— Вылазь, говорю, сучок! — пыхтел на кухне Торос и шлепал о пол веревкой. — У-убью гада!
Раздался скрип отодвигаемого топчана.
И тогда Мишка под матерные угрозы Тороса забрался с ногами на тахту, снял патронташ, ружье, с трудом переломил его, сунул в стволы два патрона, спрыгнул на пол и пошел в кухню. Там он увидел Тороса, стоявшего на коленях и тянувшего через топчан Рыжего. Пес упирался и натужно хрипел, вонзив зубы в веревку.
— Не трогай! — опять сказал Мишка и поднял ружье к животу.
— Отцепись, щенок, пришибу! — зашипел, не поворачиваясь, Торос.
И тогда Мишка нажал скобу. Ужасно, невероятно громко ахнул выстрел, пришельца заволокла дымная пелена.
Когда пелена спала, Мишка увидел Тороса. Тот стоял у печи, подняв руки к плечам. Губы его дрожали так сильно, что было слышно, как они шлепались одна о другую. Между шлепками из них вылетали отдельные звуки:
— Ув…ва…уб…
— Не трогай, Торосище Ледовитое, — как во сне, сам не понимая, что говорит, прошептал Мишка.
Торос согласно закивал, плаксиво улыбнулся и медленно, боком, пошел к двери. А Мишка стоял оцепенело и не сводил взгляда с Тороса. Наверное, потому, что не верил его неожиданному смирению.
Торос задом вышел из кухни, и уже на улице возник его жалостный вопль:
— Уб…бы… би-и-или?! У-уби-и-или-и!!!
Рыжий видел, как человеческий ребенок выпустил из рук ружье и опустился на оленью шкуру. Тогда пес прополз под топчаном, хотел перепрыгнуть через ружье, но не решился. Второй раз в течение дня он встретился с человеческими орудиями убийства: там, в сарае — с веревкой и ножом, тут с убивающей палкой. После грохота, извергнутого ею, в кухне пахло не только порохом, но и кровью Тороса. Рыжий обошел ружье и виновато посмотрел в невидящие глаза Мишки, потом осторожно лизнул его в нос и вздохнул.
— Ничего, Рыжик, — прошептал Мишка. — Он трусливый. Раньше я не мог понять, почему он так смотрит, а теперь знаю — это он боится. И когда на весах вешает… И Фанеру… И когда ему в глаза смотришь… Поэтому и орет на всех. Теперь я знаю: он трус потому, что все делает не как все.
Мишка опустил глаза, увидел под ногами ружье и вздрогнул, в долю мгновения пережив страшное событие. Тряхнув головой, он перевел взгляд на стену. Загорелое лицо в портрете было испещрено серыми оспинами, а над лохматой бровью чернела дырка.
— Вот! — сказал Мишка и, ухватив ружье за ремни, поднялся. Надо что-то делать. Сейчас Торос вернется, но не один. Пищеблока приведет, Фанеру и других своих. Куда спрятать Рыжего? В доме найдут. Надо где-то в поселке. Где? К Васею!
Мишка повесил ружье, надел шубу и шапку.
— Пойдем, Рыжик.
Пес дошел до порога и попятился. Он не хотел уходить из дома, в котором обрел бесстрашного друга.
— Пойдем, Рыжик. Так надо.
Они выбежали на дорогу, и Мишка прислушался. Далеко на другом конце поселка возник хор человеческих голосов. Мишка постоял. Голоса быстро приближались. Нет, к Васею не успеть, эти уже подходят к его дому. Рыжий тревожно заскулил.
— Поздно! — отчаянно крикнул Мишка. — Идут!
Он повернулся и побежал по дороге, мягко шлепая валенками по серой снежной пыли. Рыжий затрусил рядом. Вскоре слева проползло приземистое строение — гараж. Все, кончился поселок. Где тут спрячешься? Справа синели ледовые завалы пролива Лонга, а слева распахнулась широкая низменность, уходившая к горам, белой цепью стывшим у горизонта. Над горами в темном прозрачном небе мерцали многоцветные звезды, а надо льдами висела сине-фиолетовая мгла.
— Быстрей! — шептал Мишка. — Где же тебя… Уже близко… Беги! Беги сам, в тундру. Там они тебя не поймают.
Мишка остановился, хватая ртом морозный воздух. Пес замер рядом, повернув голову к поселку.
— Беги, Рыжий, беги! — отчаянно закричал Мишка. — Они же убьют!
Но Рыжий приблизился, попятился к его ногам и глухо рыкнул на вал голосов.
— Да иди ты! — Мишка ударил его по спине кулаком, но пес только теснее прижался к нему.
— Ну как же!.. — закричал Мишка и закрутил головой в поисках выхода. Взгляд его поймал палку с красным флажком на конце, одну из путеводных вех, выставляемых каждую зиму вдоль чукотских временных трасс, часто заметаемых могучей пургой. Вот! Мишка прыгнул с дороги, выдернул вешку и, размахнувшись, почти со всей силы ударил Рыжего. Пес взвизгнул и помчался по колее в сторону от поселка.
— П-ппусть з-знает, к-какие людди, — всхлипывая, произнес Мишка: — И-и н-не подходит на р-разные п-приманки…
Он бросил палку, громко и безудержно зарыдал и пошел навстречу толпе. В глухом гаме уже слышались отдельные фразы:
— Пораспущали щенков!
— Жисти нет нормальным людям…
— Давить нада!
— P-родители! Выдрать покрепче разок…
— Яких родителев самих драть…
— Ну! Как раньше — на площадях.
— Шоб невмочно было нашу законность…
— Стойте! — возник сзади голос.
— Кто там пресекает?
— Никита, кажись. Погодь, земели… Точно Никита — секлетарь сельсоветский.
