— Жалуешься?
— Нет. Твой полицейский велел прийти. — Чуиме простодушно смотрел на Мбулу.
Мбулу, тяжело ступая, медленно, с достоинством прошел через двор, сел за стол под навесом и надел белый парик из волокон пальмы рафии. Все было, как у судьи в городе.
— Подойдите оба!
Прежде чем приступить к делу, Мбулу долго и аккуратно поправлял медали на груди, потом дунул на них, и разбирательство началось.
— Твоя коза, — обратился он к старику, — залезла в огород к Чуиме?
— Да, бвана, — старик с готовностью поклонился, видимо желая умилостивить грозного судью.
— Ела там маниоку?
— Да, бвана. Выдернула и съела, — в голосе подсудимого звучали покорные нотки. — Ты прости меня. Я уже старый.
— Какой ты старый? Десять суток ареста. Есть будешь ходить домой.
— Не посылай меня на плантацию, бвана. Коза съела, а не я.
— Я воспитываю, поэтому и посылаю.
Мбулу смотрел на просителя и, казалось, не замечал его. Он повернулся к полицейскому:
— Веди его на плантацию. Солнце еще не село.
Взгляд судьи обратился к улыбавшемуся Чуиме.
— А ты почему не подал в суд? Он нанес тебе ущерб. И не тебе одному. Коза съела твою маниоку, значит ты съешь ее у другого, когда у тебя не будет. На курсах вождей объясняли. Почему не подал?
Чуиме помялся, поправил свою прическу.
— Тех, кто жалуется, ты тоже посылаешь на плантацию.
— А ты, я вижу, еще и грубый. Хотел дать тебе поменьше наказание, как попавшему под суд только в четвертый раз, но вижу, тебя нужно как следует учить. Получишь все двенадцать дней. Больше по закону дать не могу.
Чуиме молча пошел с полицейским. Улыбка все еще держалась на его лице.
— На моей плантации нужны парни с такими прическами! — весело крикнул Мбулу ему вслед.
Деньги шли в руки. Настроение у вождя было отличное. Он встал из-за стола.
— А ты зачем? — спросил вождь, ощупывая хитрым взглядом Кумало. — Тоже жалуешься?
— Нет, пришел просить… — Сутуловатый Кумало рядом с большой фигурой вождя казался невзрачным. Но Кумало держался с достоинством, был спокоен и смотрел смело.
— Просить? — Мбулу с затаенным интересом оглядывал Кумало. — Когда трудно, все ко мне.
— Десять фунтов муки надо, — сказал Кумало, не выказывая почтения. Он глубоко презирал этого человека.
— Праздник устраиваешь? Пять фунтов хватит.
Кумало заметил во взгляде вождя тщательно скрываемое злорадство.
Этот взгляд вселил в Кумало тревогу. «Радуется, — подумал он, — уже сказал Мулура».
Они пошли к складу — висевшей на столбах большой корзине, обмазанной глиной для защиты от крыс и термитов.
— Эй, Мулура! Дай пять фунтов муки! — крикнул Мбулу и усмехнулся.
Мулура, тащивший на веревке козу, метнул любопытный взгляд на Кумало, потом заговорщически взглянул на Мбулу.
— Хорошо, бвана. Сделаю, бвана.
Кумало почувствовал, что эти двое знают о ночных гостях. Он старался подавить в себе подымающуюся тревогу.
Мбулу написал расписку и подал ее Кумало.
— Припечатай в уголке палец. Помажь его чернилами.
Кумало неторопливо взял бумагу, медленно прочитал:
«Взял у Мишеля Мбулу десять фунтов маниоковой муки. Благодарю. Через шесть месяцев отдам двадцать. Кумало».
— Плохо ты стал видеть. Надо пять, а ты десять написал. — Кумало враждебно смотрел на попавшегося грабителя.
Наглые глаза вождя без всякого смущения ощупывали лицо Кумало.
— Где читать научился?
— У друзей на медных рудниках.
— Все умные стали. Такие друзья до хорошего не доведут.
Он переписал расписку и ушел.
Кумало передал кожаный мешок Мулуре. Управляющий полез по приставной лестнице, бормоча:
— Совсем старших не уважают. «Плохо стал видеть!» — Мулура скривил рот, изображая Кумало. — Раньше таким, как ты — читать начал или черной магией заниматься, — руки отрубали. А теперь все бунтуют. Что же, вождь обмануть тебя хотел? Ты должен был промолчать! Кому ты так говорил? Ты только краб с десятью ногами, а он тысяченожка.
Излагая свои рабские взгляды, Мулура орал все громче, посматривая в сторону удаляющегося Мбулу. Великий человек тоже должен слышать слова верноподданного.
— Смотри с лестницы-то не упади, — презрительно процедил Кумало. — Муку рассыплешь.
Мулура спустился, продолжая славить своего повелителя. Он взвесил муку и подал ее просителю.
— Заговорился. Вместо пяти четыре фунта насыпал. — Кумало с неприязнью смотрел на управляющего. — Добавь фунт!
На лице Мулуры появилось удивление. Он посмотрел на две гири, потом поднял к небу глаза и принялся складывать два и два, шевеля губами. Он досыпал муки и, подавая ее Кумало, сказал со злобой:
— Еще неизвестно, что ты за человек, если не уважаешь власти…
Кумало ушел, раздумывая над словами соглядатая. «Значит, не все знают, не все!»
Придя в хижину, он принялся торопливо готовить обед. Охранники, если они заявятся, придут не раньше, чем стемнеет. А он выйдет навстречу Зонде.
