– Поверь дедушке. Он воевал, убивать умеет… Да и потом, свое ведомство подключать к этому нельзя. Люди играют крупные, чины большие, уши свои могут иметь в любом кабинете.
– Премьер то же самое сказал.
– Ты не перебивай старших, а дослушай.
От тона деда внутри у Капустина похолодело. С годами тот не потерял свою хватку и мог дать фору многим молодым. В собственной же семье он имел поистине непоколебимый авторитет.
– Тут что плохого? Вот сам подумай, – немного смягчился генерал.
– Лишение воли и свободы?
– Да ну – старик довольно рассмеялся и покачал головой. – Россию что не год, то этих вольностей и добродетелей лишают. Тут в другом дело, в шельмовстве. У нашей страны, так же, впрочем, как и у любой другой, должен быть авторитетный, жесткий и непоколебимый лидер, да такой, чтоб только бровью шевельнул, – все вмиг исполнили. Иначе разруха, разброд и шатания. Девяностых нам всем с лихвой хватило, еле разрулили, да и сейчас еще реликты попадаются, что впору каленым железом жечь. Тут же другое, не просто рокировка, а матрешка. Лидер в лидере, и все это завернуто в красивую обертку абсолютной власти. Зажимают слишком, а для России это не хорошо. Пугачев тот же и разные лжецари тому подтверждение. Вот если бы проект был целиком и полностью ведомственный, я бы всеми руками «за», а так – выкорчевывать.
– Так что же делать, дед? – смутился полковник. – Своим тут доверять нельзя, чужим и подавно.
– А ты поглубже копни, – вновь оскалился старший Капустин, показывая ряд прекрасных вставных зубов. Свои он то ли во дворце Амина[34] оставил, то ли еще где, а новые делал в Стокгольме и дорожил ими почти как фотографией любимого внука. – Собери надежных парней, из прошлого. Действуй по обстоятельствам, не светись сильно, но и, двухсотых, мне не плоди. Мне потом с ведомством разбираться не с руки.
След четвертого рейха Капустин почувствовал не сразу, но чем больше он вникал в проблему, тем понятнее и страшнее казалось ему происходящее. Сначала всплыли пронацистские организации, а затем и страны, активно поддерживавшие фашистскую Германию во время Второй мировой войны. Польша, Япония, Эстония – все они, будто призраки кто специалистами, кто финансированием, кто офшорами, способными перегнать миллионные транши, так или иначе, отметились в проекте «Новый рубеж». Особенное участие Японии, как выяснилось, привело к неполадкам на Фукусиме, устроенным доблестными бойцами спецназа ГРУ под руководством полковника в момент испытания нового источника питания для мейнфрейма. Попытка польских лидеров нелегально провезти на территорию России некоторое количество химических реагентов закончилось падением борта номер один.
Сопоставляя факты и складывая очевидные моменты, он приходил в ужас и одновременно удивлялся, насколько далеко могли распространяться планы более чем полувековой давности. Итак, требовалось действовать, и действовать быстро, ибо гипотетический мировой порядок, под ширмой которого почти официально выступал «Новый рубеж», мог перерасти во всемирную катастрофу похлеще ядерной зимы.
Бывший рядовой Лютиков рядовым был недолго. Отслужив в армии – сначала срочку, а потом, под шальную лавочку, минимальные три года контрактной службы, – он уволился в запас, прибыл в родной город и с головой окунулся в новые реалии гражданской жизни. Впрочем, привычки и манеры у Лютого остались прежние. Хамства гвардии рядовой не терпел и авторитетов, кроме своего командира, Карла Маркса и Михаила Сергеевича Горбачева, признавать не собирался, и именно поэтому в краткие сроки нажил себе немало врагов.
Один раз даже его решили сбить машиной, но что-то не сложилось, и машина была Лютиковым сожжена, а в придачу и все члены преступной группировки с гордым названием «Бесы», на деле являвшиеся простыми лоботрясами, контролировавшими мелкий рыночный бизнес. После этого Лютикову пришлось покинуть город почти в спешке, но именно покинуть, ибо драпать тот не привык. Когда улеглась шумиха, а дело о поджоге списали на очередную криминальную разборку, Лютый еще пару раз появился в родном городе, продал квартиру и оставшийся от родителей садовый участок и двинул в столицу. На полпути к первопрестольной, когда десантник стоял на вокзале, комкая в руках билет, его мобильный телефон разразился трелью. На том конце был Винни. Какими правдами и неправдами бывший сослуживец нашел его номер, Лютый узнал позже, а сейчас трубка у уха радостно ревела и предлагала золотые горы.
Загнавший сам себя в угол, крайне ограниченный в средствах и до сих пор принципиальный до мозга костей, Лютиков рад был согласиться на подобное предложение. Как только Капустин дал отбой и мобильник вновь оказался в кармане, Сергей Петрович Лютиков, колхозник в пятом поколении, а на деле штучный убивец и наглая морда, обрел какой-то ориентир. Поездка в Москву больше не казалась такой уж туманной и неопределенной. Впереди была работа, неплохой гонорар и встреча со старым армейским другом.
