Впереди за поворотом показался новый небоскреб, не видный из основной части города или с подъездного шоссе, и уж на нем-то больное воображение хозяина разыгралось как никогда. Высокие готические шпили, облепленные уродливыми горгульями, скалящими свои клыки в пространство, резные арки проходов, бело-красные знамена с черными, такими узнаваемыми символами вселенской мерзости. Но не это было главное. Над центральной аркой, вцепившись стальными когтями в переборку, с которой свисал стяг теперь уже четвертого Рейха, сидел орел. Огромный опасный клюв, перья с серым отливом, мощная выступающая вперед грудь и жесткий взгляд внимательных желтых глаз. Орел, казалось, наблюдал с высоты за мельтешащими внизу людьми, был далек от переживаний этого мира. Он, когда-то символ власти, уверенности и гордости, а теперь лишь пугающий символ застарелого кошмара.
– Впечатляет? – Катрин вновь поравнялась с Всеволодом и кивнула в сторону завораживающего пугала на фасаде. – Со всеми так. Наш орел – произведение искусства, если не сказать больше. Много бы я отдала, чтобы творить похожие вещи. Но ничего страшного, майор. Скоро вам будет оказана честь познакомиться с одним из создателей этого чуда. Барон Генрих фон Клаус сегодня в настроении принимать гостей.
С самого начала Иванов попал в затруднительную и крайне опасную ситуацию. Понадеявшись на легкий исход дела, возможность обойти систему и за раз урвать большой кусок пирога, двойник премьера попал между молотом и наковальней и решительно не мог себе представить, как выбраться из сложившейся ситуации. Не являясь мало-мальски значимой и влиятельной фигурой, он занял при дворе ариев место шута и мальчика для битья и в краткие минуты досуга, стараясь не сойти с ума от столь прискорбного положения, отговаривал себя от мысли о самоубийстве. Казалось, что может быть проще пустить в электронный лоб цифровую же пулю. Иванов отлично понимал, что его настоящая биологическая личность на том конце провода находится в еще более щекотливом положении, и не спешил накладывать на себя руки. Вот и сегодня его почетная обязанность развлекать господ офицеров и, щурясь от яркого света, пытаться плести интриги должна была начаться ближе к вечеру, а сейчас он просто молча разгуливал по комплексу, пока не выбрался на главную – тут ее называли Орлиной – террасу и, свесившись вниз, снова задумался о самоубийстве.
Отвлекла его от черных мыслей ярко выделяющаяся среди черных мундиров парочка, лихо несшаяся по гостевому шоссе на сегвеях. Сбежав на пару этажей вниз, Иванов остановил проходившего мимо офицера внешней охраны и, сорвав у него с пояса бинокль, жадно припал к окулярам. Капитан внешнего кольца даже не стал его останавливать, отлично зная, насколько мелок и мстителен этот русский, то ли политик, то ли еще кто. С волками жить – по-волчьи выть. Но теперь перед глазами Андрея предстала такая картина, от которой что-то внутри больно кольнуло, и впервые в этом замке бреда, среди запаха начищенных сапог «дойче зольдатен», под дробный марш каблуков и долгие планерки выживших ариев, готовых вот-вот к захвату того, что им никогда не принадлежало, повеял свежий ветерок перемен.
Девушку-сопровождающую он отлично знал. Это была Катрин, руководитель комплекса слежения за тестируемыми экземплярами. Не людьми, не существами, а именно экземплярами. С точки зрения самих ариев, а именно так себя называли четыре выживших в ходе эксперимента немецких офицера – люди в локации делились на две категории. Первые были действительными членами общества, теми, кто отчаялся что-то изменить в существующей реальности, будь то личные неудачи, бедность или физические недуги, портившие жизнь. Вторые, не прошедшие проверку или посмевшие вторгнуться на закрытые территории, не более чем экземпляры, годные и нет, прошедшие проверку или наоборот. Не люди – неодушевленные предметы, отработанный материал.
Второй – именно его фигура привлекла внимание Иванова – был тем, кого он с нетерпением ждал последнее время. Его оригинал из настоящего подробно описал командира спасательной экспедиции и всех, кто с ним связаны, и это был именно он. Высокий, скуластый, с прямыми чертами лица и волевым подбородком, он уверенно управлял сегвеем, ничуть не отставая от этой падальщицы Катрин, привыкшей к подобным средствам передвижения. В сущности, по локации можно было даже летать, но арии почему-то уперлись в физику, и все вокруг было именно так, как в привычном мире. Если шел дождь, то обязательно вымокнешь. Солнечные лучи, хоть и редкие в окружающем красно-черном царстве, грели, а если пересидишь на солнце, рискуешь получить солнечный удар со всеми вытекающими.
Развернувшись, Иванов всучил бинокль недоумевающему офицеру и бросился прочь на нижние ярусы, буквально порами кожи ощущая перемены. Нет, не то чтобы он надеялся именно на эту спасательную операцию. Его оригинал не раз и не два предпринимал попытки вытащить себя любимого из электронного плена, каждую минуту готовый отправиться в мир иной. Но в этом парне там внизу чувствовалось что-то такое… Тень на секунду застыл, пытаясь собраться с мыслями и понять, что же он почувствовал, но уже через секунду махнул рукой и бросился вниз, в свою комнату. Вечер обещал быть если уж и не из ряда вон, то интересным.