Кумало бегом помчался к яме с водой, где несколько дней мокли корни горькой маниоки, и вдруг увидел старшего охранника. Тот медленно шел мимо хижины Кумало, внимательно осматривая ее. Кумало замедлил шаги. «Готовятся!» Он старался не поддаваться смятению. «Чего заранее-то тревожиться? — утешал он себя. — Не знают они, кто приходил. Может, это гости были?» Однако утешение не помогало. Внутренний голос подсказывал: «Им что-то известно. И если узнают про партизан, тебя тоже повесят». Кумало растолок корни в ступе, получилось густое тесто. Он работал быстро, но. думал совсем о другом: «Плохо жить не по закону. За тобой охотятся, как за зверем. Хотя и по закону тоже не сладко, но тебя хоть не пристрелят».
Кумало бегал, гремел горшками, но тревожные мысли не покидали его. Повесят! Ему стало страшно. Всем угрожает смерть, а он ждет здесь вечера, размазывает по горшкам обед.
Он схватил горшки с огня, быстро завернул их в банановые листья, сунул в мешок и, согнувшись, ринулся из хижины. Пробежал несколько шагов, поднял голову и попятился. Перед ним стояли два охранника вождя.
— Нас встречаешь? — высокий детина с медными браслетами на запястьях смеялся. — Малафа[5] есть?
На другой стороне улицы еще несколько полицейских выглядывали из-за бананов.
По телу Кумало пробежала противная дрожь. Попался! Руки, прижимавшие мешок с горшками к телу, тряслись в мелком плясе. Кумало напряг их, чтобы враги не видели его слабости. «Зонде подумает: это я предал их. Убьют партизан и меня тоже».
Маленький полицейский с жестким, холодным лицом остался снаружи. Высокий вошел в хижину вместе с Кумало.
— Ты садись рядом. Малафа-то есть?
— Нет, — сухо ответил Кумало.
Долго молчали. Селение погружалось в сон. Кумало думал об отряде, мысль металась, как пойманная в силок птица. Сейчас придет Зонде, и капкан захлопнется. Кумало сжал зубы.
Если закричать сейчас, полицейский пустит в ход дубину. А Зонде, может быть, еще очень далеко, не услышит.
Никогда еще не попадал Кумало в такое тяжелое положение. Вот он сидит и спокойно ждет, когда собаки вождя отдадут партизан в руки палачей.
Кумало тяжело дышал, словно бежал в гору. Он метнул косой взгляд на охранника. Тот не спускал с него глаз. Рука полицейского лежала на рукоятке дубины. «Проклятый трус! — ругал себя Кумало. — Погибают товарищи, а ты греешься у костра рядом с ищейкой!»
Нужно действовать. Кумало уселся поудобнее и робко заговорил о набегах слона-отшельника, появившегося недавно около селения. Голос Кумало дрожал от волнения. Он говорил почти шепотом, потом постепенно заговорил громче. Зонде и его ребята услышат разговор.
— Молчи! — оборвал его полицейский. — Вина нет, а трещит как попугай!
Полицейский понял хитрость Кумало.
Но вот в саду раздался шорох листьев.
Начинается! Кумало подобрался. Он не будет предателем. Из глубоких глазниц на стражника смотрели горящие от волнения глаза. Полицейский, закусив нижнюю губу, осторожно поднимался на ноги.
Кумало решился. Он вскочил.
— Бвана! В саду слон, бананы поест!
— Молчи! — зашипел полицейский, хватая Кумало за горло левой рукой. — Молчи!
— Пальмы поломает, а мне налог платить! — громче кричал Кумало, стараясь прорваться к двери.
Охранник оттолкнул Кумало к стене и ударил дубинкой по плечу.
Кумало словно ждал этого. Он взвыл так, что было слышно на конце селения.
Резкий удар обрушился на голову Кумало. В ушах загрохотало, словно падало подрубленное дерево. Кумало свалился. Теплая слабость залила тело.
…Кумало очнулся в тишине. Из-под двери незнакомой комнаты бледным пятном проникал свет утра. Кумало покрутил головой, потрогал ее руками, словно желая убедиться, что она на месте. Сел на земляной пол и осмотрелся. Сомнений не было: он в тюрьме. Стал припоминать, что произошло. Неужели схватили партизан? И он, Кумало… — Кумало застонал при этой мысли. Нет! Он закричал громко. Партизаны ушли.
Днем в деревянной камере стало жарко. Болела голова, то поташнивало, то знобило.
Мбулу пришел в камеру к вечеру.
— Ну, рассказывай про коммунистический заговор, — забасил вождь. — Говори, и тебе будет лучше.
Кумало сидел на полу. Мбулу стоял перед ним в полумраке, ширококостый, толстый.
— Если бы ты не был коммунистом, — басил Мбулу, — ты бы пошел на рудник, а не притворялся тогда хромым.
— Ты тоже не хочешь на рудник, значит и ты коммунист? — Кумало оскалил в насмешливой улыбке белые зубы. — Какие коммунисты?
— Коммунисты? Все знают — которые грабят плантации.
— А я разве граблю? — в глазах Кумало блеснули насмешливые, веселые огоньки. Мбулу не знал о партизанах!
— А те, кто с тобой, те грабят, — сердился Мбулу.
Мбулу ушел, ничего не добившись. Он приходил несколько раз, но Кумало твердо стоял на своем.
Медленно шло время. Кумало парился в душной клейкой жаре камеры, прильнув к двери, слушал громыханье далеких тамтамов, рассказывающих о разливе восстания в соседних провинциях, радовался.