— Где Данила? — трясла его за руку Люда, не в силах по-верить своим глазам. Зигмас забрел по пояс в воду, дальше шла черная глубь, пенистый поток сбивал с ног. Но Люда не могла ничего понять, она все лезла поперек течения, порываясь броситься вплавь.
А потом до них донесся еле слышный вздох. У противоположного берега из воды показалась черная голова. Это был Данила, воскресший из мертвых. Он снова нырнул и появился еще ближе к берегу, уже торчали плечи. Данила шел, нагнувшись вперед, спотыкаясь, опустив руки. Вот он подобрался к выступающему из воды камню и уперся в него подбородком.
Переправились на ту сторону, но никак не могли добраться до Данилы. Не пускало течение. Отдохнув, тот вылез сам. Прижатые к бокам руки почти почернели: их оттягивали чемоданы.
— Чертовски великолепные камни! — Данила пытался улыбнуться, но голос его прервался. — Такой чудесный якорь…
На мгновение Зигмаса даже зависть охватила. Ведь никто не спасал Данилу! Он сам спасся! Прошел по дну и пронес образцы! Зигмас знал: немногие люди сумели бы так, как Данила, выдержать. Только теперь Зигмас понял, как все это случилось.
Когда лодка перевернулась и груз прижал Данилу ко дну, он не стал распутывать ремни, чтобы выплыть. Он просто пошел по этому самому дну. Как будто это заранее было им предусмотрено. А может, Данила действительно заранее предвидел подобное положение? Господи, но разве тех, кто тонет, не охватывает животный страх, разве Данила из другого теста? Данила зашагал по дну. Направление указывал ему бурлящий поток зимней реки. Чемоданы волочились за ним по дну. Только неоткуда было хлебнуть воздуха. Надо было идти, вот и все. Когда совершенно опустели легкие и уже уплывало сознание, все равно нужно было ощущать стремительный бег реки. Это был единственный компас.
В снегу торопливо выкопали яму, развели костер, переодели Данилу в сухую одежду, а он все никак не мог согреться. Люда из куска брезента соорудила у костра экран, от которого, как от печки, по яме распространялось тепло. Забыв обо всем на свете, девушка прижалась лицом к груди Данилы. Данила в забытьи ласково гладил Люду по голове. Зигмас и не подозревал, что у начальника могут быть такие нежные чувства.
Обтаявшие края ямы сверкали, как стеклянные. От брезента шел пар. Данила уже сидел, укрытый всеми одеждами, а сверху — грудой кедровых веток, и ничего не говорил — словно, просто отдыхал после тяжелой работы.
— Послушай… — Зигмас замялся: разговоры между ними до сих пор не доставляли особого удовольствия ни тому, ни другому. — Неужели ты не перепугался? Я бы… да и всякий другой… Ведь там здоровенная глубина… Черт знает, что стал бы человек выделывать!..
Данила улыбнулся, взглянул на Люду, словно спрашивая совета. Она тоже улыбнулась, но иначе, по-своему.
— Что ты! Я крепко струхнул… — После каждой фразы Даниле еще приходилось останавливаться. — Струхнул: а вдруг да испугаюсь по-настоящему? Тогда все. Тогда бы не дошел. Да где там… С перепугу у человека весь кислород в поджилки уходит.
— Хорошо. Допустим, я тебя понимаю… — Зигмас придвинулся поближе. Больше он не мог держать камня за пазухой. — Ну, а вообще? О нашем походе? Ведь ты знаешь, — Зигмас замялся. — Ну, а если б мы не нашли охотников на месте? Тогда… Ты ведь понимаешь, ты сам сибиряк…
— Я с Сивцева Вражка… Есть такой в Москве.
— Ну, все равно. Ты давно… когда ты кончил?
— В позапрошлом.
Зигмас опустил руки: стена, разделявшая их, нисколько не уменьшалась. Данила словно не интересовался этим разговором. Странным было его лицо. Лицо усталого человека. Подбородок и щеки худые, как у подростка. Выпирающий кадык. Густые заломленные брови, высокий и широкий лоб. От пушистых волос голова казалась еще шире. Данилины глаза, подернутые синей дымкой, были теперь огромными. Ресницы длинные, как у актрисы в кино.
Однако Дацила не забыл невысказанного вопроса Зигмаса.
— Выходил ты когда-нибудь на марафонский бег? — спросил он вдруг.
— Нет, где уж мне… Сам знаешь, какой из меня спортсмен.
— Да я совсем не про спорт! — Данила досадливо нахмурился. — Не хотел я тебе говорить, ты у нас человек случайный. Через пару дней расстанемся, и поминай как звали. Но ты скажи, у тебя когда-нибудь разрывалось сердце от счастья?
Зигмас молчал.
— Каждому нужно покрыть свою марафонскую дистанцию. Всего себя бросить в бешеный темп. Бежать, когда уже отказывает сердце и все затягивается туманом, когда ты чувствуешь, что сделал все, а говоришь себе «еще»! Тебе помогают тысячи незнакомых людей. Потомков, если тебе так хочется. Понимаешь? Им ты оставляешь свои дела. Геологическую карту, шахты, шоссейные дороги в тайге! Распаханную целину!
Данила обеими руками дернул ворот: ему уже стало жарко.