Сегвей хрюкнул и, весело подмигнув лампочкой на панели управления, смирно встал.
– Батареи? – Брови Катрин взметнулись вверх. – Странно. Обычно такое бывает исключительно по желанию системы, так, чтобы скрасить унылый быт и приблизить нашу рафинированную обстановку к настоящей.
– Разве это проблема? – Всеволод с некоторым облегчением соскочил с непривычного для него средства передвижения. – По мне, так проще пешком, чем на этом драндулете.
– Да мы, собственно, уже прибыли, – девушка довольно кивнула в сторону ворот, за которыми, будто скала, вздымался к облакам небоскреб. Имперские замашки видны были повсюду. Сталь, бетон монументального сооружения и щерящиеся хищники на фасадах заполонили все свободное пространство. Если стена, то метра в три толщиной, если дорога, то такая ровная и гладкая, что диву даешься. – Нам в центральный портал, а потом на верхний этаж, в пентхаус. Арии обитают именно там.
– Обитают? – Всеволод нахмурился, насторожившись после фразы Катрин. Она сказала – «обитают». Не живут, не проживают, не проводят время, а именно обитают, будто реликты, редкие виды животных или боги…
От последней мысли Курехину стало нехорошо. Если эти чертовы арии действительно позиционируют себя как высшие существа, а все остальные незнаемо как, но поддерживают это убеждение, то воевать будет и правда сложно. Бороться против наркобарона, полевого командира или диктатора дело благодарное. На твоей стороне ополчение, подполье, недовольные и просто сочувствующие, лишний раз закрывшие глаза на твои действия. Но если они считают себя богами, и культ в электронных умах культивирован, дело дрянь. Против легенды, живого воплощения всемогущества особо не навоюешь.
– И как скоро господин фон Клаус сможет меня принять?
– Вам даже не интересно, зачем вы ему? – В голосе девушки сквозила неприкрытая ирония, смешанная то ли с откровенной жалостью, то ли с крайним недоумением, сейчас было и не разобрать.
– Мне интересно все, – стараясь не обращать внимания на тон спутницы, пожал плечами майор. Отступать было некуда. Круг замкнулся. Тени не было видно на горизонте. Ожидания того, что именно он тут делает погоду и является главной проблемой, лопнули, будто мыльный пузырь.
– Узнаете, но уверяю вас, будет предложение. Все, кто попадал сюда по своей воле или по велению судьбы, злого рока и испытателей «Нового рубежа», получали таковое, и никто еще не смог отказаться.
– Что за предложение?
– На моих устах печать, – Катрин ни с того ни с сего перешла на высокопарный слог и, немного сбавив нотку цинизма в голосе, прикрыла глаза. – Мы лишь слуги ариев. Они дали нам новую жизнь, новую возможность сделать что-то в этом, пусть пока еще далеко не совершенном мире, по-новому, по-иному. Мы должны быть им благодарны, и мы так и делаем. Общество должно существовать, развиваться, прикладывать усилия.
– Зачем вам прикладывать усилия? – усмехнулся Всеволод, делая первый шаг к порталу. – Вы же копии, цифровой отпечаток, ничего подлинного. Пара ударов по клавиатуре – и новая дорога, десяток команд – и на прилавках появился свежий хлеб, за который даже платить не надо. Жуй себе да обманывай сознание.
– Человек без действия – тля, – вдруг озлобилась проводница. – Сознание должно трудиться, созидать, в каком бы состоянии ни пребывало тело-носитель. Если вдруг случись по-другому, то иллюзия взорвет понимание.
– А что будет, если я не поверю в этот мир? Что будет, если я наплюю на все мыслеобразы? Ведь запах теплого хлеба подсказывает мне мой мозг, то же делается и с водой, ветром, солнечными лучами. Что будет, если я выйду на тот уровень, когда виртуальная реальность перестанет являться реальностью?
Катрин запнулась на полуслове, лихорадочно переваривая услышанное. В глазах ее впервые за время короткого знакомства появилось недоумение с толикой страха и неопределенности.
– Ничего не будет, – вдруг выдала она. – Для того, чтобы стереть реальность, требуется участие всех копий. Ты один, Курехин, не сможешь ровным счетом ничего, да если и сможешь, то системе это вреда не причинит. Вы как бы разделитесь: закрытая локация на одной стороне, ты, одинокий, повисший в пространстве цифрового лимба, из которого нет исхода, – с другой. По сути, это смертный приговор, как тебе, так и твоему оригиналу. Ты никогда не покинешь систему, а мозг не сможет разблокировать свои фрагменты, и все. Два готовых трупа. Одного похоронят в деревянном ящике, а второму хватит дискеты.
– Никогда бы не подумал, что у меня будет аж двое похорон, – невесело усмехнулся Курехин. – Я пошел?
– Иди, – Катрин еще раз кивнула, а затем, развернувшись, не спеша побрела по тротуару.
У главного портала Всеволода уже ждали два офицера. Что это командный состав, а не простые вояки, тянущие лямку на проходной, было видно сразу. Двое в черном, с неброскими красно-черными шевронами на рукавах, держались уверенно, почти вызывающе, однако армейская выправка и холодный прищур внимательных глаз говорили о немалом опыте. Такие и вора в толпе вычислят, и в пятак со ста метров бьют одинаково хорошо.