа. – Будем тут болтаться или внутрь?
– Лучше внутрь, – закивал Давыдов.
– А я тут немного посижу, – пытаясь унять пульс, признался Курехин. – Если рукой пошевелю, то вниз рухну.
– Он у нас болеет, – снисходительно пояснил проводник незнакомке. – Чудо, что вообще смог Семена выдернуть.
– Герой, – девушка сняла берет, вытерла им пот со лба, скользнула внутрь и тут же появилась с бухтой веревки. Привязав один конец к железной скобе, на которой держалась лестница, девушка принялась стравливать веревку вниз, с расчетом, чтобы ее конец завис ровно напротив лица Всеволода. – Хватайся, – приказала она. – Пока живуны не появились.
– Живуны? – не понял Семен, примостившийся на краю площадки и с ужасом глядя на беснующуюся внизу толпу мертвецов.
– Живуны, – подтвердила девушка. – Эти, что внизу, расходный материал. Мозгов нет, руки да желудки, а живуны хуже. Я их так сама назвала, потому как живее всех живых. В гущу боя не лезут, но если видят добычу, могут и по лестнице, и по крышам, и по чему угодно, за что может зацепиться человеческая рука. Ингу такой сцапал часа три назад.
– Так вас двое? – неуверенно поинтересовался Всеволод снизу.
– Двое… Цепляйся, иначе хуже будет.
– Куда уж хуже, – майор с ужасом посмотрел вниз на протянутые к нему руки и оскаленные пасти и, сглотнув, вновь взглянул на веревку.
– Пошел!
Сделав нечеловеческое усилие, Курехин отцепил правую руку от железного поручня и схватился за спасательную веревку.
– Держите?
– Держим, – то ли Хел, то ли Семен. Сквозь рев и стенания морских пехотинцев ничего не разобрать. Сердце бухает, будто кузнечный молот, готовое в любой момент проломить грудную клетку. Виски ломит, словно кто-то нарочно сжимает голову тисками, вокруг все плывет, и правая сторона лица дергается, как кожа на барабане. Урод, не иначе, урод и слабак.
Стиснув зубы, Всеволод оторвал от поручня вторую руку и, впившись в веревку, завис в воздухе, приготовившись к быстрой, но мучительной смерти, а когда наконец ощутил, что вместо того чтобы упасть, он медленно, но верно поднимается вверх, нахлынула странная эйфория. Чем выше он поднимался, тем светлее и голубее становилось небо. Красный от натуги Семен и обливающийся потом Хел казались милыми и забавными, а зомби внизу – дурацкой шуткой на Хэллоуин. Нечто среднее между флэшмобом и футбольными болельщиками проигравшей команды.
– Готово, – проводник вцепился в ворот куртки майора, и вдвоем с аналитиком они втянули его, уже вовсе обессиленного, на крохотную железную площадку. Незнакомке с «Утесом» пришлось даже убраться внутрь, чтобы мужчины смогли поместиться.
– Что с ним? – поинтересовалась она, встревоженно выглядывая.
– Жар, слабость, кашель с кровью, – пояснил Хел.
– Плохо… – девушка поманила рукой. – Тащите его внутрь, у меня вроде были лекарства.
Незнакомку звали Светлана, она служила на базе специалистом по шифрованию. Отец Светланы, Сергей Хоружный, был приглашенным специалистом и работал в Штатах все лихие девяностые на строительстве атомных станций, а когда пришла пора возвращаться, попросил политического убежища. В Америке с ним осталась его маленькая дочь и ныне покойная супруга.
Сквозь колышущееся марево перед глазами Всеволод вглядывался в лицо незнакомки и раз за разом высматривал знакомые черты, а когда наконец понял, кто же перед ним, потерял сознание.
– «Светка, – говорит, – это же ты». А потом бац, и в отключку, – Семен с сомнением склонился над неподвижно лежащим на полу майором.
– Бредит, – кивнула Светлана. – Я этого вашего больного в первый раз вижу.
– А по-русски говоришь хорошо.
– Отец учил. Он как-то процитировал классика. Что-то вроде: «Я люблю свою страну, но ненавижу свое государство»[22], этими принципами и руководствовался. Мы вообще дома только по-русски говорили. Голова кругом шла. В школе один язык, дома другой, а потом ничего, привыкла.
– А как ты здесь-то оказалась?
– Папа похлопотал. У него был друг в Вашингтоне. Вот он сюда и устроил. В конце концов, работа замечательная. Свежий воздух, море, страховка и солидные деньги. Я тогда только после колледжа была, не знала, куда руки приложить, вот папа и посодействовал.
– А на родину никогда не хотелось взглянуть? – Хел открыл пластиковую коробку с медикаментами и начал колдовать над Всеволодом.
– Нет, – покачала головой незнакомка.
– Это же надо, – Семен уселся рядом с лежащим на полу Курехиным и, скомкав свою куртку, подсунул ему под голову. – Кто бы мог подумать?
– Что? – не поняла Светлана.
– Да то, – усмехнулся аналитик. – Какая реалистичная программа! Даже прошлое есть! Виртуозно!