— На свете немало несчастных людей. Они немножко любят, немножко ненавидят. Обнимут — и сразу отпустят. Дышат — да только одной половиною легких. Помирают — и сами не знают, почему они такие несчастные.
Шуршал на ветках тающий от костра снег.
Зигмас чувствовал себя странно, будто во сне. Ему показалось, что с Данилой не случилось никакого несчастья. Данила такой, как всегда, взгляд устремлен в себя самого. Вот он даже не кутается в одеяло, грудь нараспашку.
— Так это и есть твой марафон? — Зигмас покраснел, сообразив, что, пожалуй, не так надо задавать этот вопрос.
— Нет… Должно быть, еще нет. Может, в будущем… — Данила говорил совершенно спокойно, словно о будничных вещах. — Надо пробовать еще и еще. Если удалось один раз, трудно дальше жить по-старому… Буду проситься в управлении на Чукотку… Есть там одно место, я знаю…
— И Люда с тобой?
— Да, и Люда и Петя. Мы друг другу нужны.
Петя сидел, упираясь руками в ветки и гордо откинув голову. Пете всего шестнадцать лет. Для Люды же вообще, кроме Данилы, ничего не существовало.
Утром на уцелевшей лодке они двинулись дальше. Переплыли еще два-три порога, а потом река стала уже слишком глубокой, чтобы ее могли стеснять какие-то пороги и водопады. Лишь местами приходилось прорубать ледяные перемычки.
У берега моря их ожидал вызванный по радио маленький буксир с громким именем «Робеспьер», насквозь пропитанный запахом селедки. Седой капитан с нервно подергивающимся лицом божился, что если их по дороге застигнет шторм, то он укроется в первой попавшейся бухте и там зазимует.
…Неделю спустя с чемоданами в руках они стояли на деревянном причале, удивленные обилием людей и городским шумом. Тут же, над гаванью, светилась вывеска с надписью «Ресторан «Север».
Багаж они свалили на некрашеный пол, поручив его попечению швейцара. Только чемоданы и завернутые в палатку образцы Данила поставил так, чтобы не терять их из виду. Люда побежала за последними радиограммами: «только взглянуть и обратно».
Данила с подчеркнутой торжественностью вручил Зигмасу меню.
— Командуй парадом! Я слышал, как ты хвастал. Что ж, показывай свое западное воспитание.
Вернулась Люда, раздала письма, радиограммы.
— Для вас тоже хорошее известие, — Люда протянула Зигмасу синий листок. Она в первый раз сказала ему «вы».
Это был ответ министерства на заявление, поданное еще летом. Зигмаса вызывали домой, в Вильнюс.
— Что мы кушаем? — Люда не могла усидеть на месте. — Зигмас выбирает. Вот наедимся!
— Стало быть, отделался ты и от Данилы, и от тайги, и от всего прочего. С чем и поздравляю! Думаешь, я не видел, как тебе было со мной трудно? — Данила холодно рассмеялся, откинув голову.
— Есть хочу! — нетерпеливо топал ногами Петя.
Официантка стояла рядом и ждала.
— Будьте добры, четыре порции горохового супа, — тихо сказал Зигмас.
Петя и Люда зашумели:
— Спятил совсем! — Петя провел ладонью у подбородка. Они еще ничего не понимали.
— Зиг-мас? — Данила хлопнул ладонью по столу, и посуда со звоном подскочила. — Подумай! Ты же сам говорил, какой из тебя спортсмен…
— Четыре… супа… — повторил Зигмас и даже обиженно поджал губы.
Чудеса ХХ века
Прислушайтесь внимательно к пульсу нашей жизни, вглядитесь пристальней в нашу действительность — и вы увидите, как рождаются чудеса.
Советские инженеры разработали проект единой европейской системы речного судоходства, советские биологи оперируют живую клетку, советские физики изучают элементарные частицы с помощью самого мощного электромагнита в мире…
О семи чудесах света ходили легенды. Рассказы о чудесах нашего времени, чудесах, которым нет счета, не сходят со страниц газет и журналов, Вот очередные сообщения.
Завтра вы сядете в Москве на теплоход и отправитесь в… Париж. Крылатый корабль отойдет от причала Химкинского порта. Канал имени Москвы, Большая Волга, Горький, Саратов, Сталинград, последние шлюзы Волго-Дона — и вот перед вами Азовское море. Так можно плыть уже сейчас. В недалеком будущем целая система гидротехнических сооружений пересечет Арабатскую стрелку, Крымский полуостров и через строящийся сейчас Северокрымский и уже существующий Краснознаменский каналы соединит Днепр с Азовским морем.
Рассекая воды Днепробугских лиманов, ваш теплоход помчится к Одессе, а затем вдоль побережья — к устью Дуная. По Дунаю вы сможете добраться до Болгарии, Югославии, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии.
Но ваш теплоход держит курс на… Берлин.
Система каналов соединит Мораву — приток Дуная — с Одером и Эльбой. Короткая полноводная Шпрее — и вы в Берлине. Здесь путь снова разветвляется. Новый канал пойдет на запад, к Эльбе. По Эльбе вы спуститесь к Гамбургу, а оттуда через Северное море или по среднегерманскому каналу попадете в Бельгию, Нидерланды, Францию…
По каналу Марна — Рейн или по бельгийским путям даже крупные грузовые суда смогут прибыть в Париж, а канал Рейн — Сона — Рона свяжет Центральную Европу с югом Франции.