— Стойте! — голос перекрыл шум толпы.
— Чего стоять? Ждать, когда все грудки исстреляют?
— Ты, Никитка, больно прямой. Лучше мотай с поселку.
— Не то изгоним под потребу общества. Ха-ха-ха!
— Аманымку напышем — куда бэжать быдышь?
— Ветерок апрельский учуял? Так имей в виду — все ветры кончаются в лесу. А мы — лес.
— Переизберем, Никешка.
— А пока — назад и тихо, — голос был непреклонен.
Когда шум и гам растаяли за спиной, Рыжий сбавил скорость, перешел на шаг и, наконец, встал, разинув пасть и вывалив парящий язык.
Белые огни поселка светились далеко в глубине синей мглы. Выше, над ними и над всем снежным миром тоже висели огни. От них исходил неумолчный тихий шелест. Они не излучали тревоги, и Рыжий понял, что небесные огни и несомые ими звуки не принадлежат людям. Он принял их, как снега, воздух и ночь — как любую деталь окружавшего живого мира.
Что случилось с человеческим ребенком, Рыжий никак не мог понять. Он принял его как друг, накормил, придумал восхитительную игру с куском белого лакомства, защитил от Тороса… и вдруг прогнал, да еще ударил.
Так и не выявив причины странного поступка Мишки, Рыжий почесал зубами место, по которому пришелся удар палки, и вздохнул. Ему стало ясно, что возвращение в поселок грозило опасностью.
И Рыжий побежал дальше — в непонятную сверкающую звездную бездну, открывшуюся впереди, — в новую, неведомую ему жизнь.
Зимник пересекал увалы, ложбины и русла замерзших ручьев с полосами береговых кустарников. Десятки новых запахов ошеломили Рыжего. Среди них были призывные, настораживающие и пугающие. Запахи тянули к себе, но пес боялся уйти с дороги, ибо она принадлежала пусть к жестокому, но в какой-то мере уже знакомому миру. А там, за краем колеи, лежал совсем другой, чужой. И пес продолжал бежать по дороге, пока ночь не стала растворяться в белесых сумерках, сочившихся из-за гор. Рыжий остановился. Скрип снега под лапами умолк, и он уловил посторонний звук. Впереди что-то ритмично постукивало. Тогда он сел посреди дороги и стал ждать. Зажглись и поползли навстречу два белых огня. Они ныряли вниз, уходили в стороны, пропадали, но вновь возникали и становились все ближе, ярче, а стук — громче. Наконец прилетел знакомый запах, и Рыжий сразу узнал это существо. Такие же почти каждый день грохотали в поселке на дороге, недалеко от сарая. Это был трактор, он принадлежал людям. Значит, предстоит новая встреча с ними.
Трактор выполз из последней ложбины совсем близко от Рыжего, уставил на него ослепительные глаза и умолк. Глаза поморгали и притухли до густой желтизны. Рыжий услышал голоса людей:
— Лиса?
— Какая лиса — раза в три здоровее! Волчина!
— Дак волки тут белые…
— Они везде всякие.
— А может, кобель поселковый?
— Собака? Гм… Вообще похожа… А хоть и собака — даже лучше. Подпустит ближе. Шерсть-то, шерсть — аж горит. Такая шапка!.. Ну-ка дай автоматик вытянуть. Дробь только тройка, надо ближе. А точно собака — не уходит. Вот что: в сумке шматок колбасы. Ты выйди, брось поближе. Должна подойти…
Человек выпрыгнул на дорогу и вытянул руку. Рыжий покрутил носом, ловя запах. От человека исходило напряжение и в то же время аромат еды. И Рыжий почувствовал, как проголодался за ночь. Он встал.
— Ну-ну, — мягким голосом, в котором пес, однако, враз ощутил притворство, сказал человек: — Чего ты, Рыжик? Голодный небось? Вот тебе полопать. — Человек бросил какой-то предмет. Тот упал на полдороге. Вкусный дух перекрыл тревогу. Рыжий сделал шаг к еде и тут увидел, как с другой стороны трактора открылась дверь и вылез второй человек. В руках у него была длинная палка. Рыжий замер. Человек поднял палку и направил в его сторону. И тут пес ощутил запавший в сознание запах пороховой гари, понял, что сейчас произойдет, и прыгнул в сторону. Грохнул выстрел, и резкая боль обожгла заднюю лапу Рыжего. Ничего не соображая от ужаса, Рыжий махнул с колеи на чистый снег и длинными прыжками понесся прочь от дороги. Чак-чак-чак! — застучали выстрелы, в нескольких местах перед мордой Рыжего взметнулись брызги снега, а потом долетел крик: — Уш-шел, гад!
Впереди выросли какие-то тени, Рыжий прыгнул к ним. По голове хлестнули ветви, пес зажмурился, кубарем пролетел с крутого откоса и шмякнулся обо что-то твердое. Под ним был лед речки Пипикыльгынвеем, Мышиной. Пес хотел встать, но лапы скользнули в стороны, и он снова шлепнулся, больно ударив нос. Попробовал еще раз — лапы опять разъехались. Какая-то странная мутно-голубая земля. Рыжий двинулся к откосу ползком, выкарабкался наверх. Трактор с санями медленно двигался к поселку. Постепенно возбуждение улеглось, и Рыжий ощутил забытую было боль в лапе. Он расчесал зубами шерсть и стал вылизывать рану. Несколько дробин пробили шкуру. Две ушли в мышцы, а остальные застряли в жировой прослойке. От них истекал ядовитый запах. Рыжий выкусил дробины. Отныне он твердо запомнил, что человек с убивающей палкой страшнее, чем с ножом: убивающая палка может поймать и на расстоянии.