Ко всему живому в мире.
(Авеста)
Прошло семь лет. Я снова стою на верхней площадке Кой- Крылгана — теперь уже не в качестве зеленого новичка, а как полноправный сотрудник экспедиции — археолог.
Семь лет — ничтожный срок по сравнению с пятью веками жизни этого своеобразного памятника и шестнадцатью столетиями, которые он простоял мертвым, погребенным песками пустыни. Но за эти семь лет все изменилось: и пустыня и люди. Семь лет назад у самого горизонта, еле различимые, темнели полосы культурных земель. А сейчас все ближе к нам подступают хлопковые поля, посевы люцерны, юные сады семилетки. Пчелы с колхозных пасек залетают в наши палатки, по утрам нас будит петушиный крик. «Барабан мира», — так выражались древние хорезмийцы.
У самой крепости плещется мелководное пресное озеро. Белоснежное крыло баклана сверкает среди песков.
Наши друзья колхозники — туркмены, казахи, узбеки, каракалпаки — ведут наступление на пустыню! Возвращаются к жизни земли, которые были мертвыми два тысячелетия!
Брезентовый городок экспедиции тоже разросся.
Вокруг памятника — горы выброшенного из раскопов грунта. Похожие на ихтиозавров, притаились среди них транспортеры. Последний этап раскопок. Через несколько дней бульдозеры сомкнут кольцо «отвалов». Это наша линия обороны — вал, сооружаемый археологами, чтобы защитить раскопанную и расчищенную крепость от злейших врагов: песка и ветра.
Каждый год над нами кружил самолет. Проводилась аэрофотосъемка памятника. На первом снимке, опубликованном еще в 1949 году, Крылган словно лунный кратер среди разбросанных песчаных гряд. На следующих фотографиях появляются черные ячейки раскопов. Они едва заметны, но с каждым годом их все больше.
Теперь на фотографиях памятник выглядит как срез ствола фантастического дерева. Темной сердцевиной кажется массивная башня, годовыми кольцами — линии нескольких стен, широким поясом коры — отвалы земли. Между кольцами стен, точно причудливый рисунок древесины, сеть помещений.
Я с трудом припоминаю тот оплывший бугор, на который я взбиралась семь лет назад, в отчаянии, что «ничего не вижу».
Сейчас квадратные кирпичики стен, бойницы, ступеньки лестниц, своды, арки такие явственные, четкие, как будто здание только что построено.
Кладка из сырцового кирпича, сохранившаяся тысячелетия под ливнями, буранами, жгучим солнцем пустынь. На некоторых кирпичиках видны полосы, проведенные пальцами, или петельки с хвостиками — знаки (тамги) родовых групп, принимавших участие в строительстве. Отпечатались на кирпичах и совсем случайные следы, трогательные своей обыкновенностью, жизненностью: маленькая ребячья ступня и собачьи лапки.
Строго спланированный двухэтажный дворец-башня (диаметром 42 метра) подавляет мрачной торжественностью. В длинный центральный зал со второго этажа из стрелковой галереи ведут попарно расположенные лестницы. Из центрального зала арочные проходы ведут в смежные комнаты. Массивность стен, сводчатые перекрытия, слабая освещенность делают помещения дворца похожими на подземелье.
В пору возведения цитадели ее окружал только двор, обнесенный крепостной стеной и рвом. Позже всю площадь двора заняли жилые помещения, много раз перестраивавшиеся без особой системы.
Для того чтобы судить о назначении памятника, о продолжительности его существования, о людях, обитавших в нем, недостаточно восстановить его внешний облик. Надо еще изучить все найденные в нем следы жизни — «вещественные улики».
Находки, находки, находки…
С Кой-Крылгана после каждого сезона раскопок археологи отправляют в Москву сотни ящиков с находками: кости, дерево, алебастр, уголь, керамику.
В обработке материалов принимают участие не только археологи, но и антропологи, биологи, химики. Сергей Павлович Толстов не замыкается в своих «трех стенах» — этнография, археология, история, но использует для решения проблем и смежные и далекие области науки. Их современные достижения и… будущие.
За многие годы скопился целый склад ящиков с костями различных животных, обнаруженных в раскопах.
Хозяйственники жаловались Толстову:
— От «ваших» костей ни вздохнуть, ни повернуться. Какой смысл их хранить? Все, что можно, установлено: вид, род, семейство — все, что требуется для определения фауны.
— Вы уверены? Все, что можно? А я не уверен — все ли? Наука не стоит на месте, придумают что-нибудь еще, — упрямо повторял Сергей Павлович и не ошибся.
Украинский палеонтолог И. Г. Пидопличко разработал метод определения возраста костей путем прокаливания. Этим методом воспользовались и археологи.
Химики производят опыты с углем, определяя, сколько времени тому назад огонь превратил дерево в уголь. Анализ собранного на Крылгане угля подтвердил археологическую датировку памятника.
Целые, неповрежденные сосуды — большая редкость на раскопках. Обычно груды черепков разбросаны по полу, свалены в мусорные ямы.
В реставрационных черепки сортируют по видам посуды. Иногда из кусков склеиваются сосуды полностью; иногда только их части, по которым уже можно дополнить форму и размер гипсом. Исследование керамики помогает датировать памятник, определить назначение помещений. Огромного труда требует изучение терракотовых скульптур, рельефов, украшений на сосудах. Они знакомят нас с одеждой, оружием, хозяйством, бытом хорезмийцев, с их внешним обликом и религиозными верованиями.
