Откуда-то из-за угла ударила очередь.
Толстиков, не отстававший от Залетова, упал.
Залетов ответил очередью. Фашист выронил оружие.
Залетов повел солдат к центру города.
Второпях сбив угол дома, на перекресток выполз тупорылый танк. Остановился, шевеля хоботом пушки.
Залетов метнул под гусеницы гранату.
Он видел, что граната еще летела, когда ствол пушки изрыгнул огонь.
И оглушительное пламя рассекло мир над головой Залетова…
— Очнулся я в госпитале. Уже в тыловом. Ничего долго не видел. И не ходил. Сильная контузия.
Понемногу отлежался. На поправку пошел. Стал и видеть и ходить. Что удивительно. Поправлялись мы в госпитале на удивление скоро.
Привезут запеленатого в бинты. Дышишь, как говорят, на ладан. А смотришь, через неделю-другую сидишь, ходишь. Будто перенес операцию не больше аппендицита.
Удивительная сила живучести появлялась в людях. Очень нужна была жизнь каждому. И то сказать, не было семьи в стране, где кто-нибудь не пострадал от нашествия. Эту силу живучести и гнева человеческого не сосчитать ни по пальцам, ни на новейших электронных машинах. Это та сила, которую никогда не смогут учесть генералы, подсчитывающие, сколько дивизий и сколько бомб, хотя бы и атомных, нужно, чтобы захватить чужую землю.
И меня тогда эта сила на ноги поставила.
Провалялся я в госпитале два месяца. Пришла весна. Отправился я в свою часть. И, как говорится, хоть и приложило меня тогда здорово, а нигде не кольнет. Будто здоровее прежнего стал. Командир роты старший лейтенант Серов сказал мне, что за форсирование Нарвы представили меня к Славе 2-й степени.
Повоевали мы еще в Прибалтике, а в июне нас перебросили на другой участок. На Карельском перешейке развивалось наступление.
Вот там я и получил золотую Славу 1-й степени. Говоря по совести, получить мне этот орден положено было посмертно. Жестокое было дело…
Стояли белые ночи. Бледная радуга зари не сходила с неба. А на нем — спящие облака. В недвижных озерах то же небо. Сумерничает лес.
Солдатам спать некогда. Особенно в наступлении. Началось оно успешно. Три роты прорвали оборону противника и с боями стали продвигаться вперед. Благо все время светло.
Потом случилось неожиданное.
Пропустив три роты, фашисты затянули прорыв подоспевшими резервами.
Три передовые роты оказались в тылу противника. Командиры собрались на совет. Решили не останавливаться, а идти дальше в тыл, пересечь коммуникации. Наступление должно возобновиться. Неудача вначале могла задержать широкий прорыв на сутки, на двое, но остановить наступление было уже фашистам не под силу. Прошли те времена.
На продвижении в тыл противника настоял старший лейтенант Серов. Второй ротой командовал лейтенант Васильев, только что пришедший из училища, а третьей — старший сержант.
Роты двинулись к перекрестку дорог, где, судя по карте, находилась одинокая мыза. Это была ключевая позиция, овладеть которой значило контролировать доставку боеприпасов, снаряжения и резервов к большому участку фронта.
Мызу окружали леса и непроходимые болота.
К хутору вышли под утро. Солдаты порядком устали. Уже сутки, как они почти не выходили из боя.
Серов отдал приказ отдыхать, а сам решил посмотреть мызу поближе.
Из-за деревьев были видны каменные стены высотой в человеческий рост, окружавшие большой каменный дом под черепицей и несколько помещений чуть пониже.
Не мыза, а настоящая средневековая крепость. В ней мог разместиться батальон солдат.
Минут десять прошло, как ушел Серов.
Вдруг со стороны мызы раздался одиночный выстрел.
Бойцы пошли посмотреть, что случилось.
Вернулись с телом старшего лейтенанта. Посредине его лба виднелась черная отметина и тоненькая, будто от царапины, струйка крови.
— Снайпер на мызе, — сказали бойцы.
Лейтенант Васильев вызвал к себе Залетова.
— Садитесь, старшина.
— Благодарю.
— Видите ли, Залетов, разговор у нас с вами такой, что стоять-то вам не годится.
Залетов сел, немного удивленный смущением лейтенанта. У того даже уши порозовели.
— Николай Алексеевич, я старше вас по званию, — сказал Васильев, — а по опыту старше вы. Намного старше.
Залетов молчал, не понимая, куда клонит лейтенант.
— Вот, Залетов, я и подумал, что следует передать командование вам.
— Не положено, — смутился, в свою очередь, Залетов.
— Знаю. Как старший по званию, я могу передать вам командование только в случае ранения, или вы сами его возьмете в случае моей гибели.
— Да.
— Я не перестраховываюсь. Я как комсомолец с коммунистом говорю, по чистой совести.
Залетов молчал.
Принять командование над батальоном — дело не шуточное.
— Давайте посоветуемся с коммунистами, — сказал Залетов, — как они решат, так и будет.
Коммунисты решили, что лейтенант Васильев прав.
— Спасибо за доверие, — сказал он коммунистам. — Я считаю, как и старший лейтенант Серов, что мызу надо брать. Есть, конечно, другой выход — отсидеться в лесу, ждать, пока нас освободят. Но мы солдаты и будем драться.