Глава 25
Двенадцать дней до часа икс. Вечер. Реальность. Санкт-Петербург
Закрывшись на все четыре замка, Семен сидел на кухне, хмуро уставившись на пустую бутылку виски. От страха или от стресса, но алкоголь он поглощал в невероятных количествах. Почином была беленькая в кафе, откуда он уезжал на такси, а потом будто лавина прорвалась. Было страшно – панически, до ломоты в костях, до судорог, почти до икоты. То, как живой человек вдруг превратился в мертвый неодушевленный предмет, поразило и без того измученное сознание аналитика.
В детстве, когда Семен попал в детский дом, он сильно пересмотрел взгляды на жизнь. Из робкого мечтателя Давыдов стал злым волчонком, готовым впиться в горло кому угодно. Огромных душевных сил и терзаний стоило ему загнать своего внутреннего хищника, чуждого природе Семена, куда-то в самый дальний уголок сознания, где тот и жил до последнего момента. Рафинированный, уютный и милый мирок затворника рушился на глазах, а с ним рассыпались в пыль и те стены, что он возвел для своего второго «Я». Волчонок превратился в волка и покрылся черной жесткой шерстью, крохотные зубки стали острыми белыми клыками. Неверное движение, шаг – и мощный гордый зверь, почуяв опасность, готов был атаковать. Опасность была, безумство рвалось наружу, и несчастный, забытый всеми Семен глушил эти порывы единственным доступным способом: туманил мозг алкоголем.
Требовалось надраться. До поросячьего визга, до зеленых чертей из-под комода. Пить, а потом, склонившись над унитазом, опорожнять пустой желудок и смотреть мутными глазами на комки желчи, украсившие фаянс. Иначе мог появиться другой Семен. Злой, циничный, готовый пойти на все, наступить на любое горло ради собственного успеха. Может быть, в данной ситуации и нужно было воспользоваться своей второй натурой, непробиваемым парнем с железными яйцами, но, выпустив его на волю, Давыдов отпускал своего демона. Да и потом, он был вовсе не уверен, сможет ли справиться с ним и загнать в его темное узилище у себя в голове. Пить и блевать, блевать и пить – вот что оставалось.
– Явился. – Светлана посмотрела на часы, а затем потянула носом воздух и сморщилась. – Пил?
– Пил, – пожал плечами Всеволод и, стащив с усталых плеч джинсовую куртку, бросил ее на вешалку в прихожей. – Пил и устал, работы много. Извини, дорогая…
Хлопнула дверь в спальню – вторая половина майора, его самый любимый и добрый во всех отношениях человек даже не стал слушать объяснения, а просто отгородился от него деревянной ширмой.
Плакать будет, решил Курехин и, выдав тяжелый вздох бессилия, направился на кухню. Ужин давно уже остыл. Большая тарелка с борщом и вторая, «котлеты-макароны» сиротливо стояли на обеденном столе, заботливо прикрытые пластиковыми колпаками. Отодвинув стул, Всеволод тяжело опустился на мягкое сиденье и, сняв первый колпак, потянул носом. Пахло восхитительно, и – о чудо! – густой наваристый борщ с большим куском аппетитного мяса все еще был теплый.
С аппетитом принявшись за еду, Всеволод и не заметил, как сначала уничтожил первое, затем второе, а когда сыто отвалился от стола, то почувствовал на себе сосредоточенный взгляд.
– Сева… – Светлана тихо села на стул и внимательно посмотрела на супруга. – Что происходит? Ты сам не свой в последнее время. Сильно по голове досталось?
Оценив иронию, сквозившую из уст любимой женщины, Курехин устало кивнул и, вытащив из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой.
– Не поверишь, – проронил он, затягиваясь и выпуская струйку дыма в пожелтевший от никотина потолок.
– А ты попробуй, – предложила Светлана. – Я уж тебя во всех состояниях повидала. Впору диссертацию писать на тему «Всеволод Курехин и другие животные».
– О сослуживцах моих плохого не говори, – попытался отшутиться майор, но, встретив суровый взгляд женщины, стушевался и замолк, молча закурил, глядя в окно.
– Так что?
– Воля твоя. Только потом не беги сдавать меня в дурку. Матерью и отцом клянусь, что в здравом уме и трезвой памяти.
– Ой, темнишь ты, Сева, – Светлана потянулась за сигаретами, но вдруг рука ее остановилась и она посмотрела на повязку на голове Всеволода.
– Тебя уволили, – заключила она. – Подрался с чиновником. Ты же у меня несдержанный, не терпишь, когда кто-то тебе перечит не по делу, пусть даже и погоны у него в два раза шире твоих собственных.
– Да если бы только это, – и, вновь выдав тяжелый вздох, Курехин пустился в долгий монолог. Он рассказал Свете, как они всем отделом взялись за странные случаи и как эти инциденты были неразрывно связаны со спамерскими атаками. То, как он хотел сдать дело в убойный, а они раз за разом отсылали «глухари» назад, и как, наконец, лейтенант вышел на странную контору под названием «Новый рубеж».
Глава 26
Двенадцать дней до часа икс. День. Локация 2. Совпадение временных отрезков 1:1