…По особенностям керамики (тесто, технология, форма сосудов) удалось установить, что жизнь в самой цитадели, сооруженной в IV–III веках до нашей эры, протекала недолго. А в позднейших застройках двора, окружавших цитадель, продолжалась до первых веков нашей эры.
Что же было в это время в цитадели? Почему ее не заселяли и не перестраивали?
Во всех помещениях цитадели на одном уровне вскрыт слой пожара. Однако цитадель не настолько была разрушена пожаром, чтобы нельзя было ее использовать под жилье.
Может, владелец — или владельцы — были погребены в ней и согласно древним верованиям здание сожжено вместе с погребениями, а потом стало почитаемым «святым» местом?
Зато в окрестностях крепости какие замечательные находки ждали нас!
Небольшая, поместившаяся на ладони, скульптурная «голова старухи». Можно ничего не знать о загадочном пожаре мрачного дворца, об обычае украшать оссуарии — «гробики», в которых хоронили кости умершего, — скульптурой, но, глядя на голову старухи, нельзя не почувствовать дыхания смерти. Резкие складки лба, плотно сомкнутые веки, проступившие скулы.
Скорбной, чуть иронической улыбкой тронуты губы. Тяжесть пережитого, неотвратимость смерти, горькая мудрость…
— Кто бы здесь ни жил, а ваятели здесь жили гениальные, — бормотал ошеломленный Савицкий — художник нашей экспедиции.
Рядом с Крылганом в песках нашли мы и глиняный осдуарий с изображением — почти в естественный рост — сидящего мужчины в узком перепоясанном кафтане.
Миндалевидный разрез глаз, широкий лоб, резко очерченные губы, тяжеловатый подбородок, крупный прямой нос. Маленькие щегольские усики и традиционно подбритая борода. Вот он какой, один из обитателей дворца! По художественным достоинствам скульптура не уступает лучшим образцам Древнего Востока — иранским, вавилонским, египетским.
Древние хорезмийцы были не только замечательными ваятелями и архитекторами, но и музыкантами. На Крылгане мы откопали терракотовые статуэтки музыкантов в нарядных халатах, с инструментами, напоминающими современную лютню.
Археологи увлечены идеей — по форме и по пропорциям древних музыкальных инструментов восстановить примерный характер их звучания. Этим занимается сотрудник Рюрик Садоков, наш аккордеонист и композитор — автор экспедиционных песен.
Очень много нашли мы на Кой-Крылгане изображений животных. Собаки, верблюды, бараны, быки в Хорезме, где процветало скотоводство, считались священными.
Терракотовый ежик оказался типично среднеазиатским — на длинных лапках, остроморденький. Родной прапрадедушка тех самых воришек, которые таскали у нас бумагу.
Но откуда попало на Кой-Крылган изображение обезьянки с детенышем? Обезьяны не водятся и никогда не водились в Хорезме. По глине и по выработке фигурка отличается от хорезмийских. После долгих поисков выяснилось, что подобные изображения в ту пору создавались в… Индии.
Еще загадка: на ручках некоторых кувшинов помещались налепы в виде львиной головы. Прикусив кончик кувшина и обхватив его лапами, лев «охранял» содержимое сосуда. Львов тоже никогда не было в Хорезме.
Снова начались розыски. Родные сестры царя зверей, оберегавшего сосуды в кладовых Кой-Крылгана, нашлись в Египте. Хорезмийские налепы- оказались очень похожими на скульптурные изображения богини Сехмет (с телом женщины и с львиной головой).
В документах судебного архива древней Элефантины Сергей Павлович Толстов отыскал упоминание о хорезмийце Драгомане, солдате городского гарнизона. Очевидно, в Египте бывали и другие хорезмийцы. Кулът дочери солнца Сехмет был близок хорезмийским праздникам плодородия в честь Мины и Анахиты. Может, кто-то из служилых людей, возвращаясь на родину, привез культовый кувшин богини Сехмет, послуживший образцом для подобных же хорезмийских.
Но хорезмийские ремесленники никогда не видели львов. Знали только по сказкам. Потому-то львиноголовые сосуды вырабатывались недолго. Под руками местных гончаров лев постепенно превращается в диковинное чудовище. Однако обычай украшать посуду головками животных, самых привычных и необходимых в хозяйстве хорезмийцев (бык, баран), удержался, надолго.
Терракотовые «иностранцы»: обезьянка, львы — в сочетании с остальными статуэтками Крылгана очень ценные находки. Они убеждают нас в том, что древний Хорезм — государство, связанное с цивилизациями Индии, Египта и других стран, хотя культура Хорезма, искусство, техника развивались самобытно, самостоятельно.
Звезда в бойнице
«Кой-Крылган-кала» в переводе означает «Крепость пропавших баранов». Название позднее. Так окрестили эти неведомые развалины туркменские племена, кочевавшие в окрестностях. Никаких следов пропавших баранов мы, конечно, не обнаружили. В шутку мы переименовали памятник в «Крепость найденных коней». Изображений коней мы нашли очень много. Оседланные кони, крылатые кони, конские головы. А на одном из больших сосудов — хумов — обнаружили процарапанную надпись, древнейшую из всех известных пока в Средней Азии. Сергей Павлович расшифровал ее и перевел как «