Дождавшись, когда погрузка в поезд закончится, Лютый докурил и, погасив сигарету о каблук, выкинул ее под колеса состава. Заскочив почти за несколько секунд до отправления в вагон, он всучил возмущенной проводнице билет и, весело подмигнув, начал пробираться по узкому проходу вагона, где лоб в лоб столкнулся не с кем иным, как Петром Блохиным. Ехал в столицу и тот. И тоже по делу.
Глава 67
За три дня до известных событий. Все еще реальность
Водки за время поездки было выпито немало. Лютый, похоже, решил спустить на огненную воду оставшуюся наличность, а Петр не спешил его переубеждать. Встреча их была в вагоне преднамеренной. Просчитав все на несколько шагов вперед и решив сколотить крепкую команду, полковник Капустин первым заинтересовал Блохина, который на гражданке ударился в коммерцию. Терпя сокрушительный финансовый крах, бывший рядовой спецназа сначала лишился машины, потом квартиры и всех своих торговых точек, так что звонок бывшего сослуживца стал для него сродни манне небесной, счастливому случаю и последнему шансу в одном лице. Вкратце описав ситуацию и снабдив простыми инструкциями, Капустин отправил Петра в путь.
– Вот, значит, что, – Блохин уже в который раз перечитывал список, продиктованный ему скрупулезным Винни. – Мобильниками пользоваться по мере необходимости, в контакт с незнакомыми не вступать, употреблять только ту пищу, в которой уверен, как то: продукты из гипермаркета, и то выбранные лично. Пока они безопасны…
– Что значит – безопасны? – Лютый, не моргнув глазом, отправил в пищевод ударную дозу беленькой и, крякнув, потянулся к банке с маринованными огурцами, пританцовывающей на откидном столике в такт движению поезда.
– Не знаю, – развел руками Блоха. – Винни у нас всегда был мыслитель, притом с мохнатой лапой, ему виднее. Ты знаешь, кстати, где он сейчас работает?
– Не-а… – хрустнув огурцом, Лютиков довольно откинулся на жесткую перегородку плацкарта и уставился мутным взглядом в окно, на проносившийся пейзаж. – Но вроде блатной был? Мужик нормальный, но со связями…
– И я о том, – Блохин усмехнулся и потянулся за своим пластиковым стаканчиком. – Он сейчас в ГРУ, прикинь, подпол. Особый отдел.
– Да там вроде все отделы особые, хотя за десять лет из сержантов-то, хоть и с командирским ВУСом[35], и сразу на верха – тут без блата не обошлось.
Снова выпили, захрустели корнишонами и который раз начали обсуждать инструкции Капустина.
– Он мне так и сказал: если Лютого в поезде не встретишь, буду сильно удивлен.
– Значит, просчитал нас братишка, – боец покачал головой, нахмурился и выглянул в проход мирно похрапывающего, заполненного запахами немытых тел, лука и курицы, вагона. – А может, и в другом дело. Следил.
– Что, вот так прямо? – удивился Блохин.
– Да тише ты, люди спят!
– А с каких пор ты решил о покое других заботиться?
– Смешно, но и ты, Блоха, не ерничай. Сам же знаешь, что будет. Кто-то взбрыкнет, а я и трезвый-то особых возражений не приемлю, если только они, возражения в смысле, от прямого начальства не происходят.
Вот так и ехали, спуская деньги на алкоголь да иногда выскакивая в тамбур, чтобы подымить, и даже не подозревая, какую работу припас для них их старинный знакомец.
Глава 68
Семь дней до часа икс. Вечер. Реальность. Петергоф
Семен Давыдов никогда не смотрел на мир сквозь розовые очки, был приучен с самого детства не доверять никому и ни для кого не делать исключений. Может быть, именно поэтому его подсознание заставляло своего хозяина играть этакого простачка, способного разве что убегать да прятаться, не показывая жесткой, но замороченной натуры аналитика.
Вот и сейчас, сидя в подвале института и прикидывая, сколько же продержится его цифровая копия в неизвестном для него мире, Семен не забывал и о себе, а точнее, о собственной безопасности. Решив, что ситуация, в которую он попал, более чем шаткая, Давыдов отчаянно подстраховывался даже в мелочах. Прежде всего, попав в камеру – каждому арестованному выделили отдельное помещение, больше похожее на чулан, если бы не раскладушка и ночной горшок, – он внимательно изучил обстановку. Окон в помещении не было, так что прочность решетки и цементного раствора, связывающего прутья с полом и потолком, проверять не пришлось. Обойдя свои шесть квадратных метров и придирчиво осмотрев каждый шов, каждый кирпичик и вентиляционную отдушину, а затем, буквально обнюхав тяжеловесную деревянную дверь, запирающуюся снаружи на стальной засов, Семен окончательно и бесповоротно вынес неутешительный вердикт. Он в тупике.
Затем Семен и вовсе перестал вести себя как обычный напуганный обыватель. Сняв с правой ноги ботинок, он вытащил из крохотного отверстия в подошве тонкую струну и, придирчиво ее осмотрев, отложил в сторону. После, скинув куртку, аналитик стянул через голову футболку и, особо не утруждаясь, разорвал ее на две половины, которые не спеша намотал себе на руки. Взяв в руки струну, Давыдов встал и отчаянно заколотил босой ногой по двери.