И в эти минуты, когда настал для Залетова черед принимать ответственное решение, он снова вспомнил то, о чем думал тогда на берегу Нарвы, в землянке Камышного. Он подумал, что люди не гибнут бесследно. Тот, кто сделал для других хоть немногое, не исчезает с лица земли. И то, что есть теперь у Залетова — опыт, умение, — это примеры жизни, воля и мысли погибших. Теперь он, Залетов, должен найти решение, достойное павших товарищей и достойное тех, кто доверил ему свою жизнь.
— Самоходка! — Подбежал солдат. — «Пантера»!
— Возьмите двоих, — приказал Залетов, — зайдите с тыла — и гранатами.
— Слушаюсь!
«Пожалуй, и мызу надо так», — подумал Залетов. И сказал:
— Вы, лейтенант Васильев, возьмите половину людей. Скрытно обойдете мызу. Я с остальными останусь здесь. Через два часа начну атаку в лоб. Больше для шума. Пусть гитлеровцы все силы бросят на меня.
Поодаль ухнули гранаты. Сквозь чащу леса было видно вспыхнувшее над самоходкой пламя.
— Только, лейтенант, не упустите момента, когда стянут на меня все силы, — договорил Залетов.
— Слушаюсь!
Через два часа, подняв неимоверную шумиху, солдаты под командой Залетова начали лобовую атаку на мызу. Двигались короткими перебежками, прячась за валунами, используя каждую складку местности.
Судя по тому, с какой силой гитлеровцы обрушились на наступавших, они всерьез поверили в лобовую атаку. Плотность их огня усиливалась. Фашисты сворачивали круговую оборону.
Тогда из леса ринулась группа обхода.
Вскоре остатки батальона противника стали отходить.
Оставив на мызе гарнизон, Залетов с ротой солдат стал преследовать отступавших. Командир решил так: в лоб отбить мызу фашисты не смогут. Разве только с танками. Значит, надо обезопасить ее с тыла. Только тогда удастся удержать этот пункт до подхода наших. Удержать — сейчас было самым главным, самым важным.
Солдаты на плечах гитлеровцев прошли проволочные заграждения укрепленного района, надолбы, линию дотов.
Теперь рота, казалось, попала в еще более сложное положение. Она была не просто в тылу, а в середине укрепрайона противника.
Залетов приказал занять круговую оборону.
На карте этот укрепрайон совсем не значился. О нем не было никаких сведений. Залетов выслал разведку. Точно установили расположение огневых точек на рубеже, линий проволочных заграждений и надолб, предполагаемые минные поля.
Ночью Залетов послал связного в штаб полка, через линию фронта.
Весь следующий день гитлеровцы пытались уничтожить группу Залетова.
Связной вернулся ночью. Вместе с ним пришел радист.
«Продержитесь до подхода во что бы то ни стало» — таков был приказ командования.
На рассвете советская артиллерия разбила крупный дот, расположенный неподалеку от лагеря Залетова. Потом разметала еще несколько огневых точек. Пробила бреши в многорядных проволочных заграждениях.
А в это время шла борьба за мызу. У группы Залетова силы таяли. Было много раненых. Под ружьем осталось десятка два солдат, измученных бессонными ночами, измотанных дневными атаками фашистов.
Прошла третья белая ночь.
Под утро за кустами неподалеку от лагеря послышался шорох.
— Стой! Кто идет? — окликнул часовой.
Теперь группа Залетова держала буквально пятачок земли. Командир тотчас оказался рядом с часовым.
— Свои…
— Наши! Наши! — часовой хотел броситься навстречу.
— Тише… — приказал Залетов и громко спросил: — Пароль!
— Да наши! Наши! Какой пароль?
— Пароль!
За кустами молчали.
— Приготовить гранаты, — негромко приказал Залетов.
— Да наши же! — закричал часовой и вскочил.
Из-за кустов простучала очередь.
В ответ полетели гранаты. Поднялась стрельба.
И словно по этому сигналу загромыхали орудия.
Началось наступление…
— После нас снова отправили в Прибалтику. Ранило меня там. Опять госпиталь. Вернулся в часть уже в октябре. Вот тогда и вручили мне золотую Славу. Перед строем, все как положено. Подошел ко мне генерал Щеглов, расцеловал и говорит:
— Гордись, Залетов! Первый номер золотой Славы получаешь! Первый полный кавалер!
— А потом? — спросил я и не удержался, перевернул лежавший на ладони орден, тяжелую золотую звезду с изображением кремлевской башни посредине.
На тыльной стороне было выбито: «1».
— И потом — фронт. Вместе с наградой присвоили мне звание лейтенанта. Стал командовать ротой. Пярну освобождал, Тарту, Таллин. В Латвии, уже в сорок пятом, тяжело ранило. Опять госпиталь. Пока выздоравливал, война кончилась.
Вернулся домой в апреле сорок шестого.
Работал механиком на электростанции. Потом — начальником…
С ногами стало плоховато. Пенсия… Но сам-то на пенсию не ушел. Меня и солдаты и молодежь не забывают. Я им часто рассказываю, как доставалась победа. Не про славу, а про то, что любить Родину — значит всегда быть готовым к ее защите..